Музыкальный абонемент

кокетка мгновенно очаровала всех окружающих мальчиков и снисходительно кивала в ответ на знаки внимания. Свет погас. Под жидкие карантинные аплодисменты полупустого зала вышел оркестр, отдельная порция хлопков досталась дирижеру. В предвкушении заявленного в программке Моцарта я устремил в телефон оба глаза.
- Здравствуйте, дети! Мы продолжаем серию концертов «Моцарт и я», – сладкий сюсюкающий голос едва не вызвал у меня инфаркт.
Я точно знал его. Голос филармонии моего детства. Такое не забывается. Слышавший эти звуки, сладко засыпает под царапание железом по стеклу. Но не могла же та тётка дожить до… Прошло лет сорок. Рухнул и реставрировался совок. Всё столько раз изменилось. По самым скромным подсчётам, тётке должно было исполниться лет девяносто.
- Кто мне скажет, как звали Моцарта? – её щебет будто предлагал намазать шоколадку мёдом и посыпать сахарной пудрой.
- Вольфганг Амадей, - мой баритон в детском хоре прозвучал неожиданно, прежде всего, для меня самого, в детстве на такие вопросы я никогда из зала не отвечал.
В попытке убедиться, что рассудок меня не покинул, я надел очки и взглянул на сцену. У правой кулисы, завернутая в обрывок портьеры, стояла Аглая.
- А какие произведения Моцарта вы знаете? – брызги приторного сиропа, слетавшие с её губ, достигали последних рядов. 
Передо мной разверзлась её бездна. На самом дне ада наверняка не смогли создать столь трагической атмосферы. Мои детские филармонические мучения, в сравнении с душевными муками Аглаи, показались лёгкой щекоткой. Мне стали понятны её эротические фантазии. Не просто понятны, я разделял их и готов был отдать жизнь за их воплощение.
В антракте мы с Варварой смотались за цветами. Мой выбор остановился на дышащих трауром пурпурных розах. Второе отделение концерта длилось бесконечно. Пару роз пришлось удалить из букета и спрятать под креслом, от волнения, я их сжевал. Сопровождаемый финальными овациями, на дрожащих ногах я направился к сцене. Капельдинеры, ссылаясь на карантинные ограничения, попытались преградить мне путь, но я был непреклонен. Подойдя к рампе, я сорвал с лица медицинскую маску и протянул букет Аглае. Наши взглляды встретились.

- Шопен, дети, считался величайшим из мелодистов среди композиторов-романтиков, – сладко щебетала Аглая в следующий понедельник, закатывая глаза.
- Да, мерзкая тварь! – неистово рычал в ответ я, заглушая музыку Шопена.
- Сейчас вы услышите ми-минорный концерт для фортепьяно с оркестром, - она переходила на сюсюканье.
- Повтори, грязная шлюха! – требовал я.
- Да! Да! Да! Накажи эту шлюху в ми-миноре ! Войди в мою филармонию!