Исповедь перед Концом Света. 1966. Мой 2-й побег из дома. Две девчонки-беглянки. Смысл Жизни

10-м классе…

Даже топор — я точно помню, что мне не пришлось выбрасывать его из пожара (я на всю жизнь запомнил, что вытолкнул из пожара две вещи: баллон и рюкзак, и этим все мои вещи исчерпывались; 3-м был я сам), и снаружи я его точно никогда не оставлял, и он точно у меня никуда не пропал…

Возможно, топор был у меня в рюкзаке потому, что я уже точно не планировал им воспользоваться до того, как покину эту свою стоянку… И тогда — эта ночь действительно планировалась мною как последняя…

Можно понять — и я действительно это вспоминаю — что я там совершенно не боялся никаких зверей и никаких бандитов, и никогда не оставлял на ночь топора под рукой…

У меня обгорело на спине пальто — но я этого тогда так и не заметил…

…

Остаток ночи я провёл где-то неподалёку от своего пожарища…

Выбрал в темноте какое-то удобное, сухое местечко, лёг, как мог, пристроился головой на рюкзак… Костра уже не разводил…

Поспать — не поспал, но, кажется, и не замёрз. И хоть чуть-чуть отдохнул после пережитого и перед предстоявшим отходом…

И пока я так лежал, остаток ночи, головой на рюкзаке, был у меня ещё один интересный эпизод…

В какой-то газетной заметке, незадолго до моего побега, я прочёл, что есть в Приозерском районе, и неподалёку от моих мест, какой-то заказник (или охраняемая территория), где разводят каких-то особо редких (кажется, пятнистых) оленей…

И вот, лежу я так, после своего сокрушительного пожара, знаю уже железно, что это остаток моей последней ночи здесь… И вдруг слышу — какие-то странные звуки неподалёку, на берегу… Будто что-то похожее на мерное цоканье копыт каких-то идущих по берегу копытных животных, но как бы несколько менее крупных, чем лошади… Так показалось моему воображению…

И я почему-то, почти твёрдо, решил, что это идут по берегу — те самые пятнистые олени!..

Я почему-то не открыл глаз и не сделал никакого движения, чтобы посмотреть: а что же там такое?.. Только неподвижно лежал — и в каком-то странном блаженстве слушал эти звуки, которые продолжались несколько минут…

Опять-таки, я тогда очень плохо воспринимал и понимал знаки, но вот этот ночной проход мимо меня по берегу озера этих загадочных «пятнистых оленей» — я тогда воспринял для себя как какое-то благословение от самой Природы, как её прощание со мной и её напутствие на предстоявший мне путь…

Впечатление от этих странных звуков было очень сильным, и я потом вспоминал о них с каким-то благоговением…

…

Не помню, как поутру, когда рассвело, я покинул свою стоянку…

Кажется, ещё раз, уже в последний раз, при дневном свете, я взглянул на своё пожарище…

Три сосны. И — круглая воронка перед ними, полная серого пепла… Лишь уже через много лет могу вспомнить нашу русскую «Троицу» Андрея Рублёва… Трое Великих. И перед Ними — Чаша…

Что ж, я немного испил из этой Чаши. И, кажется, немного что-то понял…

До Запорожского добрался довольно быстро, по самой короткой и удобной дороге, и миновал его без проблем. Вышел на дорогу в Сосново…

Рюкзак мой полегчал, после съеденных из него большинства продуктов, и меня не тяготил. Но забрать припрятанные мною, в двух местах, продукты и некоторые вещи, я так и не смог…

На дороге меня подобрал какой-то местный тракторист, на довольно раздолбанном тракторе…

Говорит:

«Ты что, от своей группы отбился?..»

Не помню, что я ему ответил… Но не говорить же, что я сбежал из дома, и теперь решил возвратиться назад?..

Так что, мимо своих двух «закладок» я так и проехал на этом тракторе, и даже как-то не очень про них вспомнив… Трактор страшно трясся и гремел на дрянных рессорах, мой баллон у пояса всё время прыгал, и страшно мне мешал; но меня, всё равно, страшно разморило, на Солнце, в тёплой и тесной, хотя и почти открытой, кабине, и я несколько раз засыпал, к некоторому неудовольствию моего водителя…

Не помню, откуда и докуда он меня довёз, но не от самого Запорожского, и не до самого конца. И, сколько помню, значительную часть пути мне, в целом, всё равно, пришлось идти пешком…

Видимо, до станции Сосново я добрался уже довольно поздно — потому что в Ленинград я приехал на электричке уже почти к ночи…

Я решил не являться в дом к родителям так вот, внезапно и почти ночью. Решил, что переночую эту ночь в своём «штабе», в Петропавловской крепости, на чердаке у Государева бастиона…

Добрался, видимо, от вокзала на трамвае, уже абсолютно не помню. Возможно, что не раз засыпал — и в электричке, и в трамвае… А возможно, что и дошёл пешком, по набережной Невы, что делал часто, возвращаясь с Финляндского вокзала…

Помню, что в свою родную Петропавловку я зашёл уже около полуночи, или близко к этому…

Прошёл Иоанновские ворота, дошёл до Петровских ворот, где меня встретили, по обе их стороны, обе моих Афины (Полиада и Паллада), прошёл их, и — свернул налево, вдоль Петровской куртины, в сторону Государева бастиона…

Наш с Игорёхой «штаб» был как раз на чердаке Петровской куртины, куда мы залезали через чердачное окно почти над самыми Петровскими воротами…

Иду, в темноте и в тишине — и при полном безлюдстве — и вдруг встречаются мне на пути, уже совсем недалеко от моей цели, два беседующих между собой милиционера… Видимо, ночной наряд…

Быстро прошёл мимо них, с правой стороны… Уже было почти подумал, что пронесло…

Вдруг — один из них окликает меня, уже, считай, издалека:

«Молодой человек!»

Сделал вид, что не слышу, иду дальше…

Опять меня окликает, уже гораздо более громко и настойчиво:

«Молодой человек!..»

Пришлось остановиться, развернуться, подойти к ним…

Спрашивают:

«Куда это вы направляетесь?..»

Не помню, что я ответил… Ясно было, что я попался; хотя милиции мне, так и так, было, всё равно, не миновать…

И естественно мне сказали:

«Пройдёмте!..»

…

Идти под этим «конвоем» оказалось недалеко…

Где-то в Иоанновском равелине, справа, если идти в сторону выхода из крепости, и ближе к Иоанновским воротам, оказалась небольшая дверь, и там — что-то вроде пикета милиции. Хотя сидели там, за столом, в небольшом помещении, два или три пожилых мужика в штатском…

Мужики, впрочем, были довольно добродушными, и мой вид их явно забавлял…

Посмеиваясь, устроили мне допрос; спрашивают:

«Ну признайся: что, из дому сбежал?»

Я не стал отпираться…

Не помню, как они позвонили мне домой; но где-то через полчаса появилась мать…

Вся в слезах, она закатила там истерику, и кричала:

«Заберите его от меня, мне не нужен такой сын!..»

Её с трудом успокоили… Сказали, что если я сбегу в 3-й раз, то меня уже точно определят в какое-то спецзаведение…

И, после соблюдения каких-то небольших формальностей, она, всё-таки, забрала с собой домой, во 2-ой раз, из рук милиции, своего «блудного сына»…

Как мы добрались домой, и что было в самые ближайшие последовавшие дни, я уже почти совершенно не помню… Мне нужно было просто отоспаться…

Помню, что тётя Инна советовала родителям показать меня психиатру…

И помню, что мать мне ещё очень долго пеняла за моё прожжённое пальто…

Игорёха позвонил мне очень не скоро…


Две девчонки-беглянки

Через несколько дней, а может, и через неделю, после моего возвращения из моего 2-го побега, мне пришлось явиться в какое-то казённое заведение, что-то вроде детской комнаты милиции…

Смутно помню, что располагалось это где-то в районе пересечения Фонтанки и Невского…

Со мной там разговаривала женщина лет пятидесяти, в милицейской форме, довольно приветливая…

Она выяснила у меня какие-то формальные подробности для отчёта и провела со мной очень короткую профилактическую беседу, сказав примерно следующее:

«Ну вот ты сбежишь, я сбегу, мы все сбежим — и что же будет? Ты ведь понимаешь, что это неразумно!»

Я ей не возражал, и она явно осталась довольна нашей душеспасительной беседой…

Матери тоже пришлось в эти дни являться в эти инстанции, так как я, видимо, был объявлен в розыск, но помню про это плохо…

И вот является мать, кажется, на следующий же день после моего визита в милицейские органы, и тоже как раз после какой-то, кажется, уже заключительной беседы, с этой же самой женщиной…

И — она рассказывает, что эта милицейская женщина, беседуя с ней, с большим удивлением рассказала, что ведь обычно бегут из дома мальчишки; а тут — где-то совсем недавно — сбежали из дома две девчонки!..

И это известие — просто пронзило насквозь моё сердце!..

…

Сколько раз я потом представлял себе, как я иду опять, сам, к этой женщине-милиционерше — и упрашиваю её дать мне адреса этих двух девчонок!..

И сколько раз я представлял себе дальше, как я иду по одному из этих адресов (я представлял это себе примерно в том же районе), и мне открывает дверь одна из этих девчонок. Я объясняю ей, в чём дело. Рассказываю кратко, что я сам два раза бежал из дома. Она тут же вызывает по телефону свою подругу, та приходит, и мы с упоением беседуем…

Как я любил этих воображаемых девчонок! Как я мечтал о них!..

Но я так и не решился придти к той милиционерше, чтобы попросить их адреса…

И эти две прекрасные девчонки так и остались, уж не скажу сразу, на сколько лет, моей очередной утопической и безнадёжной мечтой…

Я любил их, кажется, сильнее, чем любят родных сестёр. Сколько самых нежных чувств я к ним испытывал!..

Мы с ними, конечно, всё друг другу про себя расскажем, всё без утайки, и со всеми подробностями. Мы всё это очень хорошенько вместе обсудим. И мы обязательно придумаем вместе — как нам быть дальше!..

Мечтал ли я о том, чтобы нам потом бежать куда-нибудь втроём?..

Нет, я уже слишком почувствовал и понял, что это — путь тупиковый, что это — уже пройденный этап…

Конечно, я поневоле допускал, что девчонки могли бежать из-за какой-нибудь «ерунды», и сейчас только раскаиваются в этом, и стараются про это забыть, и мне посоветуют только «слушаться взрослых»…

Но если это — всё-таки — окажутся по-настоящему родственные мне души?.. Если они воспримут все мои идеи, переживания, мечтания — как свои собственные?..

Сколько лет я ругал и корил себя за свою застенчивость и нерешительность — по отношению к какой-то женщине в милицейской форме!.. К тому же, совсем не злой…

Быть может, именно эти две девчонки перевоплотились потом в моём мета-романе в Анфису и Нику…


Юкки. Пионерский лагерь

Август месяц я провёл в пионерском лагере в Юкках (как и сестра Рита, но мы, по возрасту, были в разных отрядах и друг друга почти не видели). Мой отряд назывался «Спортотряд», но никакой особой спортивностью он от других не отличался...

Каждый день я, и после завтрака, и после обеда, нелегально уходил через дыру в заборе в лес…

Как всегда, и здесь я умудрился успеть построить в укромном месте, на холмике, довольно неплохой шалаш, и даже с крохотной печуркой из кирпичей…

Успел поесть малины, обильно росшей между опор электротрассы…

По выходным к нам с Ритой приезжали родители с полными сумками съестного…

Я весь месяц проходил в чёрной рубашке с короткими рукавами и в жёлтую полоску, и меня за этот наряд прозвали Зеброй…

Недолгое время я ходил, гулял с одним парнем. Мы как-то случайно сошлись и так же, довольно быстро и безболезненно, расстались. Но благодаря ему я запомнил (запомнил на