ЖИТЬ ЛЮБОВЬЮ
Эссе-рецензия на статью: Наталья Шлемова
«Эстетика трансцендентного в творчестве
Марины Цветаевой»
Часть первая
Благодарю, о Господь,
За Океан и за Сушу,
И за прелестную плоть,
И за бессмертную душу,
И за горячую кровь,
И за холодную воду.
Благодарю за любовь.
Благодарю за погоду.
М. Цветаева
«Есть в стихах, кроме всего (а его много), что можно
учесть, — неучтивое. Оно-то и есть стихи», — писала Ма-
рина Ивановна Цветаева глубоко чувствующая и понима-
ющая истинную суть Поэзии.
Вот к этому-то «неучтивому» и обратила свой исследо-
вательский взор Наталья Шлемова.
Как и каким образом появляется поэтическая аура, где
ее корни, куда она влечет, уводит, о чем пытается поведать
умеющему уловить ее надсловесность, ускользающую от
неверного, неточного прикосновения тонких психических
энергий читателя-творца, раскрывающегося навстречу и
раскрывающего структуру образов, мыслеформ ритми-
чески организованного, гармонизированного текста?
«Гармония поэтическая — это факт сопряжения жиз-
ни, видимой и невидимой», — пишет Шлемова.
М. Цветаева сама о себе писала, что ее единственная
задача — услышать и дослушать, то есть перевести ангель-
ский язык на земной.
Шлемова в своей работе исследует трансцендентность
в творчестве М. Цветаевой, ее поэтическую гармонию, ме-
таэстетику, заэмпирическую сущность искусства.
На этом уровне исследования необходимо слияние с
сутью, сущностью исследуемого материала, проникнове-
ние как в его внутренние подземные глубины, так и в над-
сущностную сферу, сделав вещь, предмет исследования
интуитивно близким, своим, погрузив в себя и погружаясь
ответно в саму плоть стиха, поэтическую душу носителя
творения.
Основной путь методологического анализа Шлемо-
вой — путь от интуиции через мысль, уходящую в тонкие
миры ноосферы, надплановый мир, в «надтекстовое со-
стояние стиха», которое доминирует во всем творчестве
М. Цветаевой.
При максимальном приближении к сверхсмыслу стиха,
входя в его ауру, в его над стихотворную «неучтивость»,
есть опасность эту «неучтивость» соотнести со своим
личностно-чувственным состоянием восприятия. Этот
уровень чувствования вполне естественным образом мо-
жет меняться в зависимости от определенного, именно в
данный момент, психофизического состояния восприни-
мающего: одно и то же произведение искусства в разные
временные отрезки по-разному воздействует, почему мы
и возвращаемся к ним, с каждым разом открывая новое и
новое при постоянной фиксированной форме (стих, кар-
тина, музыкальное произведение).
В Поэзии это неуловимое, «неучтивое» присутс-
твует, но воспринимается с различной мерой глубины
(в зависимости от индивидуума), культурного опыта,
различным вызовом ассоциативно-смысловых связей,
степенью эмоционально-интеллектуального отклика,
что, в свою очередь, указывает на необъятность надсти-
хотворных связей, при входе в эмоциональный интер-
вал которых воспринимающий усиливает смысловую
надстройку сообразно своим свойствам психического
восприятия, дающим возможность подключить свое
творческое начало, свое воображение, увести в миры
запредельного.
Творение через себя, свой опыт, свою планетарность —
путь самораскрытия, что является основным двигателем
самопознания, основным стимулом, всесильным и оболь-
стительным притяжением.
Необъятное — не объять. Понимая это, Наталья Шле-
мова ограничивает себя рамками, в которых пытается уло-
вить необъятность цветаевского надстихового пространс-
тва, определяя сферу своего исследования от становления
поэтики в творчестве М. Цветаевой до интерпретации
«Поэмы Воздуха».
Чтобы подняться, взлететь в «над», надо оттолкнуться.
В данном случае — от плоти самой вещи стиха, его поэти-
ческой явленной реальности.
Шлемова говорит: «Мысль — это сам Свет. Мыслью
очищается пространство вокруг нас. Мысль есть клише
плотных форм в Тонком мире».
Человек, производя мысли (мысля), творит вокруг
себя пространство, свое настоящее и будущее, извлекая
его из прошлого. Но даже зная это, продолжает утверж-
дать негатив, так как боль и страдание задерживаются в
его памяти в большей степени, нежели моменты радости,
удачи, счастья.
В этом таится своеобразная загадка бытия, и если пос-
мотреть на этот устойчивый феномен с физиологической
точки зрения, то опыт отрицательных эмоций указывает
нам на необходимость избегать в дальнейшем подобных
повторов.
По сути своей, человек стремится к положительным
эмоциям, но мысли приходят и уходят, если не фиксиру-
ются, а когда другими фиксируются (философами, поэта-
ми, писателями), не всегда трансформируются в свои. Как
говорится, чужой опыт не учит, хотя всем известно: бытие
познается, делается доступным для других благодаря язы-
ку и посредством языка.
Сознание человека обусловливается всем спектром ви-
денного, слышанного, читаемого. Все вместе взятое форми-
рует то или иное представление о среде пребывания, мире
вещей, мире идей, и последние играют далеко не второсте-
пенную роль в модуляции действий и отношений, в той или
иной степени корректности, на какую способно услужливое
воображение в меру его развития, сигнальных предпосы-
лок, опыта, норм общежития в данной среде, социуме.
Язык — основа человеческого взаимоотношения, вза-
имопонимания и взаимодействия с себе подобными, и от
того, каким мы языком говорим, зависит наше будущее.
Мы состоим из того, что едим (физический уровень),
и из того, что читаем, слышим, смотрим, с кем общаемся
(духовный уровень). Не секрет, что «правду» жизни нужно
преподносить сообразно выработанным культурным тра-
дициям общества.
Язык является не только коммуникативным средс-
твом, но основным хранилищем смысла — образной сим-
волической системы культурно-знакового пласта цивили-
зации.
Поэтические тексты, составленные (диктуемые), пред-
ставляют особую ценность как результат высшей психи-
ческой деятельности человека, каждый раз являясь (про-
являясь) из неявленного и становясь «вещью», начинают
работать на будущее, неприметно и неизбежно изменяя его,
ибо каждый крупный поэт и писатель, усваивая и обобщая
предыдущий опыт, привносит свое видение, свою конс-
танту, отражающую личностный и надличностный взгляд
(поэт не только слуга языка, его орудие (И. Бродский), но
и, по выражению М. Цветаевой, секретарь высших сил).
Иосиф Бродский писал, что впасть в зависимость от
языка — это и есть писательство любого уровня.
Поэт впадает и в зависимость от ритма, являющегося
космическим началом, и тем самым его по праву можно
назвать проводником иных миров.
В уме своем я создал мир иной
И образов иных существованье,
Я цепью их связал между собой,
Я дал им вид, но не дал им названья.
(М. Лермонтов)
Часть вторая
Дело Царского сына —
Быть великим и добрым…
М. Цветаева
Марина Цветаева в жизни и в творчестве являет собой
пример глубоко страстной, стихийной натуры, наделенной
способностью всепоглощающей любви, способной отдать
себя этому космическому чувству без остатка, сгореть в
нем, жить одной любовью. Часто именно любовь подни-
мает ее в верхние, трансцендентальные слои, слои — выше
неба края. Ей легко дышится в сим (сем) разряженном воз-
духе, в нем она черпает силу и вдохновение, выливающееся
в страстные, энергетически заряженные строки. Поистине
поэт живет и дышит любовью.
«Марина Цветаева была и есть мост между двумя ми-
рами, двумя реальностями: очевидной, но призрачной и
невидимой, и истинной, сущей и достижимой нами в бу-
дущем, — утверждает Н. Шлемова, продолжая: — Яркий
тому пример — “Новогоднее”:
Первое письмо тебе с вчерашней,
На которой без тебя изноюсь,
Родины...
И в минуту сильнейшей скорби и потрясения разруше-
ние моста, соединение двух миров:
Жизнь и смерть давно беру в кавычки,
Как заведомо-пустые сплеты.»
Полностью можно согласиться с Натальей Шлемовой.
Такое проникновение в неведомый потусторонний мир
мог совершить Данте, написавший об этом.
Для Марины — это дело обычное, житейски-бытовое,
и говорит она об этом как бы между прочим (наподобие
экстрасенсов), ощущая реальность и того и другого с раз-
ницей: там нас больше.
Чем больше, крупнее поэт, тем емче он схватывает ре-
альность, отражая ее в своих творениях, преобразовывая
ее в поэтическую форму, предлагая следовать в новую, со-
творенную реальность: «Чтоб в рай моих заморских песен
открылись торные пути» (А. Блок).
Поэтическое слово М. Цветаевой объединяет внутрен-
нее и внешнее и, творя миры иные, приоткрывает завесу,
уводя внешнее во внутреннее, дабы обогатить его, явить
внешнему новую, усвоенную, порожденную (сотворен-
ную) явь новой ментальности.
Язык — инструмент речи. Посредством речи инди-
вид формулирует и высказывает свои мысли, тем самым
обозначая, раскрывая свое сущностное «Я» в той мере
и степени, насколько его внутреннее готово «выйти» во
внешнее и насколько сильна эта потребность — обнару-
живая себя вовне, в слове, познать свои глубины, рас-
крыть себя в себе.
Любое высказывание есть творение себя и раскрытие
себя, своего непознанного «Я», стремящегося явить себя
в реальности, закрепить через плотность формы внутрен-
нюю неуловимость. Вся деятельность человечества на-
правлена в одну сторону: познать и оставить след.
Любая мысль — уровень готовности воздействия на
окружающее (внешнее). Только слышат ли?
Мысль несет информативную глубину, попытку понять
и быть понятым, соотнесенным с внешним миром, через
который получаемая информация сверяется с имеющей-
ся, накопленной (хранимой), и, сталкиваясь, «замыкаясь»,
порождает свое видение того или иного события, а вспых-
нувшая искра — реакция эмоционального плана: удивле-
ние, восхищение, негодование и т. п. — дает импульс для
создания произведения.
Опираясь на высказывание В. Соловьева: «Достойное
идеальное бытие требует одинакового простора для целого
и для частей, следовательно, это не есть свобода от осо-
бенностей, а только от их исключительности. Полнота этой
свободы требует, чтобы все частные элементы находили
себя друг в друге и в целом, каждое полагало себя в другом
и другое в себе, ощущало в своей частности единство це-
лого и в целом свою частность; одним словом, абсолютная
солидарность всего существующего, Бог все во всех» (10,
с. 131); Н. Шлемова делает вывод: «Ядро цветаевской “пе-
реходности” — двуначалие мужественного и женственно-
го. Мужественного — личностного, дисциплинирующего,
укрощающего, начала становления и восхождения и женс-
твенного — бесконечного растворения, не завершения, не
утоления, подчинения стихии, нисхождения».
Для примера Н. Шлемова приводит следующий стих:
Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом —
В Граде Друзей:
В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском —
Сплошь золотом —
В мире, где реки вспять,
На берегу — реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки...
Легонькой искры хруст,
Взрыв — и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)
О этот дружный всплеск
Плоских как меч одежд —
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!
Так, между отрочеств:
Между равенств,
В свежих широтах
Зорь, в
