(история тринадцатая из серии «Воспоминания из будущего»)
Безусловно, я ожидал, что это произойдёт, но не рассчитывал, что ожидание так надолго растянется и так неожиданно войдёт в конечную фазу.
Сто дорог исходил, сто сапог износил, сто набоек сменил, пока однажды не лёг спать ближе к полуночи, успокоив дневную раздражённость парой рюмок крепкой лимонной настойки с нечётким предвкушением близких перемен.
Никогда заранее не знаешь, переступая смело порог дома, и небо тому беспристрастный свидетель, куда тебя приведут ноги. Я оказался не против воли, не против желания и совсем не против ещё чего-нибудь, а именно с конкретной целью в магазине, в него в последнее время зачастил. Причина? Проста, как копыто верблюда. Если куда и ведут все дороги мира мужчин, то непосредственно в Рим, где каждого ожидает женщина.
***
Она сидела за кассой и. увидев меня, вспыхнула лицом, загорелись глаза.
Я издалека с нею поздоровался и, впервые за всё время, приблизившись, поборов присущую от природы нерешительность, спросил её, не откажется ли она выпить со мной кофе и поболтать на отвлечённые темы.
Будучи дядькой, убелённым сединой, но не растерявшим галантность, поинтересовался, не раздражает ли её ажуальная разность, если и брать быка за рога, то не отвлекаться при этом на несущественные детали, и не послужит ли она непреодолимым препятствием для установления взаимных отношений.
Она, по глазам видно, растерялась моему напору и употреблённое мной незнакомое слово из моих приветливых уст, прозвучало приветствием марсианина на хорватско-венерианском диалекте румынского языка.
Жестом руки остановил её порыв высказаться в ответ и сказал, что ажуальность производное от французского слова «аж» и означает «возраст». И, улыбаясь всеми вставными зубами, - отблеск зубными зайчиками наполнил помещение магазина, - многозначительно замолчал.
Она смущённо улыбнулась. Ответила, пряча взор синих глаз, что возрастной, то есть ажуальный – она приняла мою игру в слова – мезальянс её не страшит и что она с удовольствием выпьет со мной пару чашек кофе с крепким алкогольным дополнением; коньяк или виски, или что-то ещё на моё усмотрение. Но есть одно препятствие, завтра она работает и что заведующая вряд ли поймёт её желание принять моё приглашение на рандеву.
***
Проглотив всё, что из меня вышло, заведующая, - смазливая тётка почти бальзаковского возраста в парике, - уголком матерчатой салфетки вытерла уголки рта, помадой поправила растёртые линии контура губ и ответила, что не видит никаких препятствий и так далее, и что этот день будет засчитан для моей пассии рабочим.
***
Кафе, их нынче, что блох у размножившихся почкованием бомжей, ничем не опьянило и не разочаровало: стандартный интерьер, дизайнерские столики и стулья, авторская роспись стен китайскими иероглифами и прочая тонкая материя.
Едва уселись за столик, подбежала молоденькая, с синей чёлкой, официантка, юное создание и сразу сообщила, что без защитных масок не обслуживает.
Понимая, что поступаю по-хамски и говорю грубо, но иначе не могу, спрашиваю:
- Покажешь, как пить кофе через маску, чудо без перьев, надену сие химическое убожество.
- Я позову охрану! – запищала она.
- Сразу зови генсека ООН, председателя гаагского суда и метнись быстро за менеджером.
В глазах своей пассии увидел осуждение. Пожал плечами и улыбнулся. Будто ничего не произошло.
Танцующей походкой подошла менеджер, стильная молодая особа с красно-бежевом костюме-двойке, и сразу в атаку, грудью пятого размера на амбразуру, то бишь, на моё лицо:
- От имени заведения приношу извинения. Это был стажёр. Она уже уволена. Сейчас вас обслужат по первому…
Конечно, хамство не моя сильная сторона. Как можно дружелюбнее улыбаюсь, говорю, что нам не нужно ничего за счёт заведения, что увольнение стажёра мера лишняя и вообще мы не имеем никаких претензий.
***
Смотрю на неё в упор. Просто раздеваю её глазами. Плавность плечей. Размер груди. Острый сосок. Ткань платья под рентгеном глаз исчезает. Вижу прекрасное молодое тело, остро пахнущее весной.
Она ловит мой взгляд. Смущается. Пунцовеет. Руки беспорядочно мечутся то вверх, то вниз по платью.
- Конечно, я должна что-то… Чем-то отплатить…
Слова сбивчиво, звеня хрусталём, и мелодично звеня, осыпаются с её уст.
Я молчу. Она мне нравится. Синие глаза. Пепельные волосы. Милый овал лица.
Мои слова её будто сильным порывом ветра сносят меня с лица земли и я улетаю в космос.
- Вижу тебя нагой на диване у себя дома. Груди твои часто вздымаются. Дрожит живот. Пальцы сжимают простыню. Ноги разведены…
Голос дрожит, губы трясутся, она бледна.
- И… что… я…
- Как понимать «что я»?
Меня раздирает смех.
- Я целую твои губы.
Её пальцы – нервно дрожа – непроизвольно касаются подрагивающих губ и – непроизвольно и быстро скользят по платью от выреза на груди вниз.
***
Доктор обходителен. До рвоты и блевоты. Улыбчив до жжения геморроя. Он старается отработать деньги и вербальную диарею может остановить только действительно что-то серьёзное.
- Не переживайте, в вашем возрасте мужчины… Да что далеко ходить, и мужчины старше годами становятся отцами. У вас, - как я понимаю, - с этим всё в порядке.
- Я работаю над этим вопросом.
- Простите, сколько лет молодой маме?
- Сами понимаете, мама молодая…
Доктор картинно взмахивает руками.
- Не важно, совсем не важно. Но смею заметить весьма недвусмысленно, что у вас есть шанс растить не своего ребёнка.
Лицо доктора кривится от боли, я сжимаю кистью его шею, большим пальцем давлю глубоко в ушную раковину.
- Полноте, доктор, - я мил, улыбчив, мягок и пушист, - есть прекрасная народная мудрость: бычок чужой, телёнок мой.
Доктор трясёт головой, глаза выпячены, губы жадно хватают воздух:
- Да, да, да… телёнок мой… Ой, простите, то есть – ваш…
