«Каждый из любящих — в полной мере пленник другого, поскольку захвачен желанием заставить его любить себя, отвергая всех прочих; но в то же время каждый требует от другого любви, которая никоим образом не сводится к «проекту быть любимым».
В результате размышлений над этой проблемой «борьбы полов» Сартр приходит к выводу:
«Мы обрисовали троякую разрушимость любви: во-первых, она по своему существу есть обман и система бесконечных отсылок, потому что любить — значит хотеть, чтобы меня любили, то есть хотеть, чтобы другой хотел, чтобы я его любил… Во-вторых, пробуждение другого всегда возможно, он в любой момент может сделать меня в своих глазах объектом: отсюда вечная необеспеченность любящего. В-третьих, любовь есть абсолют, постоянно превращаемый самим фактом существования других в нечто относительное. Нужно было бы остаться во всём мире только мне наедине с любимым, чтобы любовь сохранила свой характер абсолютной точки отсчета».
Как видите, Сартр, как будто подтверждает мысль о том, что любовь является источником порочных наклонностей любящих. Тем не менее, мы готовы сделать несколько важных замечаний.
Прежде всего, мы призываем учесть тот факт, что Сартр ведет речь о плотской любви, то есть, о любви дополненной физической близостью. А ведь любовь и секс – это вещи несоизмеримые, так же как несоизмеримы разум и мышление. Любовь является плодом логоса разума. Поэтому любови свойственны творческие принципы красоты. В силу этого любовь целительна и созидательна. Такая любовь не требует поглощения чужих свобод, ее не страшат измены и перемены объекта своей любви, поскольку она сама независима и не стремится к обладанию объектом. Надеюсь, вам известны примеры проявления такой любви.
Другое дело, любовь, дополненная физической близостью. В этом случае в отношения личностей вмешивается интеллект, который подчиняется законам материи. Главным из этих диалектических законов является закон «отрицания отрицания». Отсюда весь клубок противоречий в любви и трагедия ее гибели. Ведь это интеллекту присущ анализ, посредствам которого мир распадается на части, где присутствуют «я и не я», «мое – не мое», «раб – господин». Это логика интеллекта диктует необходимость обладания объектами в качестве дополнения личности. И это интеллект способен отрицать разум, а с ним и любовь. Таким образом, секс на самом деле всего лишь извращает принципы любви. Но это вовсе не значит, что мы можем отстраниться от проблемы отношений любящими. Напротив, поскольку мы не можем вычеркнуть интеллект и секс из нашей жизни, нам следует глубже изучить их природу.
12.
Тема «раб-господин» в любовных отношениях слишком очевидна, чтобы ее мог обойти стороной доктор Фрейд. Он ее касается в своей знаменитой работе: «По ту сторону принципа удовольствия». Кстати, именно это сочинение Фрейда позволило ему стяжать славу великого философа. Здесь он, пожалуй, не уступает таким ярким представителям европейской философии как Шопенгауэр, Ницше, Хайдеггер. По крайней мере, в этом его произведении все достаточно сложно, путано, тенденциозно, несколько метафизично, и потому, спорно. Но главное, будучи сторонником материализма и исповедуя диалектику, Фрейд приходит к довольно упадническим выводам. Заметим, что некоторый декаданс вообще характерен для европейской философии начала ХХ века. Это дает нам повод назвать данное течение мысли «диалектической философией» в отличие от нашей «креативной философии», претендующей на наследие Русского Космизма.
Итак, в своей статье «По ту сторону принципа удовольствия» Фрейд пытается разобраться в механизме устремлений человека. Ради этого он даже жертвует своим «греховным котлом» и представляет человеческий ум уже в виде некоего пузыря. Внутри этого пузыря находится «бессознательное», а стенки пузыря представляют собой сознание. Однако, надо сразу сказать, что пузырь этот, скорее, из разряда мыльных, поскольку на самом деле он мало что объясняет, и лишь иллюстрирует способность некоторых раздражителей «проламывать» пленку сознания и проникать внутрь «бессознательного». Между тем, речь идет о более драматичных вещах. Фрейд задается вопросом, какова роль принципа удовольствия в жизни-деятельности человека?
С одной стороны, понятно, что человек стремится получать как можно больше удовольствий. Но с другой стороны природа удовольствия остается под большим вопросом. Например, человек может пожертвовать сиюминутным благом ради перспективы более крупного наслаждения в будущем. То есть, по сути, человек готов терпеть неудовольствия. Притом не факт, что обещанное в будущем удовольствие его полностью устроит. Вдобавок различных удовольствий может быть много, и каким-то приходится отдавать предпочтение, жертвуя прочими. Но отказ от удовольствий нередко сопряжен с неудовольствиями. А иные удовольствия вообще сомнительны. Они могут быть не столько настоящими удовольствиями, сколько привычными ощущениями.
И впрямь, если мы не знаем вкуса маслин, то с чего это мы будем считать их благом? И еще неизвестно, сколько нам следует съесть этих ягод, чтобы к ним пристраститься.
Иначе говоря, человек склонен принимать за удовольствия «навязчивые повторения». Для доказательства существования такого феномена в природе Фрейд ссылается на факты из биологии, приводя в пример, рыб, идущих на нерест в известные им места, и птиц, преодолевающих огромные расстояния, чтобы отложить яйца на родине.
К роду «навязчивых повторений» Фрейд относит эффект фиксации больного на психических травмах. Привязанность к негативным воспоминаниям, по наблюдениям Фрейда, часто проявляется и во сне.
«Природе сна больше отвечало бы, если бы сон рисовал больному сцены из того времени, когда он был здоров, - пишет Фрейд. - Если мы не хотим, чтобы сны травматических невротиков ввели нас в заблуждение относительно тенденции сновидения исполнять желание, нам остается заключить, что в этом состоянии функция сна нарушена…или мы должны были бы подумать о загадочных мазохистских тенденциях «я».
Примерно о том же свидетельствует следующее наблюдение Фрейда:
«Все тягостные остатки опыта и болезненные аффективные состояния повторяются невротиком и снова переживаются с большим искусством. Невротики стремятся к срыву незаконченного лечения, они умеют снова создать для себя переживание обиды; заставляют врача прибегать к резким словам и к холодному обращению…
То же самое, можно найти и в жизни не невротических людей. У последних эти явления производят впечатление преследующей судьбы, демонической силы… Так, известны лица, у которых отношение к каждому человеку складывается по одному образцу: благодетели, покидаемые с ненавистью своими питомцами; влюбленные, у которых каждое нежное отношение к женщине проделывает те же фазы и ведет к одинаковому концу, и т. д.».
Значение «навязчивых повторений» в жизни человека еще более возрастает со следующей мыслью Фрейда:
«Если подумать, как мало мы знаем из других источников о возникновении сознания, то нужно отвести известное значение хоть несколько обоснованному утверждению, что сознание возникает на месте следа воспоминания».
То есть, Фрейд полагает, что возникновением сознания мы обязаны нашей памяти. Для доказательства этой мысли Фрейд даже воспользовался своим пузырем, изображающем ум. Из его рассуждений, кстати, довольно смутных, следует примерно следующее. Внешние раздражители бомбардируя оболочку пузыря проникают сквозь нее в «бессознательное», и в качестве ответной реакции «бессознательное» вынуждено укреплять эту оболочку, образуя таким образом сознание. В общем, если довериться такой схеме, то сознание похоже на мозоль.
Впрочем, мы здесь не ручаемся за правильность отображения сути идеи Фрейда. Заметим лишь, что «креативная философия» рассматривает память как питательную среду для мышления. По нашему мнению, сознание потому-то и метафизично, что использует в своих операциях информацию из памяти, то есть то, что уже не существует, находится за пределами бытия и потому является «Ничто». Однако если бы только память была источником образования сознания, то очень многие животные могли бы соперничать с человеком в сфере соображения. Собаки, например, гораздо лучше человека помнят запахи.
Между тем, из предположения, будто сознание является произведением памяти, прямо следует, что стремление к удовольствиям может быть нами ложно понятым, являясь на самом деле всего лишь влечением к привычному состоянию. Вот как об этом говорит Фрейд:
«Каким же образом связаны между собой влечения и навязчивое повторение? Здесь мы приходим к мысли, что мы набрели на следы самого характера этих влечений, возможно, даже всей органической жизни, до сих пор бывших для нас неясными. Влечение с этой точки зрения можно было бы определить как наличное в живом организме стремление к восстановлению какого-либо прежнего состояния, которое под влиянием внешних препятствий живое существо принуждено было оставить…
Это определение влечения звучит странно(!), так как мы привыкли видеть во влечении момент, стремящийся к изменению и развитию, и должны теперь признать как раз противоположное, выражение консервативной природы живущего…
Если, таким образом, все органические влечения консервативны, приобретены исторически и направлены к регрессу, к восстановлению прежних состояний, то мы должны все последствия органического развития отнести за счет внешних, мешающих и отклоняющих влияний».
И далее:
«Если бы целью жизни было еще никогда не достигнутое ею состояние, это противоречило бы консервативной природе влечения. Скорее, здесь нужно было бы искать старое исходное состояние, которое живущее существо однажды оставило и к которому стремится обратно всеми окольными путями развития. Если мы примем как не допускающий исключений факт, что все живущее вследствие внутренних причин умирает, возвращается к неорганическому, то мы можем сказать: целью всякой жизни является смерть».
Довольно странный вывод, не правда ли? Впрочем, Фрейд, как видите, и сам признает эту странность, но это не мешает ему продолжать убеждаться в своей версии целеполагания живых организмов.
[justify] «Рассматриваемые в этом свете влечения к самосохранению, к власти и самоутверждению теоретически сильно ограничиваются; они являются частными влечениями, предназначенными к тому, чтобы