РИТУАЛ

огромных очках на кончике носа, напевает:

"Caballo le dan savanna,
Porque esta viejo y cansado",

и переворачивает на сковороде золотистую тяжелую тортилью.

Фернандо, излишне полный, одышливо пыхтя, не перестает выжимать сок из грейпфрутов, бросая в каждый стакан крупинку соли, чтобы снять горечь, и досыпая кубики льда с замороженными листьями мяты.

  Мне поручили резать салат.
Кто-то со смехом рассказывает историю моего первого года жизни на Кубе, когда я жила в деревне в большой семье свекра и свекрови. Я делала зеленые салаты к каждому застолью, но их почему-то никто не ел; свекру было жалко моих напрасных трудов, и он всегда спрашивал: "Почему же вы не едите салаты?" Как-то младший брат мужа не выдержал и буркнул: "Ну не козел же я, в самом деле, чтобы жевать траву?"
  "Кабальерос! И вот эта кроткая невестка, она ему отвечала: я-де тоже не курица, чтобы клевать зерно, да ведь ем же я рис каждый день! - Нет, вы такое слыхали?"

  Бетти приоткрыла духовку, проверила, зарумянилась ли индюшатина; а рыба уже, конечно, запеклась! Тут же, на кухне, ее сослуживица Диоскорида делает поджарку для рыбы из помидоров со сладкими перцами, щедро бросая в нее чеснок и траву "силантро" (это по-местному "киндза").
  Они обсуждают последнюю оперу, которую давали в театре "Майами" - "Евгений Онегин". Бетти нравится у Чайковского все, и она убеждает подругу, что чувствует разницу времен года на севере именно благодаря его музыке.

  Фернандо пересказывает другу субботнее родео: "Не то,  compay (кум), уже не то... Быки - заморыши, ковбои - тормоза, да и зрителей на трибуне раз-два, и обчелся..."
Фернандо, пожалуй, из всех самый смуглый, но лицо его напоминает лица индусов или даже цыган. Такие лица редкость на Кубе. Тонкий, чуть длинноватый нос, черная густая шевелюра, небольшие глаза ярко блестят из-под мохнатых загнутых ресниц, и темные, причудливо изогнутые губы - кажется - еле удерживают улыбку. Он небольшого роста, этакий крепкий боровичок; и ноги немного коротковаты.

  А тем временем стол во дворе уже заставлен едой, и рядом с ним в пластмассовой бочке со льдом плавают бутылочки нежно любимого кубинцами пива "Корона". Вот, наконец, все расселись, и пошли разговоры, истории, а АрмАндо затянул старинную кубинскую песню "Lagrimas negras" ("Черные слезы"), постукивая пальцами по краю стола.

  Почему мне так хорошо с ними? Вспомнила кубинскую молодость? Или безмятежные улыбки, мягкие дружеские голоса так расслабляют, что в душе распечатывается давно забытое чувство умиления? Мягкие голоса? - Но вот звонкий голос МАксимо заостряется, и неумолимо ведет к взрыву дружного смеха после анекдота.

  Я жила на Кубе 10 лет. И сказать, что я хорошо знаю кубинцев, это будет не совсем точно; я - одна из них. Я не чувствую границы языка, внешности и культуры. Мы вместе голодали в те трудные годы, когда из магазинов исчезло все, кроме сои и риса (да и тот продавался с ограничениями). Но кубинцы не озлобились и не отчаялись; народ они южный, беспечный. Оденутся пусть бедно, но чисто, наведут глянец на простецкие туфли суконкой, смоченной в растительном масле, причешут набриолиненные волосы, и  - праздник так и рвется из них!

  Уже давно сидим и поем: народные песни, революционные, а образованная Бетти - какая милая! - специально для меня "Калинку" приготовила. Я пишу "для меня", потому что молодая жрица сидеть со всеми еще не может, да и устала она от волнения. А мы все сидим, вспоминаем Кубу; я рассказываю, что приобрела там привычку писать простым карандашом (больше нечем было), и все понимающе улыбаются.

  Но вот ночное небо уже все проткнуто острыми иглами звезд, затихли ящерицы, весь день шуршащие в сухой листве под сейбой, умолкли голуби (а возле домов сантерос всегда много голубей - их ведь приобретают, чтобы выпустить, и с этим освободить человека от какого-нибудь тягостного чувства). Только мерно ухают ночные охотницы-совы (их на огромной сейбе живет целых три).

  Да, пора и честь знать. Прощаемся. Машина наша тронулась, а у забора долго еще белели тюрбаны женщин, как куски сахара, постепенно растворяясь в черноте тропической ночи, и сердце еще долго беспокоилось - от крепкого ли кофе? Только ли от него?