Простая жизнь

Простая жизнь.

1. В магазине.


Если бы Михайлычу пришлось высказаться о Василии доверенному лицу, то он, наверное, сказал бы примерно следующее:

« - Речедвигательный аппарат Василия связан с мышлением неразрывно. То есть, Василий про себя никогда не думает. Он думает строго вслух, а направление мысли ему подсказывают обстоятельства. И собеседник – самое важное обстоятельство. Хорошо его жене: она никогда не терзается вопросом – «что там у мужа в голове нового?»  Нужно просто дать ему высказаться в приятной обстановке – и тогда все тайные замыслы, хранимые коварно, хранимые уже второй день – станут ее достоянием.

Так, она вовремя узнала, что Василий собирается сделать аэросани – в ущерб строительству погреба; что он ищет по бросовой цене «Запорожец», чтобы сделать из него багги; – опять же в ущерб делам насущным. Нецелевое расходование сил мужа было для нее нестерпимо; сельская жизнь может простить скорее запой, чем хобби.

Что делалось во внутреннем мире Василия в те часы, когда вокруг – только коровы, транспортер, трактор да обязанности скотника –  было неведомым даже для Василия, не говоря об окружающих; ведь все они –  и Василий и окружающие –  в такие часы Василия не слышали.  Можно всего лишь предположить, что в безмолвном мире безмолвствующего Василия безмолвно, в полной тьме, отрешенно и самостоятельно, вопреки всему объективному  –  некими световыми линиями  вырисовываются  прекрасные идеи; расцветая, они согревали Василия изнутри –  и от того он всегда бывал весел. Весел до первого разговора с женой».


Так мог бы охарактеризовать Василия Михайлыч; но он этого не делал, потому что его никто не просил. Михайлыч умел думать про себя; – и это умение помогало ему, в отличии от Василия, доводить до окончательного исполнения все свои замыслы. Сейчас он хотел напиться.


Водка была уже рядом. К ней они с Василием двигались маленькими неуклюжими шагами – вместе со всей очередью; и каждый шаг очереди в сельском магазине давал Михайлычу первым увидеть звуковое воплощение тех эфемерных световых явлений, которые родились в тьме Василия на этой неделе.

Взгляд Василия упал на колбасу.

- Смотри, Михайлыч. Колбаса. Колбаса? Да не колбаса она вообще. Жене поп фильм дал… Короче, там соя и красители, и стабилизаторы, и ароматизаторы. Ну, это мы знаем. Но все же привыкли, что эта генномодифицированная  соя вредит во втором-третьем поколении. А по фильму – в первом же поколении от нее крысы болеют. Сразу же загибаются. А набрали ее на Московском комбинате, там ее в пельмени и колбасу сыпят. Тазик взяли этой сои для опытов. Одних крыс кормили не генной соей, а других – этой генной. И они сразу же начали лысеть. И загибаться. А мы жрем. Нормально? А теперь слушай.

Магазин гудел. Новый председатель дал зарплату, и какая-то эйфория перспектив витала в воздухе. Достижимым казалось все, раз достижимой была водка. Василию, в ком световые линии сложились в стройную систему, стоило родить идею для всех; получился бы стихийный митинг со светлым будущим. Но Василий умел мыслить строго при одном собеседнике; эта его особенность так же относилось к взаимосвязи мышления и речедвигательного аппарата.

- Баранов выращивают многие. По местности пошарить – стада собрать можно. Берем барашка и делаем колбасу. Все натуральное. В кишки, а не в бумагу. На дровах коптим, а не в «жидком дыме» замачиваем. Все без химии, все – как в древности. Вкус будет – бесподобный. Люди забыли о такой колбасе. А многие и не пробовали никогда. Полный эксклюзив на рынке. И продаем знаешь кому? Директорам рынков. И магазинов. И ресторанов. Они свинину есть не будут, они – магометане и евреи. Продаем по пять тысяч за килограмм. Это нам пять тысяч – зарплата месячная. А им нет разницы между пять тысяч и пятьсот рублей. Вкусное учуют – и десять дадут. Постоянные клиенты они у нас будут. Нужно только начать. Не пойдет дело – сами на праздник съедим. Но дело пойдет, стопудово. Такую вещь любой ресторан на годы вперед закажет. Фирменное блюдо. Все чистоплотно сделаем, по высшему разряду. Идеал колбас. У них денег – как мусора, а еды хорошей нету. Никто на дровах не коптит, никто в кишки не сует. Все делается промышленно. И вкус у всего – одинаковый. С тебя коптилка, Михайлыч. Небольшая.

Михайлыч улыбался в бороду и иногда кивал. Сегодня угощал Василий, поскольку зарплату Михайлыча забрала прямо в кассе жена Михайлыча. (Она была кассиром). Поэтому Михайлыч молчал и слушал.

- Бегать по Москве, искать сбыт – очень накладно. И долго. Нужно через знакомых московских сбыт искать. Дать им процент. Пусть сеть торговую выстраивают. Мы – только на местности орудуем. Пусть приезжают сами, забирают. И деньги привозят. Что не продали – сожрут, такую колбасу обратно привезти никто не сможет. Один запах в машине будет стоять такой, что… никакой рекламы не надо. Когда дело пойдет – две-три семьи объединятся в концерн. Общины нужно делать, поп жене говорил. Взаимопомогающие. Сейчас поставки тухлых этих туш замороженных… пятидесятилетних – обрубят, и все! И почти голод! А мы – с колбасой!

Куда сдавать шкуры – я знаю. Меховая фабрика берет. И даже кости куда сдавать – знаю. В собачий питомник. Все реально, я сам там «азиата» своего брал. Продовольствие – вот лучший бизнес-план. Всегда и всем нужный товар! Не прогадаешь! Ну, будут трудности, понятно…

Очередь шагнула вперед, к водке, на которую упал взгляд Михайлыча. Но взгляд Василия упал на помидоры.

- Ну, скотоводство – оно не для всех. От животины не оторваться. В отпуск не съездить. Прикован человек. Пои-корми круглый год. Да и резать, туши разделывать… от кишков вонь – мрак. А растениеводство – тут совсем культурно. Смотри, Михайлыч. Сейчас жизнь – мука поварам. Они готовят, стараются в ресторанах своих… Тонкости применяют… а все равно погано выходит. Ядовитое все изначально. Бледные эти помидоры… Ни солнца они никогда не видели, ни земли! «Тампонный метод»! Подошел раствор химии к корням, ушел – вот и все. Розовый кусок химии – это не помидоры. Это – розовый кусок химии. И его кладут в еду; и как не старайся повар, нужного вкуса не будет. А редиска из Израиля? Ну не бред ли – сюда ее везти? Из Израиля редиску тащить! Сами не можем теплицу сделать! Нормально! Я сам в городе видел ее. В пакетах упакована, помыта. Кошерная небось. Поп жене сказал – не есть, и ИНН не принимать… Так, стоп. Я о теплицах. В Италии все итальянцы сидят дома, по подвалам, и сыр делают… Веками. Восемьдесят процентов ихней экономики – надомный труд. Одна семья коров держит, другая – сыр гонит. И богатые. А мы – по стройкам, по вагончикам, да по фермам. Бред. Но молоко – ладно, здесь все налажено более-менее, и не ядовито. Но овощи! Яды одни. Огурцы в полиэтилене… которые потомства не дают… Мутантами от ихних овощей станем!

Теплицы нужно строить. Вегетарии. Ты слышал о вегетарии, Михайлыч?

- Деньги давай, – тихо сказал Михайлыч.

Поскольку в этот вечер случился аврал, появилась еще одна продавщица, сестра жены Василия. Василий как покупатель был аннулирован – и тихо передал тысячу Михайлычу.

-  Две «три топора» мне, и себе – что хочешь. Кедровую возьми, хорошая. И хлеб серый, а сало и лук в гараже у меня есть. И кружки есть. Шоколадки возьми… нет, я возьму, но деньги при ней не отдавай; вегетарий – это … в общем, все изобретения по теплицам, по земледелию… со всеми тонкостями… слились в этом вегетарии.

Поскольку внимание Михайлыча обострилось при слове «Кедровая», Василий находчиво убрал пробел между темами – и воспользовался подставленным ухом Михайлыча  творчески.

-  Все научно – дальше некуда. Тепло сверху забирается днем – и по трубам под землю идет; земля греется, ночью тепло и без солнца. Влажность дает бассейн. Еще куры тепло дают, их с теневой стороны держать можно… за рабицей. И – выращивай все! Огромные настоящие помидоры! Красные! И все овощи – настоящие будут, а землю перекапывать нельзя. Новое открытие. Там червячки дырки сверлят, очень нужные для воздуха корням; и слой бактерий специальных поселяется. Все прет. Только собирай. А зелень – страшные деньги зимой дерут! Вот дело. Без проигрыша. И почетно – людям даем здоровую еду. Все уважают, жена не орет. Денег куча. И дома сиди, как человек. Я уже литературу собираю. По вегетариям.



По пути в гараж молчали. Василий не мог начать мыслить, не видя перед собой собеседника – а Михайлыч шел сзади. Там он пристроился интуитивно. Тропинка в сугробах позволяла идти только гуськом, и Василий смотрел на первые звезды.

Он молчал, в отличие от Михайлыча, не только внешне. Он молчал всем своим существом.

Звезды проявлялись на фоне бесконечной тьмы, и в абсолютной тишине;  они вырисовывали созвездия  неприметно для взгляда; существующие всегда, они давали себя видеть только в молчании Солнца – и были лучшим сравнением для проявляющихся в Василии мыслей.

На фоне бесконечной тьмы жизни скотника, в абсолютной тишине голоса надежды – в Василии собирались разрозненные одинокие идеи; собирались в концепции ярко и красиво – как в  созвездия собираются звезды.


2. В гараже.


При подходе к дому Василий засуетился – и Михайлыч понял, что природа его тревоги та же самая, что бывала и у него, - во дни приглашения Василия к себе.

Когда же проходили мимо козлятника – то Василий как-то опасливо отстранился от козлятника в бок; и еще одна догадка мелькнула в голове Михайлыча. Но все это было неважно.

В гараже Михайлыч сразу же начал протирать кружки; но Василий кружки отобрал и спрятал, водку отобрал и спрятал, желание напиться отобрал и спрятал.

- Конспирация, – сказал он, взяв Михайлыча за пуговицу фуфана.

А потом он взялся за голову. План не был продуман, а секунды шли. Свет из окошка гаража был зафиксирован, и до возмездия оставались мгновения.

- Михайлыч, ныряй под «четверку»! Коврик возьми. Скажешь что-нибудь.

БОльшая часть гаража была занята вишневой «четверкой»; и кабы не сплющенный ее перед, пространства было бы еще меньше.

Василий шустро примотал к передней решетке тросик, и зацепил тросик за лебедку. Начал нервно действовать рычагом; трещетка работала исправно, но машина поползла вперед.

- Ты бы за мост зацепил, что ли, –  грустно сказал Михайлыч. Все шло «не по плану».

- Ну я тормоз! Помнил, помнил, и забыл!

Василий мгновенно обмотал стропой задний мост; концы подвязал к  нижней балке ворот.
Послышался скрип снега за дверью. Василий действовал лебедкой бешено. Веревки натянулись, что-то хрустнуло. Михайлыч вздохнул.

Медленно, как-то сама собой, как-то беззвучно, словно двери из фильма «Паранормальные Явления», стала открываться дверь гаража. Василий боялся смотреть в ту сторону; но взгляд из приоткрывшейся двери почувствовал всем горбом и стал действовать мешковатее.

Не спеша, как не спешит неотвратимое возмездие, в тьме дверного проема показалось миловидное белое лицо.

Михайлыч, лежащий туловищем под «Жигулями», ждал этого момента настолько напряженно, что от тихих слов «здравствуйте, Петр Михайлыч» - подергал ногами, как висельник.

- Здравствуй, Надь! – сказанул он настолько бодро, что на него осыпалась пыль с днища.

Приветствия же Василию не