быть заметен, если меня уже ищут…
Мой костерок так и затух. И никакого горячего супа я себе сварить так и не смог. А надо было торопиться… Я выхлебал побыстрее эту холодную жижу с томатом, пахнущую моховым болотом, так, что меня стало всего трясти от внутреннего холода; и — пошёл искать ту землянку из бетонных колец, что летом наметил себе в качестве своего зимнего жилища…
Но землянку эту я так и не нашёл — ориентироваться на местности в холодных сумерках, под мокрым снегом в ноябре месяце, я тогда ещё не привык...
Не помню точно, когда я нашёл ту низкую бетонную (или кирпичную?) будку, о которой писал в своей прежней «Исповеди» как о месте своего 1-го ночлега; не скоро, кажется, уже, действительно, на 2-ой день… Нашёл её на огромном пустыре, который был стрельбищем, или точнее, быть может, обширным «серым» пространством после пространства собственно для стрельбы. Хотя и не уверен в последнем, потому что в центре этой будки стоял мотор, который, как мне показалось, должен был двигать на тросе мишени. Но чтобы там рядом были какие-то рельсы — не помню… И выглядело это всё довольно заброшенным, зарастающим дикой растительностью, свежих признаков присутствия людей я совершенно не видел…
Место было крайне унылым и не гостеприимным. Но выбирать мне не приходилось…
Не могу вспомнить точно, сколько дней и ночей продолжался мой 1-й побег. Кажется, у меня было три ночлега: два в этой моторной будке, а третий, между ними, если это можно назвать ночлегом, на «Змеином берегу»… Но — не уверен… Само время тогда воспринималось очень сложно…
Будка была с плоской крышей из рубероида, и между стенкой и крышей было ещё пространство в 5-10 см. Над цементным полом в стенках было ещё две больших квадратных дыры (для тросов?), так что продувалось всё очень мощно…
У меня был большой топор с Марсова поля (из той самой воронки с огромной немецкой авиабомбой), который едва помещался в моём рюкзаке, и потом я носил его на плече, и проблем с заготовкой топлива для ночлега не было; но само топливо было предельно сырым из-за почти непрерывно идущего мокрого снега…
Я попытался развести костерок в этой будке — но он почти не горел, зато было полно дыма, который не выходил как следует даже в весьма широкое пространство между стенкой и крышей, и не смотря на тягу через нижние дыры. Мне пришлось сделать в крыше дыру для дымохода, прорезав для этого ножом рубероид в углу крыши, над костром…
И тепло в эту дыру — уносилось гораздо более стремительно, чем дым…
Если бы я сумел развести тогда более крупный огонь — он мог бы не потухнуть, и я мог бы согреться и подсушиться; но боюсь, что и дыма тогда тоже было бы гораздо больше, и меня бы не спас никакой дымоход…
В своей «Исповеди перед инфарктом» я уже писал об этих событиях. Я довольно подробно описал там этот свой 1-й ночлег в этой моторной будке. Как у меня, в который раз, потух мой костерок в углу этой будки. Как я лёг, в сырой одежде и сырых ботинках, на жидкий, полу-сырой хвойный лапник и попытался уснуть. Но меня стал бить такой жуткий колотун — что ни о каком сне не могло быть и речи…
И я действительно очень хорошо помню, как я стал, лёжа на этом, почти не прикрытом, холодном цементном полу, ритмически бить ногами в этот, полностью голый в ногах, цементный пол, чтобы согреться, и громко запел «Варшавянку»:
Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут...
Одна из действительно любимых песен моего советского детства…
Только сейчас я могу оценить по достоинству, до какой степени мощно я был воспитан и взращён на этих революционных большевистских песнях, на таких же книгах и фильмах, на идеях Революции и Коммунизма!..
И газетный портрет Ленина, сложенный вчетверо, лежал у меня в рюкзаке, в одной из моих записных книжек, с заметками о самом необходимом для лесной жизни…
…
Я ничего не писал в своей прежней «Исповеди» о своих галлюцинациях (или это было что-то другое), что приключились со мной, 14-летним мальчишкой, в этих супер-экстремальных испытаниях. И хронологический порядок сейчас восстановить трудно, хотя он важен… Помню то ночь, то густые сумерки… Дня почти не помню… И сплошное ненастье…
Но все мои три глюка были в условно светлое время…
Опишу свой 1-й глюк (или наваждение)…
Помню, как я вышел из своей будки, чтобы наломать в ближайшем сосновом леске ещё какого-нибудь хворосту, или сухих веток (на «крупный формат» уже почти не было сил), для своего почти не горящего костра…
И вдруг вижу: у кромки этого леска стоит довольно большая группа солдат, в шинелях и в зимних шапках, курят, и смотрят на меня…
А выглядел я тогда вроде какого-нибудь лешего, или призрака, или «снежного человека»: голову обмотал тренировочными штанами вместо шапки, а на руках — тонкие носки вместо рукавиц. И эта, не по росту, болтающаяся гимнастёрка...
Я метнулся назад в свою будку, схватил только топор (с рюкзаком мне было бы не убежать), спички, нож были в карманах штанов и гимнастёрки, и бросился (надеясь, что будка меня сейчас прикрывает от глаз солдат) в противоположную сторону, в сторону своего озера и Змеиного берега…
Вернулся в будку уже когда хорошо стемнело… Рюкзак был цел и нетронут. И в тот лесок я ещё потом не раз ходил за топливом, снега было уже изрядно, но никаких солдатских следов я там не видел. И голосов этих странных солдат на опушке, так меня поразивших, я не слышал, никто меня даже не окликнул. От воинской части это было далеко, и даже какой-либо дорожки или тропки от неё, как и хоть немного удобного подхода, не было к этому месту… Что они могли там делать?..
Уже тогда я заподозрил, что это мне привиделось…
Не помню всех приключений и их точный порядок…
Опишу свой 2-ой глюк…
Видел с высокого берега своего озера (это был почти что мой «Змеиный берег», только чуть пониже по стоку и чуть поближе к воде), как точно в мою сторону идёт по льду озера, пересекая его, охотник с собакой…
Я поспешил побыстрее смыться… Но потом думал: собака не лаяла, никаких звуков шагов я не слышал, больше я их тоже не видел и не слышал, и главное: лёд на озере был очень тонкий, совершенно свежий, едва в 3-4 см; я осторожно пытался выйти на него — но он, совсем прозрачный, тут же начинал катастрофически трещать и трескаться под моими ногами. А взрослый мужик был потяжелее меня. И лёд по центру озера должен быть тоньше, чем у самого берега… Да и какой там мог быть охотник?..
Самой необыкновенной и красочной была моя «3-я галлюцинация»…
Это было примерно рядом с тем местом, где я видел «охотника», но, опять-таки, несколько ниже по стоку и ближе к воде…
Иду я по берегу своего озера, ниже «Змеиного берега», в направлении стока. Места хорошо знакомые. Берег почти везде крутой, очень сложный, неровный, много разного крупного и мелкого бурелома…
И вдруг вижу: стоит на этом, почти детально знакомом мне, пустынном, захламлённом буреломом и диком берегу — красивая, даже роскошная, дача. И на 2-ом этаже этой дачи, на открытом балконе, сидят за столом, напротив друг друга, какой-то, наверное, морской капитан в тёмно-синей форме, со знаками отличия, и молодая девушка в длинном белом платье, и пьют чай…
Я прекрасно знал, что никакой дачи там не было и быть не могло, и всей этой совершенно летней дачной идиллии тоже не могло быть под ноябрьским снегом; но картина была совершенно чёткой и реальной…
Я медленно и осторожно подходил всё ближе к этой «даче» — не спуская глаз с этого видения — и только всё лучше различал разные детали этой картины… Наконец, я подошёл к этой удивительной «даче» почти вплотную; и — в один момент эта моя фантастическая картина развеялась… И предстал моим глазам — знакомый, дикий, очень наклонный, берег, с прямо и косо торчащими обломанными гнилыми стволами деревьев…
Я был поражён этой совершено явной, и столь яркой, галлюцинацией! Я уже давно знал из описаний разных путешественников, что в очень экстремальных условиях, при сильной бессоннице и огромной усталости, и при очень сильном нервном напряжении, подобные вещи бывают; и это — как я полагал — как раз мой случай!.. Я был поражён. Но — не испуган этим видением нисколько…
«3-я галлюцинация» твёрдо убедила меня и в таковой же природе первых двух…
Человек традиционной культуры сказал бы, что это были безобидные шутки местных духов. Но то, что они со мной играли, было уже хорошим знаком…
Возможно, это решила поиграть со мной хозяйка этих мест, которая когда-то явилась мне в образе змеи…
…
Положение было совершенно критическим…
Я это начал понимать довольно рано…
Однако, сдался я далеко не сразу, чтобы мне признать полную неудачу своего 1-го побега; и мне, всё-таки, надо было как-то устраиваться на зиму…
«Строительство» на Змеином берегу (и когда я стал слышать Голос), видимо, происходило у меня где-то между двумя моими ночёвками в моторной будке…
Дошёл я опять до своего озера Пеканвез (как я назвал его «по-индейски»), до его верхнего узкого участка. Там, на высоком берегу, на небольшой прогалинке среди невысокого соснового леса, я решил построить себе большой шалаш, чтобы в нём и перезимовать…
Это было как раз примерно то место, где у меня когда-то летом произошла встреча с гадюкой: самая памятная встреча со змеёй из всех, что у меня были. Я описывал её не раз… Я чуть не наступил на неё. Гадюка отскочила от меня, выгнулась из своего кольца, из своей змеиной спирали, угрожающе зашипела… Она была небольшая, серо-серебристая, с чётким, чёрным, красивым угловатым узором на спине… Помню, я бежал тогда от этого места довольно долго… А змея была красивая!..
Эту встречу со змеёй я подарил и своей Анфисе в своём мета-романе…
Вспоминаю, что уже во время нашего «тренировочного выезда» с Игорёхой (кажется, уже в год моего побега), мы с ним расположились примерно на этом же месте, развели костёр, открыли банку килек с овощами и в масле…
Игорёха всё говорил:
«Пригнись, пригнись, на всякий случай!..»
«Запретная зона»… Он боялся её больше, чем я…
Там потом и ночевали… Кажется, был сентябрь… Игорёха смог спать у костра, а я так и не смог заснуть… Пошёл собирать морошку. Набрал почти полную кружку, угостил потом Игорёху…
Знал бы я, что меня ещё ожидает на этом моём «Змеином берегу»!..
Эта змея — насколько не случайно она отметила это место!..
Кстати, опять-таки, и «дача», и охотник с собакой, как я уже отмечал, это всё тоже было здесь примерно неподалёку…
Но самым значительным из всего, что со мной приключилось на этом «Змеином берегу», был мой Голос…
…
Топлива здесь было довольно много. Было много небольших и в разной степени усохших сосен, где хвоя была лишь у самой верхушки, а то и вовсе почти отсутствовала, со множеством отсохших веток и на стволах, и под ними. Хорошей работы для большого топора было много…
Я навалил кучу топлива на выбранный участок, чтобы выжечь и высушить место себе под шалаш. Наметил себе уже хорошие сосновые жерди для каркаса… Но огонь за весь день — опять, по-настоящему, так и не разгорелся…
Горючего материала было достаточно, чтобы разжечь достаточно
