Урок Мерлина

Больше всего Мерлин любил заниматься с Мелеагантом, когда Багдамаг де Горр — отец будущего принца был в отъезде. В эти минуты мальчик как будто бы раскрывался и был смелее и все те мысли, что плодились в его рассудке, плели какую-то свою паутину, были доступны Мерлину для прочтения. Ну, или почти все.
-Мерлин! — Мелеагант де Горр встретил его радостно, по-мальчишески задорно и весело, что, в присутствии Багдамага мгновенно послужило бы причиной для замечания о том, что наследные принцы так себя не ведут, но для Мерлина поведение принцев не было главной задачей: он предчувствовал время, когда и король, и принц и весь двор будут вести себя много хуже и неприятней. А здесь…что плохого в радостном и живом чувстве от встречи?

-Здравствуй, Мелеагант! — Мерлин тепло приветствовал своего ученик и с горечью подумал о том, что уже очень скоро ему придется оставить этого способного ребенка. Причина в той силе, что есть в Мелеаганте и в том уме, который жадно пожирал знания, которые Мерлин рассчитывал вкладывать в течение пяти лет, всего за каких-то девять месяцев.
Дальше ему следовало получить опыт самому. Конечно, Мерлин хотел бы быть рядом, но Багдамаг строго возразил:
-Его раны будут его ранами, не вмешивайся…друид!
И это «друид» звучало оскорбительно.
-Мой друг, граф Уриен Мори хочет присутствовать на уроке, ты не против? — Мелеагант устроился уже за своим столом, когда открылась дверь, и появился юноша, немногим старше Мелеаганта.
-Друг? — Мерлин взглянул на вошедшего и кивнул, — пожалуйста. Ему полезно будет послушать…
-Да нет, Мерлин, я необучаемый, — фыркнул означенный друг и уселся с удобством, развалился в кресле, — просто хочу побыть немного в компании своего друга.
Мерлин пожал плечами: пожалуйста, он не против. Более того, рад, что у Мелеаганта есть друзья. Характер у принца четко сформированный, жесткий, хлесткий, беспощадный. Если у него есть сейчас друг — это очень хорошо, ведь самому Мерлину кажется, что наследник де Горр одинок.
-С чего желаешь начать? — спросил Мерлин, раскладывая пергаменты по столу.
-С этого, начнем с разминки, — Мелеагант уверенно ткнул пальцем в один из листов. Мерлин вздохнул — с легкого, ага… этому Мелеаганту удивительно просто дается обучение!
-Итак…поглощена смерть победою. Мы начнем с размышления о том, что такое исчисление логики.
-О, это я знаю! — Мелеагант закрыл глаза и ответил без запинки, — исчисление логики есть насилие разума над самим собою. Дай разуму волю, и он будет действовать лишь соединением, с помощью мысли мы можем идти лишь чрезвычайным усилием над собой, не сбиваясь с пути естественного. Человеческий разум есть отличительная черта.
-А, так вот как это действует! — подал голос из кресел Уриен, — берешь, говоришь всякие странные предложения и все понимающе кивают! Потому что, если нет…то все непонятно.
-Уриен, я вас прошу…- Мерлин обернулся на графа, но Мелеагант неожиданно не рассердился, хотя никогда Мерлин прежде не видел улыбки на лице наследного принца, когда ему кто-то мешал заниматься и обрывал мысль на полуслове.
-Уриен, это легко, — Мелеагант слегка развернулся к другу, — смотри, есть путь, который ведет тебя естеством. Есть путь логический. И, следуя пути логическому, разуму, ты борешься с естеством. Ну, вот например…
Мелеагант оглянулся по сторонам, затем кивнул, что-то вспомнив:
-Да, подойдет. Вот смотри. Ты должен продолжить свой род — это естественный путь твоего состояния. но с точки зрения разума ты не можешь заделать ребенка всякой встречной кухарке. Нет, можешь, конечно, но не признаешь — ведь тебе нужна равная кровь.
Уриен потрясенно молчал, затем выдал:
-Так и говорили бы по-человечески! Мол, есть то, что хочешь, а есть то, что надо…
-Скажи это грекам, граф! — напряжение Мерлина сняло рукой. Он видел своего ученика в новом воплощении — в роли Наставника и это было действительно интересно. — Мелеагант, хорошо, давай продолжим с другого…вот, с пятого отрывка.
Мелеагант бросил взгляд на пергамент и кивнул:
-Хорошо. Природа познается не только через наблюдение и опыт, но и через рассуждение. Сама природа внушает уму путь, которому следует познание и героизм добродетели, ровно, как вдохновение гения — это не вытекает из мысли отдельного человека, а является плодом мысли протекших веков…
Договорив, Мелеагант обернулся к Уриену, который просто пытался понять, с какого момента он перестал понимать и объяснил, не дожидаясь вопроса:
-Любое наше действие предопределено деяниями прошлых дней и прошлых кровей. Природа циклична. Но она идет не кругом, а спиралью, поднимаясь на опыте каждого нового поколения, как на костях, на подставках. Понимаешь?
-Нет, — честно ответил граф, — но очень интересно, правда!
Мелеагант улыбнулся и развернулся к пергаментам. Затем была история. Для Мерлина это была настоящая передышка — в истории говорил, в основном Мелеагант, который помимо всех заданий Мерлина, обязанностей наследного принца, тренировок с мечом и выездов умудрялся проглатывать многотомники по истории.
-А потом, — радостно вещал Мелеагант и глаза его горели настоящим азартом, — они говорили: «Где было правосудие, когда Тиберий пал под ударами убийц? Где были сенаторы, когда труп народного трибуна волокли через весь город?»
-Ты там что, был? — вмешался снова Уриен. — Откуда тебе знать, кто и что сказал?
-Так записано в пергаментах! — не обернулся даже Мелеагант и продолжил, — это был только предлог для борьбы с Гаем…
И вдруг осекся. Мерлин даже вынырнул из дремотной расслабленности и с испугом взглянул на ученика. И даже Уриен воззрился с удивлением.
-Тогда сенаторы прибегли к чрезвычайным…- подсказал Мерлин, полагая, что заминка, вообще-то очень странная, не больше, чем забывчивость, но Мелеагант одарил его тяжелым, совсем не мальчишеским взглядом, в глубине которого сверкнули желтые огоньки Теней…
-Они совершили ошибку, — глухо сказал Мелеагант, — им не следовало поступать так. Гай был любимцем толпы и всякое унижение его, всякая открытая борьба была ошибкой.

Мелеагант встал и прошел по комнате несколько раз, размышляя о чем-то, явно уже далеком от урока. Мерлин и Уриен переглянулись.
-Да, — продолжал наследный де Горр, — они совершили ошибку! чтобы свернуть голову титану, нужно действовать иначе. Нужно, чтобы толпа его возненавидела, прокляла и сама поддержала, а лучше — стала инициатором волнения…да, да. Именно так, да, именно так…
«А мальчик далеко пойдет!» — с горьким восхищением подумал Мерлин. — «Столько амбиций и ума… это либо сгубит его, либо возведет к пьедесталу. Довольствоваться средним он не станет, не сможет»
«Интересно, долго будет еще идти это занятие? Мелеагант, как обычно, зараза!» — подумалось уже Уриену, но ни он, привыкший к таким скачкам мыслей у друга, ни друид, не выразили никакого удивления и участия, ожидая, как поступит сам наследный принц.
Он вдруг замер, сообразил, что находится не один. Смутился, кажется, и сел обратно:
-Я устал от истории, Мерлин. Давай к следующему?
-Давай, — с облегчением кивнул Мерлин и вытащил другой пергамент. — Сегодня у нас отрывок про Аллекто.
Мелеагант кивнул и принялся за чтение:
-Дочь безбрачная Ночи, способная свести в поединке любящих братьев, дом наполняющая враждой и бедой, да так, что факел погребальный не гаснет, сотни имен, ликов и сторон принимающая, способ тысячи знающая к погибели, ты найди в душе своей щедрой средство разрушить союз и посеять преступную распрю, пусть союзники прежние возжажду войны и тотчас схватят оружие!
-О чем это говорит нам? — спросил Мерлин мягко. Ему отрывок этот не нравился, и он желал закончить его побыстрее. Мелеагант молчал, либо раздумывая, либо не присутствуя духом здесь.
-Все зло от женщин! — ввернул Уриен. — От тех женщин, что умны и хитры.
Мерлин возмутился:
-Причем здесь…так, ладно. Уриен, не мешайся!
-Нет, — возразил граф, — давайте честно. Она всего столько знает — значит, умна. Она столько всего может, значит еще и хитра. Так вот это вот все зло от нее…
-Ты что скажешь? — спросил Мерлин без особой надежды у Мелеаганта.
Но тот ответил:
-Тут проблема не в Аллекто, а в окружении ее. там есть выше строки, помнишь, Мерлин? Юнона призывает ее: «стала подстрекать такими речами Юнона». И дальше есть интересный момент, когда Аллекто принимает другой вид и спускается к юноше, чтобы молвить ему слово, а тот указывает ей место: «К правде бывает слепа побежденная немощью старость, вот и терзаешься ты напрасной тревогой!». То есть, вы понимаете? — он даже не воспринимает ее всерьез. И потом, когда Аллекто творит свои деяния, и поднимается, гордая к попросившей ее об этих деяниях Юноне, что она слышит?
-Что?— спросил Уриен почему-то шепотом. Он, равнодушный ко всяческой поэзии, вдруг проникся к этой неведомой Аллекто, которая рисовалась ему прекрасной и изможденной, темноволосой и худой, с пылающим взором…
Он не читал этого произведения и не знал, что облик Аллекто имела совсем другой: «часто изменяет она гнусный свой облик, свиреп ее вид и черны на челе ее змеи…», а потому он представил себе какую-то мистическую и темную красоту, обрамленную усталым величием и неприкаянностью и от этого зажглось в его сердце что-то непонятное, но такое желанное…
-А Юнона сказала ей так, — продолжал Мелеагант, не представляя, что творится с его другом, — она сказала: «Не дозволило небо, чтобы при свете дня носилась ты вольно — прочь уходи! И если нужны мне труды и несчастья, я справлюсь сама!». А знаете, как это следует понимать? сделала дело — пошла прочь, ненужная, как прежде. О какой благодарности может идти речь? Юнона сама призвала, потом сама же оскорбила, когда уж дело было свершено.
Мелеагант замолчал, переводя дух. Мерлин поспешно свернул пергамент:
-Вот на этой радостной ноте мы и закончим с тобой это произведение, пока ты не заставил нас еще и пожалеть эту Аллекто. Не забывай, что она творила злодеяния и несла смерть.
-Так это ее удел! — Мелеагант развел руками, — кто же создал ее такой? Она не явилась из пустоты. Ее сделали такой, значит, так было надо. Так какой смысл винить то, что несет зло, если это зло, во-первых, было необходимо, во-вторых, явлено твоей же собственной волей?
-моей? — испугался Мерлин и невольный укол совести за другое уже дело впился в его сердце.
-Да причем тут ты? — удивился наследный принц. — Я с позиции Бога — Сатурна говорю. На кой черт ты создал то, что будешь ненавидеть и презирать вместе со всеми своими дочерьми?
Мерлин открыл, было, рот, чтобы ответить, но закрыл рот, увидев, как на дне взгляда Мелеаганта нет желтых огоньков, а есть вся та сконцентрированная, загустевшая боль, имя которой: отец. А вернее — отношение отца к сыну.
То, что Багдамаг недолюбливает своего сына — не было секретом. Даже Утер Пендрагон, порою, одергивал своего друга:
-Угомонись, у тебя такой сын! За ним будущее.
А Багдамаг свирепел еще больше:
-Подлец убил своим рождением мать! Он ни на что не способен, кроме разрушения и уничтожения всего, что мне дорого. Как мечник он и вовсе — позор!
-Не в мече дело, — возражал ему Утер, — хорошим мечником быть и крестьянин может. А вот ум! Он либо есть, либо нет. Да и хитрость, ловкость…
-Я жалею лишь о том, что слишком