любят представителей своего пола, вечно останутся меньшинством, а всякие их демонстрации и требование особых прав – это реакция на гонения в прошлом. Всё вернётся на круги своя, и любовные пристрастия человека станут только его собственным, глубоко личным делом.
– Ты опять мне лекции читаешь? – сказала женщина. – Доскажи уже про Микеланджело!
– Однополые связи карались тогда сожжением на костре, и Микеланджело должен был помнить об этом, тем более что два раза его пытались шантажировать бывшие натурщики. С женщинами ему тоже не везло, так что, отчаявшись найти любовь, он говорил, что женился на искусстве, а его дети – это произведения, которые он создал. В таком настроении он расписывал Сикстинскую капеллу, где нет ни одного счастливого лица. В сцене сотворения человека, например, Бог мрачен, потому что знает, каким будет человечество, и Адам мрачен, потому что знает, что предаст Бога.
Закончив роспись капеллы, Микеланджело стал стариком всего в тридцать семь лет: его не узнавали даже близкие друзья. Он думал закончить свои дни в угрюмом одиночестве, но тут ему встретилась Витториа: она была красива, умна, образована, талантлива, к тому же, высоконравственна, – Микеланджело терпеть не мог развратных женщин.
Несмотря на то, что Микеланджело был старше неё, она относилась к нему, как к ребёнку, с материнской заботой, что особенно трогало Микеланджело, очень рано потерявшего мать и тяжело пережившего эту потерю. Витториа стала ещё и его опекуном в житейских делах, до этого Микеланджело мало внимания уделял тому, как он жил и выглядел, – его дом был похож на хлев, а сам он походил на дикаря: лохматый, с всклоченной бородой, месяцами ходивший в одной и той же мятой испачканной одежде и грязной обуви. Под влиянием Виттории он стал опрятнее, и его вид уже не вызывал оторопь у добропорядочных граждан.
Помимо прочего, Витториа имела глубокие познания в науках и искусстве. Нельзя сказать, что Микеланджело был необразован, ведь он обучался в доме Лоренцо Медичи, – Лоренцо Великолепного, при котором искусство и наука достигли наивысшего подъёма во Флоренции, да и во всей Италии, а, пожалуй, и во всём мире! Лоренцо заприметил мальчика с задатками гения и взял его в свой дом, но Микеланджело уже тогда отличался крайней независимостью, – и упрямством тоже! – поэтому изучал только то, что относилось к скульптуре и живописи. Теперь Витториа вновь открыла для него источники мудрости, как он говорил, показала смелые дерзания ума, отчего Микеланджело получал непревзойдённое наслаждение.
– Они стали близки? – спросила женщина.
– Если ты имеешь в виду телесную близость – нет, если духовную – да. Любовь может быть бестелесной, так же как телесная близость – бездуховной, но если от телесной близости часто бывает очень далеко до духовной, то от духовной близости до телесной всего один шаг. Микеланджело и опомниться не успел, как Витториа сделалась для него желанной женщиной, он бы всё отдал за то, чтобы сжать её в своих объятиях. Но она отвергла его мольбы; тогда он сделал ей предложение, решив, что это её высокая нравственность не позволяет телесную близость вне брака, однако Витториа твердо заявила, что и замуж за него не пойдёт – она, мол, верна памяти покойного мужа…
Ты улыбаешься? Правильно. Если женщина полюбит мужчину, что ей муж, покойный или живой? Донна Анна полюбила Дон Жуана, убийцу своего супруга-командора, и если бы командор не явился с того света, чтобы покарать изменницу, то посмертно получил бы рога. Какая там память о покойном муже – просто Витториа не любила Микеланджело: быть для него наставницей, наперсницей, нянькой забавляло её, но любить – нет!
Он не замечал этого и приписал её отказы собственному несовершенству, но она для него оставалась совершенной во всём. Много раз он пытался изобразить её в камне или на холсте, но у него ничего не получалось: из всех этих попыток остался один набросок её портрета, где черты Виттории неясны и размыты. Вот тебе ещё проделки насмешницы Венеры – развратница Форнарина запечатлена во множестве произведений Рафаэля, но нет ни одного произведения Микеланджело, где была бы изображена высоконравственная Витториа! Сам он объяснял это так:
Жду ль радости, тревога ль сердце давит,
Мудрейшая, благая донна, – вам
Обязан всем я, и тяжел мне срам,
Что вас мой дар не так, как должно, славит.
Удивительные стихи! Гениальный мастер не мог изобразить «мудрейшую, благую донну»? Что за чушь! А может, он просто не мог лгать в своих творениях, и если бы изобразил Витторию такой, какая она была, то вышла бы вовсе не «благая донна»? Рафаэль рисовал не Форнарину, а мечту о ней, но Микеланджело не был мечтателем. Примечательно, что в это же время, когда развивался его роман с Витторией, он вновь работал в Сикстинской капелле, но теперь над фреской «Страшный суд». Грешников и грешниц он написал во всём их безобразии, совершенно нагими – позже им стыдливо дописали набедренные повязки. Пощады нет никому, Христос грозен, и Дева Мария не просит его о снисхождении. Что своего, личностного вложил Микеланджело в эту фреску, нам никогда не узнать: возможно, он карал себя; возможно, и Витторию. Вряд ли это было осознанно, но на подсознательном уровне, кто знает… Как бы ни было, он продолжал любить её трепетно, страстно и покорно – настолько покорно, что даже после её смерти не осмелился поцеловать в лоб, ведь она запрещала ему это, когда была жива.
Со смертью Виттории его жизнь закончилась. Он продолжал жить, но замкнулся в себе, отгородился ото всех, посвятив остаток жизни созданию только одного произведения – Пьеты…
– Что такое «Пьета»? – спросила женщина.
– Ну, вот, опять скажешь, что я читаю лекции! – усмехнулся он.
– А ты не читай, объясни по-человечески, – возразила она.
– Попробую… Пьета – изображение Девы Марии и мёртвого Христа, которого она держит на руках и оплакивает. Микеланджело уже создавал Пьету в мраморе, когда был молод – это одно из величайших творений мирового искусства. Мадонна представлена как юная и прекрасная женщина, которая скорбит об утрате самого близкого ей человека. Всё в этой скульптуре безупречно, всё красиво, но теперь она казалась Микеланджело обманом именно потому, что была слишком красива и безупречна, а правда должна быть суровой и грубой.
Он попробовал сделать такую Пьету, но у него не получилось – у него, у которого получалось всё! Он считал эту Пьету своей неудачей, хотя любой другой скульптор счёл бы её своим великим достижением.
Тогда он взялся за третью Пьету, над которой трудился до самой смерти, но так и не закончил работу, – но, может быть, это к лучшему, потому что с этой Пьетой он и так опередил своё время лет эдак на четыреста и отставил задел на такой же срок, наверное.
Дева Мария не плачет, не ломает руки. Её скорбь безмолвна и бесконечна, – это трагедия одиночества. От идеальных форм нет и следа – фигуры Христа и богоматери неустойчивые и хрупкие, сливающиеся друг с другом, неопределённые и не завершённые. Есть много комментариев к этой последней работе Микеланджело, но все они лишь в той или иной степени приближаются к её сути, – да и возможно ли постичь её?..
– Это как с Джокондой, сколько писали о её улыбке… – потягиваясь, заметила женщина. – Ты сказал, что Венера тоже посмеялась над Леонардо?
– Да, может быть, что улыбка Джоконды – это всё та же насмешливая улыбка Венеры. Знаешь, есть версия, что Леонардо был влюблён в Лизу Джоконду, а она – в него. Собственно, почему бы ей в него не влюбиться: замуж она вышла не по любви, муж был старый вдовец и вряд ли умен, пусть и богат, а Лиза была его третьей женой. В Лувре есть набросок Леонардо с обнажённой Моной Лизой: что это – рисунок с натуры или мечта?.. Есть даже версия, что у Лизы от Леонардо родилась дочь, которую поместили в монастырь.
Если они действительно были близки, то это, безусловно, насмешка Венеры, ведь Леонардо вообще не признавал женщин, не скрывая своего презрения к ним. Джоконду он стал писать, когда ему было за пятьдесят, и если он вправду влюбился в эту юную девушку настолько, что не расставался с её портретом, Венере было над чем посмеяться, – сказал мужчина.
***
На улице слегка прояснилось, но тут же потемнело опять, и дождь начался с новой силой.
– Да, вот так вот, – произнесла женщина, со странным выражением глядя на мужчину и поглаживая его плёчо.
– Но я не досказал о Рафаэле, – спохватился он. – Его последняя картина тоже не окончена: она осталась у изголовья его кровати, когда он умер. Это «Преображение», и на ней представлены два мира: высший, с преобразившимся сияющим Христом, и низший – с мужчинами, женщинами, детьми. Христос возносится к небу и не смотрит на низший мир, оставляя его без сожаления.
Ницше хорошо написал об это картине, в том смысле, что на нижней её половине мы видим в бесноватом отроке, отчаявшихся вожатых, беспомощно перепуганных учениках отражение вечного страдания. И вот из этого низшего мира подымается новый мир, сияющее парение в чистейшем блаженстве, – но нового чистого мира не было бы, не будь под ним грязной почвы старого мира; они необходимы один для другого, потому что…
– Иди ко мне! Хватит лекций, – перебила она, привлекая его в свои объятия. – Насмешка Венеры, говоришь?..
