"Паршивец" Андрюшка

Анастасия Михайловна сидела на лавочке около подъезда совсем одна. Сын недавно вернулся с работы, поэтому она поспешила уйти из дома, зная, что сейчас начнутся придирки к каждому её слову. Что бы она ни сказала, чтобы ни сделала, сын всегда оставался недовольным. Даже сноха, которая не отличалась теплотой по отношению к Анастасии Михайловне, иногда, нахмурив брови, сердито выговаривала Вениамину:
- Чего разошёлся-то? Иди вон, да на своего начальника ори. А здесь нечего голос возвышать.
Лена так и говорила – «возвышать». И Бог его знает, почему, но этот глагол так подходил к её массивной фигуре, что лучше и не скажешь. Лена именно  возвышалась как гора над своим  невысоким и щуплым мужем.  А главное – это слово метко попадало прямо в цель. Картина складывалась как нельзя более яркой.  
При этом было непонятно, пыталась ли в этот момент Лена заступиться за свекровь, или ей действительно надоедал цепляющийся ко всякой мелочи супруг, но после таких слов Вениамин словно становился ниже ростом. Он терялся и умолкал, начиная поочерёдно буравить глазами обеих женщин. Потом всё так же молча он проходил на кухню, наливал себе чаю и начинал пить, стоя около окна и глядя куда-то вдаль. 
Одно время с приходом сына Анастасия Михайловна пыталась укрыться в своей комнате. Но в последнее время дошло до того, что после ужина Вениамин распахивал дверь в смежную комнату и со злостью выговаривал матери, что и бельё на балконе висит так, что теперь даже покурить выйти невозможно. И платок она оставила в коридоре, чтобы нарочно создать беспорядок. И посуду она снова вытерла и поставила на полку в шкаф, в то время как тарелки и чашки надо было просто положить на сушилку.
- Сколько раз тебе можно повторять! - с раздражением в голосе бурчал Вениамин, - что в наше время никто, понимаешь – никто уже не вытирает посуду по-старинке. – Да и не гигиенично это, какими-то там тряпками протирать стекло. Только нитки после твоего протирания остаются, а толку от него нет никакого!

Все вечера были похожи один на другой.  Тоскливые и невыносимые, они словно миллиметр за миллиметром съедали душу Анастасии Михайловны. У неё даже стало складываться впечатление, что единственной причиной, по которой Вениамин приходил после работы домой, было его желание сорвать на матери своё плохое настроение.
- Хоть бы детишками они обзавелись что ли… - думалось этими беспросветными вечерами Анастасии Михайловне. – Тогда, глядишь, на меня времени бы не оставалось. А, может, имея собственное дитё, Венька и характером переменился бы.
Но – нет. Мелькали дни, мчались недели, проходили месяцы, тянулись годы, а детей у Вениамина и Елены всё не было. Видно, Бог не хотел дарить детей этой паре, и были у него на этот счет только одному ему известные соображения. Так они и продолжали жить: в семье и в то же время каждый по одиночке. Жена ругалась с Вениамином, он срывал злость на матери. И… на этом всё заканчивалось. Заканчивалось, чтобы на следующий день повториться.
Возможно, Вениамин вёл себя так потому, что знал: Анастасия Михайловна никогда не ответит ему грубым словом, никогда не вступит в спор, никогда не станет перечить.
А она, чтобы не слушать нескончаемых упрёков в свой адрес, с некоторых пор, когда позволяла погода, стала она уходить на улицу. Иногда неспешно прогуливалась с другой стороны дома, подальше от любопытных глаз и расспросов. Если ходить становилось тяжело, присаживалась на край лавки, стоявшей около подъезда. 
Вот и сегодня, почувствовав уже знакомую тяжесть в ногах, она решила немного посидеть, надеясь на то, что через какое-то время ногам полегчает, и она сможет пойти прогуляться по своей любимой тропинке сзади дома.
- Настёна, а Настёна! – донеслось до неё. Анастасия Михайловна отвлеклась от невесёлых своих мыслей и повернула голову.
К лавке неторопливо подходила соседка из второго подъезда, шумная и говорливая Наталья, которую во дворе в шутку называли «Натýшкой-толстушкой».
- Всё сидишь? – Наталья одновременно задала вопрос и кивнула на окна квартиры Анастасии Михайловны, показывая, что ей известна причина, из-за которой той пришлось снова уйти из дома.
- Сижу, - пытаясь придать голосу бодрость, - отозвалась Анастасия Михайловна, - а что ещё в нашем возрасте остается делать? И она постаралась приветливо улыбнуться.
- Про Андрюшку своего ничего не слышала? – лузгая семечки и, опустив при этом уголки губ вниз, пренебрежительно спросила Наталья. И непонятно было, то ли она готовится сказать что-то насмешливое, то ли неприятное.
- Нет, - с напряжением вглядываясь в лицо соседки, коротко ответила Анастасия Михайловна.
- В тюрьму угодил! - молвила её собеседница, и чванливый оттенок её голоса сменился на злорадный.
- Как? – то ли тихо спросила, то ли просто выдохнула Анастасия Михайловна, словно не поверила в то, что только что услышала.
- А вот так! - раскинув руки, ответила Наталья, отчего визуально сделалась ещё шире. - Нечего бензин на родном предприятии было воровать! Зря-то ведь, знаешь ли, не посадят.
- Тебе-то откуда всё это известно? – растерянно спросила Анастасия Михайловна, мысленно пытаясь сопоставить беспечно-весёлого Андрея и то место, куда он, по словам Натальи, попал за дело.
- Земля слухами полнится, - уклончиво ответила та, и, стараясь избегать смотреть на Анастасию Михайловну, добавила: «Меньше надо было помогать дурню этому. Говорила тебе, ничего хорошего из него не выйдет. Он ещё с детства таким был. Стащит у одноклассников из парты конфеты, а сам отнекивается: «Не я, мол, брал». А сам, нахал этакий, стоит – и на глазах у всех этими карамельками хрустит. Непутёвый – он и есть непутёвый! А ты его, помнится, даже спать иногда с Венькой в одной комнате укладывала. Может, он и у сына твоего вот так же что-нибудь подворовывал! Сколько раз говорила тебе, чтобы ты сдала его в милицию. А ты – добрая душа – всё защищала негодного. Ну, дозащищалась? Проворовался! Как пить дать, проворовался!»
И, достав из кармана очередную горсть семечек, дородная женщина отвернулась и зашагала прочь, оставив огорошенную соседку сидеть на лавочке.

Наталья уже давно скрылась из вида, а Анастасия Михайловна продолжала вести с ней мысленный диалог. Пыталась доказать, что всё случившееся с Андреем – это какая-то нелепая ошибка. Она очень любила этого мальчика, за которым ей и вправду частенько приходилось приглядывать, ввиду того, что семья у него считалась не совсем благополучной. Мать жила с отчимом, который привёл в однокомнатную квартиру ещё и свою сестру, тоже любительницу приложиться к винной бутылке. Вся троица частенько «гудела» неизвестно на какие деньги, совершенно забыв о присутствии Андрея, который, вернувшись из школы и застав икающих от водки «перебравших» взрослых, разворачивался и уходил к Веньке. И даже не столько к Веньке, сколько к его маме, в которой чувствовал пусть и небольшую, но защиту. Она и уроки ему помогала делать, и кормила, и ночевать у себя оставляла. Но, что самое интересное – сама Анастасия Михайловна всё это время где-то подсознательно чувствовала, что по своему характеру Андрей был куда проще и уступчивее её Вени. И что с этим чужим мальчиком ей намного легче, чем с сыном. Одно время ей даже казалось, что она обоих мальчишек любит одинаково. 
Соседи не понимали её. Та же самая Наталья демонстративно крутила у виска указательным пальцем и во всеуслышание заявляла, что «Настёна занимается какой-то ерундой, вместо того, чтобы сдать никчёмного паршивца в милицию».
А Анастасия Михайловна, когда слушала их, когда не слушала, но продолжала делать своё дело. Никаким паршивцем, по её мнению, Андрей никогда не был. Ну, не повезло парню с родителями, так что же теперь?
- Жизнь-то – она длинная, - думалось ей частенько, когда она гладила набегавшегося за день пацана по взъерошенным светлым вихрам, -  вырастет – и будет как все, не хуже других.
Андрей старался платить ей тем же. Вызывающее выражение лица вмиг сменялось на виноватое, если он чувствовал, что чем-то расстроил тётю Тасю.
- Слушай, - опустив глаза вниз, как-то раз спросил он у Веньки, - а можно я твою маму тоже буду «мамой» называть?
- Ну, вот ещё! – ревниво ответил тот. И, помолчав какое-то время, предложил:
- Зови её «няней». Так лучше будет.
- Как это – «няней»? – не понял Андрей, в воображении которого няня могла быть только у детей из ясельной группы.
- Да она с тобой как нянька с малышом возится! – насмешливо ответил Венька, - и прогнусавил детским голосом: "Андрюсик то…  Андрюсик сё…"
- Неправда! – вспыхнул Андрей, - и Андрюсиком она меня никогда не зовёт, врёшь ты! И он, подняв с земли камень, угрожающе замахнулся на Веньку.
- Ну-ну… - примирительно проговорил тот, делая шаг назад, - чем тебе «няня» не нравится? Вспомни, как нам учительница рассказывала о том, что даже у Пушкина была няня. А он, между, прочим, уже взрослым был! И стихи, которые писал, ей читал. Да!
Андрей опустил руку с камнем. В слове «няня» ему внезапно послышалось что-то очень доброе и мягкое. И сравнение с великим писателем понравилось. Действительно, как же он забыл о том, что у Пушкина была няня?
После того разговора он несколько раз, словно боясь собственной смелости, тихо назвал Анастасию Михайловну «няней», но чаще так и продолжал звать так, как раньше – тётей Тасей.

Постепенно наступил сентябрь. Подкрался так, что Анастасия Михайловна где-то внутри даже удивлялась внезапно наступившей осени.  Опавших с деревьев жёлтых листьев на земле пока было немного, но отрывной календарь, который висел на стене в прихожей, не оставлял ни капли сомнений в том, что лето действительно закончилось.  Темнеть стало рано, и если ещё месяц назад в девять часов двор ещё был наполнен детским смехом и топотом, то сейчас дети превратились в учеников и так поздно гулять уже не выходили. Да и какая радость бегать по двору в сумерках?
Анастасия Михайловна подняла голову и посмотрела на окна квартиры. В большой комнате света не было, зато кухня была освещена. Значит, Вениамин с Леной пьют чай, и как всегда, даже не глядят друг на друга. А, может быть, и нет никакого совместного чаепития. Вполне возможно, что Лена пошла принять душ, а Вениамин в гордом одиночестве сидит, обхватив стакан своими длинными тонкими пальцами. Анастасия Михайловна представила, как она сейчас поднимется в квартиру, где её встретят сжатые в ухмылке губы и ледяной взгляд сына, и, не успела она этом подумать, как спина её покрылась неприятными мурашками. Она стала судорожно припоминать, не оставила ли ненароком платок или косынку на тумбочке в прихожей и не заметила, как напротив подъезда остановилась иномарка.

- Тётя Тася! – вдруг послышался из темноты мужской голос.
Анастасия Михайловна от неожиданности вздрогнула, словно не поверила услышанному. Потом резко повернула голову и, близоруко сощурив глаза, стала всматриваться туда, откуда неожиданно прозвучали слова. Меж тем переднее окно машины открылось, и оттуда высунулась рука, которая приветливо помахала ей. Это ей было видно даже в сгустившихся сумерках.
Анастасия Михайловна окончательно растерялась.
«Тётя Тася…» На всём белом свете был только один человек, который звал её именно