кудряшками затрясла, да и закатила мне плюху.
- По-моему, Цветочкина жирнее.
- Нет, точно Борисова.
- Пойдем, спросим у нее, - предложил я.
- Ладно, - согласился Игоряха. - Только спрашивать будешь ты.
Я спросил... Теперь у меня такой же фингал, как у Игоряхи. Но чуть меньше и красивей, разумеется.
А заключившие мир, Сережка с Толькой, и давшие клятву друг другу в вечной дружбе, чуть было опять не поссорились.
- У моего папы, а значит и у меня, есть отличный навороченный телефон, - заявил Сережка.
- А у моего папы есть еще навороченней, - не уступал Толька.
Они разгорячились, и градус разговора неуклонно повышался.
- Вы еще подеритесь, - с неодобрением сказал Витька Меднис.
- Конечно подеремся, - отозвался Толька. - Он не уважает моего папу, а значит и меня.
- Вы просто завидуете друг другу. Вам каждому недостает того, что есть у другого.
- А что тебе недостает, Витька? Кому завидуешь ты?
- Никому, - с достоинством ответил тот. - У меня есть учебник по арифметике. Чему же мне завидовать?
- Не хочешь ли ты сказать, что нам недостает учебников арифметики?
- Нет, не в коня корм. Вернее, не в коней.
- В каких еще коней?
- Это неважно.
- Ты что же, Меднис, нас за лошадей считаешь? - И Толик с Сережкой озадаченно посмотрели друг на друга.
- Я вас считаю за... - начал Витька, но благоразумно замолчал.
- Тяжелый ты парень, Меднис.
- Зато вы легкие, как пух. Чуть на вас дунули - вы и полетели.
- А ты, значит, не полетишь? Столбом стоять будешь.
- Если я куда и полечу, то только в космос или к бабушке в деревню.
- В космос Баларев собрался лететь.
- Таким как он, в космосе делать нечего, - твердо сказал Витька. - Туповат он... Даже основ арифметики не знает. Какой уж тут космос!
- Космос большой, там всем места хватит, - сказал Сережка. - И я думаю, что Юрке не понравится твое мнение о его способностях.
- Но вы же не скажете ему, - вздрогнул Витька. - Ведь мы же друзья.
- У тебя, Витька, один друг, вернее подруга - арифметика. Не бойся, мы не скажем.
Когда успокоенный Витька ушел, Сережка повернулся к Тольке:
- Послушай, а ведь Меднис сказал, что ты ничего не знаешь.
- Ты - может быть. А я знаю все! - хвастливо заявил Толька.
- Все, все, все?
- Все, все, все!
- Тогда скажи, кто написал картину "Опять двойка"?
- Шишкин.
- А "Конька-горбунка" кто написал?
- Он же и написал.
- А где находится Африка?
- В Африке.
- Все верно. Беру свои слова обратно.
- Ты задавал очень легкие вопросы.
Я вернулся в класс.
И вдруг пронзительный визг чуть не превратил в лоскуты мои барабанные перепонки. "Это Трахтер", - определил я.
От следующих звуков у меня на голове дыбом встали волосы. "Это Меднис - тут и гадать нечего".
- Где моя котлета? - яростный рык Славки легко проник сквозь стены школы. А вслед за тем до меня донесся ужасающий рев.
Я не струсил, не спрятался под парту, как некоторые, но быстро и не теряя достоинства, выбежал из класса. Позади я слышал, как трясутся от страшных воплей стены классной комнаты, слышал топот и стоны. Школа ходила ходуном, все в испуге выскакивали в коридор.
- Что происходит? - закричал Ганнибал Ильич, попавшийся мне навстречу.
- Несчастный случай, - сказал я с тревогой. - У Славки пропала котлета. Надо срочно вызвать укротителя: кого-нибудь из братьев Зверевых, или хотя бы одну из сестер Собакиных.
- Я сам его укрощу, свяжу и посажу на цепь, - ответил физрук и решительно двинулся вперед.
С тихим блеянием мимо меня пробежали наши девчонки.
Раскрыв в беззвучном крике рот, с выпученными от ужаса глазами, легко пружиня ногами, промчался Женька Лисицкий.
"И до него добрался, - покачал я головой. - Нелегко приходится ребятам".
Протрусил, слегка прихрамывая, растрепанный Петька Маховиков. А за ним, тяжело дыша, с грустным видом и в очередной раз подбитым глазом - сегодняшний главный неудачник, Вовка Брусникин. Следом за Вовкой спешил, трусливо оборачиваясь назад, другой неудачник - Игоряха Сабельников, порой разражаясь диким хохотом и короткими болезненными криками.
Но все перекрыл победный Славкин крик:
- Нашел! Нашел!
И гром отгремел. И в классе засияло солнце. Все счастливо переглядывались, улыбались и поздравляли друг друга. У многих на глазах выступили слезы радости. А Людка Свиридова даже чмокнула Славку в щеку, после чего тот густо покраснел, подавился найденной котлетой и зашелся в кашле. Пришлось Людке вынуть белый утиральник, вышитый синими петухами, и вытереть ему лицо.
- А к нам родственник вчера приехал, - поделился с нами после уроков Сестренкин.
- В гости приехал?
- Сказал - на харчи заработать.
- А что такое харчи?
- Харчи - это харчо, - объяснил Колька.
- Не обязательно, - поправил его Витька. - В широком смысле - это любая еда.
- А вот за смысл можно и в лоб получить, - сердито сказал Колька. - Говорю тебе, что харчи - это харчо!
- Ну с кем мне приходится учиться! - закатил глаза Витька. - Под какой несчастливой звездой я родился? Пойду-ка я лучше домой. Сяду...
- Харчо лопать? Эй, ребята, ну что Витька за человек! Вот придет он сейчас домой, примостится у стола, рот как у крокодила раскроет - и давай трескать харчо, только ложка за ложкой замелькает, да очки жиром закапает. А потом за арифметику засядет. А мы тут надрываемся, изводим сами себя, в футбол до темноты играя. Кака уж тут арифметика! Только и успеваешь, дойти до дому, хлебнуть харчо - и в отвал.
- С вами невозможно разговаривать, - сказал Витька, повернулся и быстро пошел домой.
Пошли и мы с Сережкой, а за нами и Мамолова Юлька увязалась.
- Детство, - сказал я с грустью. - Незабываемое время! Со мной нянчились, водили гулять, всячески развлекали. А теперь... Теперь все изменилось. Только и слышишь: "Быстрей завтракай и беги в школу!" "Садись делать уроки, сколько можно бездельничать!" "Опять двойка!" "Не пойдешь гулять, пока не сделаешь все примеры!" М все в таком же духе. Где ты, где - мое милое детство! Ты никогда уже не вернешься.
- Перестань! - сказал Сережка. - А то я сейчас заплачу.
Но чуть не заплакала Юлька. Потому что шел я в печали, повесив голову, не глядя по сторонам, и совершенно случайно наступил Юльке на ногу. Скажу, что завыла она не хуже Славки, составив ему достойную конкуренцию.
- Все, Просиков! - яростно закричала она. - Ты самое тупиковое из тупиковых звеньев в эволюции человека! Конец тебе пришел!
- Ты чего, Мамолова, какая революция? Какой конец? Мне страшно.
- Эволюция, идиот!
- Да мне без разницы - так или эдак. Конец-то ведь один...
- Один, Просиков, один... и он будет страшным! Изобью я тебя!
- Хотелось бы этого избежать.
- Тогда с тебя три порции пломбира! И самые большие! Самые дорогие! И букет алых роз!
- Угомонись, Юлька! Сговоримся на одной порции. А розы - это лишнее.
- Не сговоримся!
- Ладно. Когда поступлю на работу - будут тебе розы.
- У тебя нет времени, Просиков! Оно вышло.
- Ну, не знаю...
- Я знаю, что ты двоечник и невежда!
- Ты это уж хватила, Мамолова.
- Нет, я еще не хватила. Но вот сейчас - хвачу! И так хвачу!
Мне не понравилось ее настроение, и я потрюхал домой, сперва мелкой рысью, затем - скорость увеличил, потому что Мамолова не отставала. А злая Мамолова - это очень неприятно. Но все-таки мне удалось оторваться от нее.
Сегодня в военкомате день открытых дверей. Так написано в объявлении. И мы спешим туда. Дверь действительно оказалась открытой, и мы свободно вошли внутрь помещения.
- А вы, сморчки, что здесь делаете? - встретил нас усатый, не первой молодости военный.
- Мы здесь по зову сердца! Служить хотим! Добровольцы мы! - закричала наша команда вразнобой.
- Мне отрадно это слышать, - заулыбался усатый. - Только рановато вам еще. Вот подрастете, милости просим. Тогда уже не по зову, а по повестке... Какой род войск вас интересует?
- Хочу наводчиком, - сказал Сестренкин.
- Это к бандитам обращайся. Свободен... пока. Ну, а ты куда хочешь?
- К маме хочу, - заныл Ленька.
- Так тебя никто не держит. Ступай!.. А что привело тебя, малец, - обратился к Ваське военный.
- Меня ребята привели.
- Пусть отведут обратно. И ты ступай!
Потом усатый военный внимательно посмотрел на верткого Лешку Шустикова.
- Гляжу, ты самый прыткий. Тоже служить хочешь?
- Так точно! - браво ответил Лешка.
- Где именно?
- В Москве.
- Я имею в виду - в каких войсках?
- В этих... Ну как их... Забыл.
- А ведь не старый еще. С такой памятью... Тогда прощай.
- Вспомнил! На океанском лайнере желаю.
- Я же сказал - прощай.
Вперед выступил Димка и сказал, что хочет плавать в море.
- Так кто же тебе мешает? - удивился офицер. - Вот лето наступит - и поезжай с мамой и папой.
- А я хочу художником служить, - заявил Сашка Прохоров.
- Ты не туда попал. Художественная школа за углом.
- Баталистом хочу.
- Как твоя фамилия, не Верещагин случаем?
- Нет.
- Тогда повторяю еще раз - художественная школа за углом.
Военный выглядел немного раздраженным.
- Ты! - бросил он Толику. - Ты кем хочешь служить - композитором, писателем или футболистом?
- Футболистом, - ответил тот, не задумываясь. - Запишите меня в спортивную роту.
- В секцию запишись. И освободи помещение, спортсмен!
Толька подчинился приказу.
- Честь имею! - гаркнул Генка Тарлович.
Военный недоверчиво посмотрел на него.
- Иди наружу, не мозоль глаза, - кротко сказал он. - Там тебя уже футболист ждет. Ну, кто следующий?
- Здравия желаю! - приветствовал военного Сережка.
- И тебе не болеть, - отозвался усатый.
- Конником мечтал стать с детства.
- А я пианистом. Не получилось. И у тебя не получится.
- Что, коней не хватает? Или ипподромов?
- Не хватает еще, чтобы такие вот... в армии служили. Разворот на сто восемьдесят градусов - и марш отсюда!
- А в ковбойские войска набор есть? - осведомился Женька.
- Нет. И не будет. Вон!
Не сложилось у нас с армией. Немного разочарованные, мы двинули с Серегой домой. И надо же нам было напороться на Мишку Кабана.
- Эй, малявки желторотые! - закричал он, увидев нас. - Дошли до меня слухи, что кто-то из вас назвал МЕНЯ Мишкой-шишкой! Это чудовищно!
Мы тоже с Сережкой закричали:
- Да онемеет язык у того, кто это сказал!
- Я строго прослежу за этим, - пообещал Мишка. - А сейчас силушку свою проверить хочу. Если с первой попытки вобью вас в землю, значит еще не растерял ее.
Меня он вбил по пояс с первого раза.
Сережку под самую шляпку - со второго.
Зря он беспокоился. Есть, есть сила у него силушка!
И тяжелая печаль, непроницаемой пеленой с самого утра, окутавшая наших товарищей - Вовку и Игоряху, проникла горькой отравой и в наши сердца.
