Исповедь перед Концом Света. 1966. Мой 2-й побег из дома. Две девчонки-беглянки. Смысл Жизни

посвящена Борьбе! Борьбе — за Идею и за Идеал!..

Я ещё совсем не был тогда грамотным и убеждённым марксистом, но слова Маркса, что «счастье — это борьба», я уже запомнил и усвоил для себя очень хорошо.

Да, было в этом нечто в высшей степени романтическое. Гуманизм как романтизм. Хотя также и, близкая к просветительской, вера в разум человеческий — тоже была, но эта вера — тоже была очень романтической…

Эпоха первых советских космических полётов — она безусловно накладывала мощнейший отпечаток на все мои мысли, чувства и стремления…

И ещё, я как-то интуитивно понял, что, действительно, Смысл Жизни — в самом его поиске. Когда его не ищешь — его для тебя и нет. А когда его постоянно и непрерывно ищешь — он и раскрывается в тебе — в самом этом поиске!..

Смысл Жизни — как и сама реальность, сама Жизнь — это не есть нечто застывшее и «объективное», это — в высшей степени динамический, диалектический, непрерывный творческий процесс, транс-субъективный и транс-когнитивный процесс, в котором и должны сниматься все двойственности, отчуждения и противоречия…

По сути, я уже тогда почувствовал, что такое Сингулярность…

А Сингулярность — это и есть Свобода и Счастье!..

И я — стал читать!..

Читать самые серьёзные книги — и уже какими-то совершенно новыми, вдруг открывшимися глазами…

И открываться мне, действительно6 стало очень многое…


Учительница литературы. Моё сочинение о Смысле Жизни

С учительницей русского языка и литературы в 9-ом классе, в 199-ой школе, мне, поистине, действительно повезло. Это была восторженная «шестидесятница» и идеалистка, «идейная», как тогда говорили, и уже не очень молодая. И она стала нашей классной руководительницей…

Я не помню уже, как её звали (кажется, Людмила Алексеевна), и не помню конкретно, о чём она нам тогда говорила, что-то, в общем, о высших советских гуманистических ценностях, но говорила очень искренне, горячо и увлечённо… Это ещё был — последний свет «хрущёвской оттепели»…

Потом она задала нам на дом сочинение, не помню, на какую конкретно тему, но, в общем, там было о Смысле Жизни…

Кажется, там было три темы, и третья была «свободная», которая, по-моему, так и называлась:

«В чём я вижу смысл своей жизни?»

Соответственно, так я и назвал своё сочинение…

И вот здесь, я — столько уже на эту тему думавший, и вдохновлённый её страстными речами, и почувствовавший в ней нечто очень родственное, и что она должна меня понять, я — развернулся!..

От моего сочинения — она была в полном восторге!.. Она зачитала его публично в классе, неоднократно прерывая своё чтение восторженными замечаниями…

В моей тетрадке (или — это был отдельный двойной лист) она поставила мне под моим сочинением, красными чернилами, «5» и написала:

«Молодец!»

И интересно, что потом, после урока, Дима Кривцов, умный и талантливый парень, ставший потом артистом, самая яркая и авторитетная фигура тогда в нашем классе, сказал мне перед всеми:

«Ты не мог сам это написать. Это мог написать только полностью сформировавшийся человек...»

Я не стал оправдываться и что-то доказывать… Я просто не знал, что ему и всем ответить, под подозрительными и недоверчивыми взглядами всего класса… Такое недоверие и подозрение — только резко загоняло меня назад в мою внутреннюю скорлупу. Скорлупу, из которой я только что попытался вырваться — через своё сочинение…

Сочинение — которое я, конечно, писал не для класса. Писал я его — только для неё…

…

Прошло какое-то время, всяких «вольностей» на уроках русского и литературы стало меньше, и после двух или трёх совершенно вымученных мною сочинений на какие-то формальные темы по школьной программе, которые я написал с трудом и кое-как, наша «русичка» (как её звали), уже заметно уставшая от разных школьных проблем, и глубоко разочарованная мною, спрашивает меня перед всеми, и довольно раздражённо:

«Но ты сам написал то сочинение?..»

Я, сквозь весь свой стыд, униженность и подавленность, едва промямлил, что «сам»…

До сих пор не могу спокойно вспоминать это своё самоунижение…

И сколько раз я потом представлял себе, как я говорю ей, что я жалею, что это ей написал, и что больше я ей писать ничего никогда не буду…

Но попробуй не писать то — что требует школа!..

…

Школы — я действительно боялся, с 1-го и до последнего класса, и был абсолютно подавлен ею… Уроки литературы в 204-ой школе — я тоже ненавидел! Странно сказать, и даже вспоминать, но на какое-то время я даже возненавидел — саму русскую литературу!..

И стоило мне лишь чуть-чуть приоткрыться с этим сочинением — как я получил вот это...

У учительницы этой потом возник какой-то конфликт с директором, и она подала заявление об увольнении… Дима Кривцов, который лучше понимал эту ситуацию, организовал в нашем классе коллективное письмо в её защиту, которое весь класс подписал (кроме — Юры Андреева, который сидел рядом со мной). После чего, во время одного из уроков (не литературы, и она уже не вела её у нас) к нам в класс пришёл сам директор, и очень спокойно, рассудительно и убедительно сообщил, что она уходит сама, исключительно по собственному желанию…

Больше мы её не видели, и ничего о ней не слышали…

…

О чём же было это моё сочинение?.. О, если бы оно, каким-то чудом, сохранилось, вместе со всеми моими до-перестроечными архивами, с моими шестью «белыми папками»!..

Но это — особая боль…

Сколько могу вспомнить, это было что-то вроде коммунистического манифеста с ярко выраженной анти-мещанской направленностью. Тогда, в конце 1966-го года, я уже где-то верил сознательно, что-то уже сам прочитав, в основы марксистского учения, и — ещё, всё-таки, верил, по подростковой наивности, что и наша официальная верховная власть, пусть и очень плохо, но тоже борется за построение коммунизма...

Хотя эту мою наивную веру, кажется, тогда искренне разделяла и наша учительница, а иначе я ей, наверное, ничего бы и не написал…

Видимо, из-за этой своей наивности, из-за этого своего «шестидесятнического идеализма», она и пострадала...

Я писал, в духе Николая Островского, что вся жизнь настоящего советского человека должна быть безраздельно посвящена борьбе за коммунизм, «борьбе за освобождение человечества», как было сказано в самой известной  цитате из его бессмертной книги «Как закалялась сталь», которая в советское время была культовой…

Да, именно так! А кто погряз в мещанстве, думает лишь о своём жалком кармане — тех «к чёртовой бабушке, таким не место в жизни!»…

Эту фразу из своего сочинения я запомнил, потому что она особенно восхитила мою учительницу…

Хотя здесь можно вспомнить тексты раннего Андрея Платонова, от которых сейчас становится жутковато…

И видимо — в плане анти-мещанской направленности — на мне сказалось и влияние работ Ивана Ефремова, особенно, что-то из его записных книжек, что я прочёл у него, в каком-то издании, где-то приложениях, мелким шрифтом. И — что я, помню, законспектировал в свою записную книжку… И это были — едва ли не самые первые мои записи на общефилософские темы…

И я внутренне полностью соглашался с Ефремовым, что именно мещанство, именно мелко-буржуазная психология — самый страшный враг, и самое трудное препятствие, на пути к коммунизму...

«Живи в своё удовольствие сам, и не мешай жить другим!»

«Не подмажешь — не поедешь!»

«Своя рубашка — ближе к телу!»

«Моя хата с краю, ничего про всё не знаю»…

Как часто я это слышал уже тогда от своих сверстников! И как во мне всё возмущалось и протестовало против этой идеологии!..

А эта идеология проявляла себя всё сильнее…

И ей — надо было противопоставлять другую, свою…

А Идею — придумать невозможно. Идея — она может только родиться в тебе. Если захочет…

И это — равносильно новому рождению тебя самого…

(отредактировано 5.4.2024)