Андреев... Но он жил — ютился — тогда в коммуналке в Аптекарском переулке, со своей тётей, женой и дочкой. Как вариант для ночлега — это не годилось совершенно...
Я помню, как мы ходили с ним по городу, уже поздно вечером, в темноте, и чувствовался уже осенний холод, и выхода мы не видели... Он тогда очень сильно за меня переживал — я это запомнил на всю жизнь...
Кажется, я тогда решил рискнуть — и переночевать дома ещё одну ночь. Уже не помню точно... Кажется, рискнул. И пошёл тогда ночевать домой — уже точно в последний раз. Чтобы уже не вернуться в этот дом — никогда...
Так я тогда думал. И внутренне был к этому готов — чтобы не вернуться в отчий дом (совершенно мне тогда чужой и чуждый) НИКОГДА...
Бог, в предопределённое время, вернул меня в отчий дом, к моим родителям. Когда уже и дом стал для меня иным, и я — иным...
Купчино. Моя 1-я проповедь.
Итак, я оказался на улице, и снова, как в 14 лет, «свободным человеком», только уже не в лесу, а в городе (в «городских джунглях»): без дома, без документов, почти без денег, без всяких определённых планов, как жить дальше, и как выполнять свою «миссию», своё Святое Дело... И абсолютно без всякого представления: где я буду жить, и где я буду ночевать вот уже эту ночь...
Полагаться мог — только на Бога и Его обо мне Промысел. И непрерывно молился...
Я не помню, как я провёл тот первый день. Как приблизился вечер, и как мне пришлось уже совершенно вплотную задуматься о ночлеге...
И я не помню точно, как мне пришла в голову мысль попробовать переночевать у моего друга Бори Собакина в Купчино...
Самое интересное в этом моём решении заключалось в том, что я абсолютно — напрочь! — забыл, что Боря переехал, совсем недавно, на Петроградскую, и — я ведь прекрасно, прекрасно об этом знал! Я ведь сам — сам! — помогал перевозить и перетаскивать по лестницам (с немалым трудом!) его мебель на его новое место жительства! И как я мог об этом забыть?!. Только прямым — самым прямым и совершенно особым Божьим Промыслом — я мог потом объяснить это сверх-странное обстоятельство...
Итак, уже поздним вечером 2 или 3 сентября (или это было позже?..) я отправился на метро в Купчино. Был ли там у Бори Собакина телефон, и почему я не мог позвонить и договориться — уже совершенно сейчас не помню. Помню, что приехал в Купчино. Уже темным-темно. А был я там у Бори Собакина, кажется, только один раз. И адрес помнил только чисто визуально. Спрашиваю у людей — и вижу, что заблудился. Не найти... Я вообще и тогда очень плохо ориентировался в этих новых «спальных» районах типовых многоэтажек, и ужасно их не любил...
И вот, подхожу я к одной молодой компании, что сидела плотной гурьбой на скамеечке у одного из подъездов. Мальчишки и девчонки лет по 15-16. Болтают, смеются... Подхожу, пытаюсь расспросить про мой искомый адрес, хотя надежды уже почти совершенно никакой. Да и поздно, темно, и людей уже на улице не видно... Спрашиваю — нет, не знают, конечно. Это и так ясно...
«Там такой Боря рыжий живёт — не знаете?..»
Да нет, не знают, конечно...
...И я понял — что всё. Не найти мне Борю. И идти больше некуда... НЕКУДА...
И такое нахлынуло чувство отчаяния, страха, безысходности, тупика!.. Как страшно одному остаться в городе! В тысячу раз страшнее — чем в лесу!..
И вдруг — совершенно сумасшедшая мысль: подойти к этим ребятам, возвестить им о Едином Боге — о Единой Истине — и вдруг чьё-то сердце откликнется, и у кого-то найдётся ночлег для меня!..
Всё это промелькнуло у меня в голове в какую-то секунду. Я ещё стоял перед этими ребятами. Я ещё только что задал им свой последний отчаянный вопрос про Борю рыжего... Сделал ли я после этого вопроса шаг назад?.. Не помню... Может, и сделал, очень небольшой...
Только в этот момент будто что-то умерло во мне... Не просто какой-то ложный стыд или ложный страх. Больше: некто стыдящийся и боящийся, воспитанный таковым и домом, и школой, и всем социумом, стыдящийся и боящийся того, чего стыдиться и бояться не должно, вдруг — умер!..
Как тогда, в детстве, с Игорёхой, у Петропавловки, когда я вдруг решился прыгнуть с Иоанновского моста... Только тогда мне надо было преодолеть лишь физический страх. А здесь был некий страх «социальный»...
Тогда, правда, тоже присутствовало и диктовало свою волю некое чувство нравственного долга... И здесь, наконец, пробило себе дорогу некое повелительное, императивное сознание моего высшего Долга и Призвания, того, ради чего я пришёл в этот мир, и ради чего я существую...
...И я вдруг — каким-то не своим голосом (хотя внешне, вроде, почти таким же) — и какой-то не свой волей — у этих ребят спросил:
«А вы знаете — кто я?»
Смеются... И со смехом кто-то спрашивает:
«Кто ты?»
Говорю:
«Я — бродячий проповедник!»
Дружный всеобщий хохот...
«А что ты проповедуешь?»
«Единого Бога и Вечное Евангелие...»
«Ну, садись к нам, расскажи!.. Да, расскажи!.. Расскажи!..»
Сразу несколько заинтересованных голосов... Подвигаются, дают мне место... Я — как какой-то не свой — сажусь...
...И я будто действительно оказался на том месте — на том истинно своём месте — на котором я и должен был, в конце концов, непременно оказаться. На месте «бродячего проповедника»... На месте — САМОГО СЕБЯ...
Занять своё место в Мире, Природе, Космосе, никем не занятое... Только — всего и нужно!..
И стоило открыть мне рот («и отверз он уста свои...»), и сделать первый вздох — будто нечто вдохнул в себя, некую действительно живую силу, силу, способную говорить, и говорить так, как в «обычном состоянии» человек говорить не может...
И стал я говорить...
Говорить, что: ребята, вас обманывают, когда говорят, что Бога нет! Бог Есть! И во всех народах есть это знание о Едином Боге, во всех религиях! И в Евангелии — там тоже всё самое необходимое и самое важное сказано об этом! Только ведь его сейчас не дают никому читать — а там всё сказано! Только надо суметь прочесть — и понять! Всем существом понять! Сердцем понять!..
Стал рассказывать о Евангелии, о Христе...
Какой огромный и жгучий поток ещё почти неведомой мне силы я тогда ощущал!.. То, что росло и копилось во мне долгие годы — вдруг вырвалось, наконец, наружу!.. Это было нечто глубочайше затаённое, глубочайше интимное во мне, что стремилось и, наконец, смогло обнаружиться. И в то же самое время я это переживал именно как поток какой-то сверх-личной и сверх-человеческой силы...
Меня всего трясло, лихорадило... Но голос мой, кажется, не дрожал, был твёрд, твёрд и убедителен, полон такой страсти, такого пафоса (о котором сейчас так не принято говорить), что я едва это переносил физически...
Если были в моей жизни хоть минуты настоящего, самого настоящего, вдохновения — то это именно на этой скамеечке в Купчино, тогда, в самом начале сентября 1976-го года, когда, Волею Божьей, я оказался как бы между Небом и Землёй...
...И Небо и Земля — через меня вдруг воссоединились...
Ребята притихли...
Я почувствовал, как они были поражены, какое сильнейшее впечатление на них произвели мои эти, и взаправду, огненные речи, от которых трясло меня самого. Да и их самих, кажется, тоже начало трясти... Они задавали какие-то вопросы. Обращались теперь не на «ты» — а на «вы». Я отвечал. Но больше — шёл мой почти непрерывный страстный монолог. Моя Проповедь. Моё Благовестие...
Я чувствовал, что мои слова принимаются, что нет отторжения, что мне сочувствуют, сопереживают, и мне — верят!..
Не могу сказать точно, сколько я так говорил. Может, минут пятнадцать... Как-то само собой я почувствовал, что моя проповедь окончена, что я сказал то, что был должен сказать. И как-то само собой, естественно, я сказал, что мне негде сейчас переночевать, ребята, не найдётся ли у кого из вас такой возможности?.. И они совершенно искренне, горячо и сочувственно, стали быстро между собой обсуждать эту тему, перебирать варианты, называть какие-то знакомые им всем имена друзей... Но было ясно, что ребята все очень молодые, в полной зависимости от родителей, и пригласить меня к себе никто из них не сможет...
Понимали ли они, что я — человек «стрёмный», что у меня, совершенно явно, очень сложные отношения с нынешней властью, и что иметь со мной дело опасно?.. В какой-то степени — конечно. Но страха у них — я не заметил. Напротив, было совершенно искреннее желание чем-то помочь...
Время уже было очень позднее, к полуночи. И ребята уже замёрзли...
Я встал, стал прощаться. Спросил, как добраться до метро. Они стали, было, дружно, наперебой, объяснять...
Но тут одна из девчонок воскликнула, толкнув одного парня:
«Да тебе же как раз в ту сторону идти! Проводи человека!..»
Все её поддержали:
«Да, да! Проводи, проводи!..»
Парня едва не подняли, прежде чем он сам успел встать...
Попрощались как-то очень тепло, необычно тепло...
Минут пять или десять я ещё шёл с этим парнем, и мы так же увлечённо беседовали; он с интересом задавал какие-то вопросы о религии, я отвечал... Он показал, как дойти до метро; и мы расстались…
…
Я не знал, куда я поеду ночевать. Но я прекрасно понял, что эта моя встреча с ребятами, эта моя проповедь — моя самая первая публичная проповедь! — всё это, конечно, было определено и устроено по Замыслу и по Воле Свыше. И это, конечно, придало мне уверенности, что и проблема с ночлегом тоже будет как-то, по Высшему Промыслу, решена...
Кажется, я непрерывно молился, как уже почти привык...
И, кажется, сколько помню, где-то в этот момент, по пути к метро — по пути в полнейшую неизвестность — я успел произнести свою формулу, свою мантру:
«Я СПОКОЕН, ОТРЕШЁН, САМОУГЛУБЛЁН».
С каждым словом — как бы делая глубокий шаг внутрь себя. И представил где-то в этой самой глубине себя — спокойно и отрешённо сидящего в позе лотоса Шиву. Который есть Атман и Брахман, Вечный, Основа и Сущность Всего...
И я ещё раз задал себе уже привычный в те времена вопрос:
«А что делает сейчас Шива?»
И опять себе ответил:
«А Шива сидит — и созерцает свою бесконечную божественную сущность».
И никаких проблем...
Какие могут быть проблемы — у Бесконечности?..
По определению — никаких... Бесконечность — это и есть Беспроблемность... Ибо все проблемы — конечны (как и всё конечное — проблемно)...
А, вот, Шива-Рудра взглянул ещё раз внутрь Себя; и: где они — эти проблемы?..
Я был рад, что моя йога, моя «духовная практика», продолжает работать и приносить свои ощутимые плоды и в такой, наступившей сейчас, совершенно экстремальной обстановке. И всё это, чем я столько времени занимался, не какая-то моя иллюзия. Не что-то надуманное, что должно было рассыпаться и развеяться при ближайшем серьёзном столкновении с Жизнью...
Да, истинно реален — только Единый и Бесконечный, как Его ни представляй, как Его ни называй... Я чувствую Его Реальность — Его Истинность! Им я живу, и двигаюсь, и существую. И Он ведёт меня — куда нужно. Куда нужно — и приведёт... Только — верь!..
И целиком отдайся Его водительству...
Мой 1-й ночлег на «нелегальном». Дом Политкаторжан.
У меня были ещё друзья, у меня были ещё близкие люди, хоть и не единомышленники во всём, хоть и атеисты. Были Мария Васильевна и Маша... Я как-то очень стеснялся ехать к ним, и не решался на это до самого последнего момента. Но тут — другого варианта я уже не видел...
И я решился...
Приехал уже очень
