Ударили меня очень сильно. Похоже, прикладом по затылку. Перед глазами ярко полыхнуло, и я грохнулся оземь.
Очнулся от боли. Удар в ребра. И следом - злобное:
-Дерман где?! Куда, сука, дерман дел?!
Сапог чекиста-ОГПУшника Васина прижал мою голову к горько-соленому песку.
Поморщившись от боли, я поднялся:
-Я ведь говорил. Вы послали нас отвезти лекарство на стойбище. Отдать Оразгельды. Сказать, дерман для ишака. Со мной послали переводчика Гельды. Из нашего эскадрона.
Васин медленно достал из деревянной кобуры маузер:
-Аманов сказал, что ты не довез лекарство. Туркменам отдал! Так?! Говори, сука!
-Да, так. Перед стойбищем, около первой юрты, мы увидели туркмен. Они стояли, смотрели на корову. Корова лежит и не двигается. Женщины плакали. Гельды у них спросил, что случилось. Они сказали, корова умирает. А корова - единственная у бедняка. А детей много. Кормилицей корова была. Я решил помочь. Достал Ваш пакет с лекарством, отсыпал.
Васин злобно прищурился:
-Помог, сука?
-Да уж, помог! - вздохнул я. - Туркмены отдали порошок мальчику, чтобы он сбегал в юрту и насыпал в чашку с водой. В юрте его брат стал кричать, что это шекер, то есть сахар. Попробовал языком. А потом у него пошли судороги. Сильные судороги. Мальчик умер.
Васин скривил губы в злобной ухмылке:
-Дурак ты, красноармеец! Это дерман - для врага! Цианистый калий! Слыхал, придурок?! Мы здесь - дерманхана для ишаков, то бишь аптека! А ты, сука, операцию нам сорвал!
Повернувшись к охраннику, он приказал:
-В зиндан его, суку! Завтра расстреляем, если брешет! Именем трудового народа! Аманова - ко мне! На допрос!
В темном сарае, оставшемся от бывшего царского пограничного поста, я улегся на холодный песок и пригорюнился.
Чего я забыл в этих туркменских песках, далеко-далеко от родного тихого Дона?! Ведь нонешний 1925 год стал для меня необычайно счастливым: я срубил курень, на баз пустил овец, посадил яблонки. А самое главное, моя жинка родила дочку! Ну и должность у меня была солидная - секретарь комитета комсомола нашего колхоза "Путь Ильича" в станице Березовской. Ну и бригадиром меня назначили.
Что еще нужно для счастья?
Ответ на этот сакраментальный вопрос дал секретарь райкома компартии товарищ Цветков. В октябре вызвал меня:
-В Гражданскую ты где воевал?
-В кавалерийской дивизии Миронова! Вы же знаете! - удивился я вопросу. Вы ж мою биографию знаете.
Цветков улыбнулся:
- Не ершись! Ты не забыл, с какой стороны на коня садиться? Команды не забыл?
-Как такое забудешь? "Пики - к бою! Шашки - вон!"
-Молодец! Райком партии направляет тебя на борьбу с басмачеством. В Туркестан!
Я похолодел. Все мое счастье, обрушившееся на меня в один счастливый год, рушилось на глазах.
Заметив мое смущение, Цветков повысил голос:
- В Туркестане активизировались банды басмачей! Цель - свержение Советской власти. К переходу границы готовится крупная банда Ибрагим-бека. Для ее ликвидации необходимы дополнительные резервы. Такой резерв приказано набрать среди опытных бойцов Гражданской войны. Уловил суть?
- Так точно, уловил! - приложил я руку к фуражке.
-Вот и добре! С собой берешь своего другаря Егорова. Он ведь пулеметчиком служил?
-Так точно!
- Завтра оказией едете в Сталинград. Там - формирование отряда. И пароходом - в Астрахань. Все понял?
В Сталинграде нам выдали военную форму, кавалерийские карабины, маузеры, шашки. Позволили самим выбрать коней. После трехдневных полевых сборов, со стрельбами и кавалерийскими атаками, поезд увез нас в Астрахань. Оттуда на барже по Каспию - в Красноводск. И железной дорогой через пустыню Кара-Кумы - на станцию Кизил-Арбат.
В Арбате нас разделили на эскадроны и поставили боевую задачу.
Задача была необычной: каждому эскадрону прикрывать специальную подвижную чекистскую оперативную группу. Именно эти группы должны были находить и уничтожать басмачей. Для поиска врага в каждой группе ОГПУ были агенты из местных.
Наш эскадрон должен был сопровождать опергруппу ОГПУ в район аула Шарлоук. Там планировалась какая-то большая операция.
Мне было странно слушать речи командиров. Ведь они говорили, что никаких басмачей в районе ниже Кизил-Арбата нет. Все банды, хоть и редкие, действуют вдоль железной дороги в пустыне Кара-Кум. И никогда еще не выходили к государственной границе в нашем гористом районе.
Этими сомнениями я поделился с переводчиком Гельды Амановым, которого нам дали.
-Нам же лучше! Стрелять не придется! - усмехнулся он.
Аманов был комсоргом Кизил-Арбатского железнодорожного депо. Хорошо знал не только туркменский и русский языки, но и фарси.
Гельды понравилось, что я начал изучать туркменский язык. -Ай, берекелла (ай, молодец)! - похвалил он. - Буду твоим мугаллымом (учителем).
Кроме основ туркен дили (языка), Аманов сообщил много ценного для общения с местными жителями:
-У нас сейчас не двадцать пятый год, как в России! Запомни это! Здесь - всего лишь 1344-й год. Когда говоришь с местными, всегда это помни! Представь, что ты оказался в Киеве в вашем 1344 году. Представил? Феодализм тогдашний представил? Начни там говорить о коммунизме, никто не поймет! Так и здесь не понимают! Даже закона здесь нет, тем более - чужого. Здесь все живут по Адату, обычному праву туркмен.
В качестве подтверждения своих слов Гельды указал на белеющий в скалах мавзолей:
-Это мавзолей Парау-биби. Была такая красивая девушка. Враги хотели убить весь ее род. Поэтому девушка с братьями ушла в горы. Но враги окружили их. Парау-биби начала молиться и просить горы расступиться. И горы расступились, пропустили людей. А потом закрылись. Теперь Парау-биби святая. Многим помогает.
Гельды вообще-то знал много легенд и поверий. Рассказывал их.
Но политические темы трогал с осторожностью. Боялся.
Когда ОГПУшник Васин вручал мне пакет с "дерманом для ишака", Аманов знал, что это - сильнейший яд. Но молчал.
Молчал, когда умер мальчик из стойбища.
Молчал, глядя на меня.
Я, пораженный смертью парнишки, раскрыл пакет с порошком и взял щепотку. Хотел попробовать на вкус этот странный сахар.
Резким ударом Гельды выбил у меня пакет. Второй удар пришелся на ладонь с лекарством.
-Быстро уходим! Это - яд! - крикнул он, взлетая в седло. - Потом объясню!
Он, конечно, пытался выгородить меня. Сказал, что конь дернулся, и пакет унесло ветром. Однако чекисту Васину этого было мало. Крови жаждал.
-Какая корова, какой бедняк? - злобно орал он.
Я, бывший батрак, это хорошо понимал. Перед революцией, в 1915 году, у нас так же сдохла корова, единственная наша кормилица. И пришлось мне, пацану, вместе с тремя младшими сестренками идти в батраки. Тяжелый нищенский труд! Горе-горькое!
Сидя в пыльном зиндане, я вспомнил те горькие времена. Достав кисет, подаренный женой, насыпал махорки в газетный огрызок. Но цыгарку скрутить не успел.
Снаружи послышались шаги. Затем - лязг засова:
-Ильин, выходи! Бегом к командиру!
Оказалось, ОГПУшная оперативная группа ушла на задание. Выяснили от своего агента, что готовится прорыв большой банды в Иран, и устроили в ущелье засаду.
План был прост. По обе стороны узкой горной дороги выставить пулеметы, укрыть среди камней. Когда банда втягивается в ущелье, пулеметчики открывают огонь. Басмачи разворачиваются, пытаются уйти. Но сзади их ждут еще два пулемета и кавалерийский эскадрон. Кого не настигли пули, режут шашки эскадрона.
В этой операции нашему эскадрону отводилась роль резерва. На тот случай, если басмачи окажут ожесточенное сопротивление, и чекистов прижмут к скалам.
Рано утром нас подняла команда "По коням!".
Мы ворвались в ущелье, готовые к бою.
Но звуков боя не услышали. Среди убитых верблюдов, ишаков, лошадей лежали убитые туркмены в поношенных халатах. К моему удивлению, мужчин там было всего трое. Остальные - женщины и дети.
Убитые верблюды были нагружены домашним скарбом и разобранными войлочными юртами. Невдалеке испуганно замерли отары овец.
Среди этого апофеоза войны деловито шнырял чекист Васин с маузером наизготовку.
-Шевелится, сука! - ухмыльнулся он и выстрелил в чуть зашевелившийся маленький цветастый комок.
-Это же маленькая девочка! - воскликнул я.
Васин мрачно зыркнул на меня:
- Ублюдки это! Вырастет враг народа, начнет стрелять!
Васин еще раз нажал на курок. Ткнув сапогом в лежащую рядом женщину, он выстрелил в голову:
-Сладкой жизни захотела?! Вот тебе сладкая жизнь!
Оглянувшись на меня, он осклабился:
- Это - предатели Родины! Все предатели. За рубеж захотели. Сладкой жизни, суки, захотели!
Гнев полыхнул в моей голове, еще больше усилив боль от вчерашнего удара. Я инстинктивно выхватил из кобуры револьвер.
Увидя на моем лице страшное гневное выражение, Гельды подскочил и схватил меня за руку:
-Пойдем, командир зовет!
Пока мы шли, ведя коней в поводу, Гельды негромко пояснял:
-Не удивляйся, что басмачей убитых не видишь. Вопросов не задавай! Понял? Это не банда. Это скотоводы гнали отары овец на зимовку в Иран. Там теплее, есть трава. Так было всегда. Весной отары перегонят обратно сюда. А зимовать надо в Иране. По-другому выжить нельзя. И здесь, и в Иране - все одна туркменская степь "Сяхра". Люди сто лет кочуют туда и обратно.
Видя мое удивление, Аманов повторил:
-Только не говори это никому! Сразу в зиндан попадешь, а потом - расстрел. Не подводи меня! Я тебе ничего не говорил! Ягши? Хорошо?
Разговор этот крепко засел у меня в голове. Крепко засел беспомощный вид окровавленных расстрелянных женщин, стариков, детей.
Я, много чего видавший в годы Гражданской войны, был потрясен. Такого я не видал!
Сразу представилось страшное: вместо убитой женщины-туркменки и ее маленькой дочери - моя жена Ульяна. Лежит она, убитая, под сапогом оккупанта на окраине станицы Березовской.
Враг, ухмыляясь, плюет на нее и втыкает штык в мою родную дочку. Бр-р-р!
Эти тяжелые мысли да гудящая голова заставили меня поморщиться и зашипеть. В седле я сидел так криво, что подъехавший на тачанке Мирон крикнул:
-Петро! Давай ко мне! Командир разрешит!
И точно, командир разрешил взаимозамену. На парочку дней меня назначили к Мирону помощником пулеметчика. Чтоб отлежался в его тачанке, поберег свою дурную голову.
На следующий день Васин решил использовать наш эскадрон в засаде самостоятельно. Обкатать, так сказать. Но - под его зорким доглядом.
Засада была классической. Вечером на пути движения банды в самом узком месте ущелья Васин разместил наш пулеметный расчет. Кроме станкового пулемета "Максим" мы взяли ручной пулемет "Льюис". На всякий пожарный случай.
ОГПУшник показал на противоположный склон ущелья:
-Там два пулемета. Когда банда выйдет на исходный рубеж, они первыми откроют огонь. Банда сразу ломанет вперед и влево. Прямо на вас. Тогда вы откроете огонь. Басмачи, конечно, ломанутся назад. А там их встретит эскадрон.
Ночью мы сильно промерзли, потому что от гудящего неподалеку водопада несло сыростью и холодом. Ноябрь и в Туркмении ноябрь! Днем - жара, а ночью - собачий холод!
Чтобы согреться, мы ходили по узкому каменному пятачку, заглядывая в зияющий чернотой обрыв. И думали:
"Как бы спросонья не сорваться!"
Поэтому, когда утро начало помаленьку тушить огромные звезды, и горы проявились серой громадой, мы радостно оживились.
А вскоре
