Опыты. Единым куском

как будто наплыв расплавленной магмы. В ней, двумя нетающими неравными параллелепипедами плавают: мощный желтушно-серый матерчатый том «Трех мушкетеров» и бархатистый на ощупь, глянцевито-оранжевый, почти карманный «Философский словарь».

«Солипсизм». Статья, так испугавшая его в детстве, ведь буквально то же чувство тотального сновидения жизни он начал испытывать именно тогда, в двенадцать лет.

В глазах мутнеет от волокнистых мушек. В ушах – свистящий гул, такой, когда прижмешь к ним морскую раковину.

Кровавая пелерина облипает поле зрения. Он осторожно сползает на пол.

Обездвиженного, его точно истязают старой восточной пыткой: сквозь жертву, прободая промежность и анус, прорастает многорукое древо; и теперь он стал тем несчастным, которого мучают; могучие ветви и побеги вплетаются в артерии и вены, заполняя желудок, легкие, все тело. Наконец, острие древесного клинка прорывает темя и фонтаном вырывается наружу.

По сторонам от пышной кроны вспыхивают две фигуры; они неуловимо истончаются и превращаются в две узкие, высокие свечи, белую и черную, как столпы Якин и Боаз. Потом – обе они становятся насыщенно-карминными; языки их, продлеваясь вверх, взаимно притягиваясь, изгибаются и соединившись, сплетаются в огненную арку.

Незрячими уже, растворившимися в едкой крови глазами он видит таротный арканум – это Иерофант.

Кардинальская красная митра.

«Как звучит мое имя?...»




* – оставь надежду, всяк сюда входящий.

** – первоматерия.