Интересная и странная вещь, что-то далёкое, из сказок, прочитанных в детстве. Сразу вспоминается Буратино, а может разночинные «джентльмены» в потёртых фраках и камзолах, непрерывно жующие табак, играя в кости или карты. Вещь не из нашего мира, всё говорило об этом. Он нашёл её случайно, бесцельно бродя по переулкам Китай-города, ища занятие голове и ногам, руки были всегда заняты либо сигаретой, либо телефоном, на который постоянно должен был кто-то звонить. Мозг никак не участвовал в этом, руки и телефон жили своей отдельной жизнью, рот открывался и закрывался, чтобы извлечь какой-нибудь звук, уши умело слушали, не воспринимая речь собеседника. И нельзя сказать, что он был плохим собеседником или неприятным человеком, вовсе нет, ему звонили все, кто только мог и не мог, рассказывая, жалуясь, требуя, слыша в ответ сочувственное «Мда», или соглашательское «сделаю».
Он вошёл в эту лавку, которая гордо именовалась лабораторией интерьера, но по сути была обычной лавкой, заставленной всяким необычным хламом. Он подумал, что название «Необычный хлам для вашего балкона» подойдёт этой лавке гораздо больше. На удивление, в ней было много людей, толпившихся у стеллажей и развалов, копаясь в этом хламе, с восторгом выхватывая какую-нибудь странную потёртую вещицу, которую можно встретить на блошиных рынках по всему свету за три копейки. Побродив по магазину, он уже собирался уходить, как увидел в дальнем углу медный сосуд. Он напоминал невысокую урну, сплющенную, возможно, что её действительно деформировали, так как эта урна была на редкость кривой. Медь уже позеленела, от гравировки остались отдельные штрихи, но ему очень понравилась накатка, двумя широкими лентами как бы стягивающая сосуд.
Он достал урну из хлама, внутри действительно лежал мусор, кто-то бросил туда окурок и фантики. Продавец долго смотрел на урну, вспоминая, что это, пока не пришёл помощник, быстро найдя в системе этот товар. Это оказалась плевательница, уценённый товар, как ему сказали, но всё же стоивший немало, в другой раз его бы задушила жаба, но почему-то его тянуло к этой грязной странной вещи. И он купил её, вместе с мусором, который вытряхнул в ближайшую урну возле магазина.
Домой она попала не сразу, такую грязную вещь выбросили бы вместе с ним из дома, поэтому плевательница жила полгода в гараже, пока он полчаса или даже час после работы оставался в гараже, чистил, пытался выпрямить, что ему удавалось с трудом. Медленно, но верно, он очистил её и выпрямил, а начищенные до блеска бока омолодили плевательницу, открыв ему свой потерявшийся в грязи и медном окисле рисунок – дымящуюся трубку и два револьвера, смотревшие друг на друга дулом, готовясь выстрелить.
«Что это за дрянь?!» так звучала квартира первые три недели, когда он принёс плевательницу домой. Место он выбрал хорошее, между двумя высокими вазами династии каких-то несуществующих императоров Китая. Этими вазами очень дорожила его жена, купив их «очень выгодно» за несколько сотен килорублей у какой-то стюардессы, у которой, конечно же, были свои каналы поставки настоящего антиквариата. Плевательница начала свою жизнь в его доме, в неё не плюнул только ленивый, высказывая ему застарелые претензии, вытащенные из самых дальних уголков пыльного чердака, который неверно называют «общими воспоминаниями». На самом деле, на этом чердаке, кроме выцветших вшивых снимков со свадьбы, рождения первого ребёнка и прочих «общих семейных воспоминаний» лежит, не таится, а лежит на самом видном месте куча из обид, злости, несбывшихся надежд, разрушенных мечт и неоправданных ожиданий – список можно продолжать до бесконечности – а виновник всегда один, или одна, как кому повезёт со второй половиной. Иногда из этого вороха достают пыльный снимок, где они молодые и, как кажется, счастливые. Волна воспоминаний, даже что-то кольнёт в груди, в сердце, что-то от прошлой любви, а потом… снимок грязный, всё не так, всё быльём поросло, чего тут вспоминать, и поехали, встали на привычные, отполированные до блеска рельсы.
Он привык, за много лет привык ко всему, к себе, такому. Когда-то он был другой, наверное был, уже и сам не помнил, когда. А тут ещё эта плевательница, уродство и безвкусица, только старый кот оценил, поцарапал лениво лапой и изрёк своё благожелательное «Мяу!». Он мог до ночи сидеть на диване при включённом телевизоре и смотреть на плевательницу, кот обычно сидел рядом, устроившись на коленях, и спал. Скоро помрёт, часто он думал с тоской, гладя пожившего кота, как и он, давно уже переставшего слышать крик, кот жил как хотел, не ставя ни во что жену, дочь, иногда жившую вместе с ними, слушаясь только его и прячась от сына, имевшего привычку пинать старика в бок, чтобы не путался под ногами.
«Поговори со своей дочерью! Что она мне тут устроила!» начала старую песню жена. Кот приподнял правое ухо услышав резкие вибрации, послушал и уснул, не видя в этом крике ни смысла, ни опасности. «Да, дорогая, конечно поговорю», ¬ отвечал он, грустно улыбаясь, всматриваясь в разгневанное лицо жены.
А ведь она была раньше очень красивая, тонкая, с чистыми голубыми глазами, которые на ярком свете казались ему зелёными, с длинной чёрной косой. Она и сейчас была ничего, не располнела после родов и пятидесяти лет жизни, меняясь лишь в момент их редкой близости, даже лицо менялось, становясь моложе и наивнее. Ему не хотелось видеть её настоящей, рисуя перед собой старый образ, цепляясь за него в минуты отчаянья, когда хотелось вскочить и ударить по этому, когда-то так любимому лицу. Дурные мысли, с каждым разом их становилось всё труднее изгонять из головы, и может, она это понимала, сокращая время привычных вечерних наездов: машина сломалась, что живут они не там, что сын то, дочь сё, а ещё его мама, вот тоже вспомнила.
Жена исчезла, испарилась. В квартире было тихо, все легли спать. Кот лежал на диване рядом, вольготно развалившись во всю длину. Он встал и подошёл к плевательнице, зачем-то заглянув внутрь, не набросал ли кто туда мусора в его отсутствие. На дне что-то заблестело, как какая-то жидкость, которая уже успела подсохнуть, липкая и вязкая, как жидкий клей.
Дни шли своим чередом, устремляясь куда-то вдаль, хотя казалось, что они кружат на месте. Всё было по расписанию. В субботу, когда жена уходила на весь день в салоны, сохранять то, что осталось, он ездил к любовнице. Странная штука жизнь, его любовницей была жена её брата, и его всегда интересовало, знает ли кто-то об их отношениях? Но ни его жена, ни её брат ничего не знали. Муж любовницы уезжал каждую пятницу после работы на рыбалку, пропадая там до воскресенья. Странно, почему она выбрала не его, он долго ухаживал, чтобы в итоге жениться на сестре того, кто увёл у него «любовь всей его жизни». И что его привлекало в ней? Опять воспоминания, желание реванша, обладать думой и музой его студенческих грёз? Он часто задавал себе этот вопрос, рассматривая немолодую женщину, ради которой он каждую субботу «ходит в фитнес-клуб».
«Ты бы поговорил со своей женой, пусть объяснит своему брату…» ¬ начиналось каждый раз после секса с ней, каждый получал своё: он пышное тело, она возможность вылить чан помоев. Какая бы ни была ситуация, но виноватым в итоге был он, и это не стоит обдумывать, это как детский лабиринт, куда бы не покатился шарик, а прикатится он точно в центр.
«Папа! Почему ты никогда не можешь ничего сделать нормально! Я же тебе говорила, что мне надо…» или даже так: «А ты когда решишь? Долго мне ждать, я уже должен денег!» привычные диалоги сына и дочери, нет, дочери и сына, тут несложно запутаться, так как они постоянно менялись местами, требуя то денег, то каких-то действий. Почему-то он должен был решать вопросы с банком по их кредитам, следить за ремонтом квартиры дочери, после чего в него не плюнул только кот, каждый стал великим гуру в строительстве, забылись все дрязги между родственниками, даже жена и его мать пели в унисон, доливая бочку помоями до обода. Он всё чаще думал, что они слишком хорошо живут. Да, действительно хорошо, надо было быть скромнее. Жена уже и забыла, как это, работать, неизвестно чем занимаясь всю неделю, дочь и не начинала, получив квартиру на втором курсе, сын, вроде старший, подавал надежды, а нет, тоже пришлось устраивать после института, рано женился, добавив новых родственников в засаленную колоду.
«Почему она со мной так разговаривает» этот вопрос он слышал тысячу раз, ещё когда был жив отец, сразу после женитьбы. У него складывалось ощущение, что вопрос этот был записан на плёнку и поставлен на repeat. «Иди и разберись со своей матерью!» ¬ звучало с другой стороны, причём ему было трудно отсылать жену в другую сторону, получая от тёщи в последние годы: «Она меня не уважает!». И снова, как в детском лабиринте ¬ шарик прямо в центр, и бочка полна, уже почти выше обода, скоро начнёт переливаться.
Свобода, она была, почти каждый день, немного, но была. Он редко ездил на машине, где его могли достать по дороге на работу или домой. А в метро он просто выключал телефон и неторопливо гулял по подземному городу, смотря на безразличные лица торопящихся людей, которым на него было плевать,¬ и он был безмерно благодарен им, улыбаясь каждому. Иногда ему улыбались в ответ, в основном дети, способные пока на искренность. На работе было не хуже и не лучше, одно и то же целыми днями. С утра и вечером планёрки, с разносом. Днём выслушивание претензий, переговоры, оптять претензии. Он давно понял, что основная его обязанность, это уметь слушать, точнее, выслушивать, и за это, чёрт возьми, отлично платили, и должность была неплохая, у самого Олимпа. Здесь никто не набирал бочку, всегда, в любой день был наготове полный бассейн помоев, в который без устали макали не его одного, а разница была в том, что если дела шли хорошо, то макали не глубоко, давая возможность немного продышаться.
«Ты где был?» ¬ встретил его гвалт недовольных голосов дома. Он ещё не успел ничего ответить, как дружный хор завопил: «Нам надо поговорить!».
«Ты куда идёшь?» настаивали голоса, наседая, наперебой высказывая что-то, о чём он забыл, как же он мог! А что он должен был сделать? Он пытался понять суть, но не мог.
В комнате уже ждал верный кот, сидя у плевательницы. Кот был встревожен, шипел на всех. Он подошёл к нему и погладил друга, кот жалобно промяукал, прижавшись к его ноге. Резко зазвонил телефон, жена долго говорила с его директором, как легко они нашли общий язык. Он посмотрел в плевательницу, дно было уже не блестящим, ему показалось, что она до краёв наполнена вязкой серо-белой массой. Он подумал, что надо ее помыть.
«Куда ты пошёл! Мы не закончили!» ¬ завопили голоса, он пытался увидеть лица, но слышал только голоса и рты, которые их извергают.
Кот забежал к нему в ванную, и он закрыл дверь. Вязкая дрянь не хотела выливаться из плевательницы, он налил себе на брюки, на пол, пока выливал её в унитаз. На одно мгновение он пришёл в себя, поняв, что держит в руках пустую урну, а брюки и пол сухие и чистые. Мгновение, и голоса ворвались внутрь, в дверь застучали, и он, пытаясь убежать, лёг в ванную. Кот прыгнул ему на живот, готовый к драке. Плевательница была в руках, он попробовал и надел её на
|