бессознательное, «народная психология».
Теперь уже стигматизируют не тело, как это было в «веселой древности» или в мрачном средневековье, когда политика управляла человеком смертью тела на потеху публике в цирке или для спасения души на костре, но и не сознание, как в эпоху Просвещения, начиная с конца XVII века и до конца XIX века, в целях управления человеком уже жизнью сознания. Тогда что же? Управление всем человеком, конечно, с акцентом уже на его животный инстинкт выживания. Такая политика всегда работает и тем более, когда стала глобальной. Чего человек боится больше всего? Смерти. Что ведет к смерти? Болезнь. Так надо управиться с болезнью, использовать ее, еще лучше, - создать, чтобы леча от нее при помощи стигматизации тела и души уколами науки и идеологии (пропаганды и агитации) полностью управиться с человеком, произвольно регулируя его число при помощи числа, цифры, кода, его кодируя. Человек стал не просто капиталом, а пустой цифрой, короче, нулем, отрицательным, комплексным числом в базе данных информации. Как всегда им можно пренебречь в расчетах. Но счет идет уже по крупному. На карту поставлено все человечество.
Правда, те, кто затеял это, не думают, - они не умеют, да и не желают это делать, - что власть над всем как ничем есть власть ничто, ничтожная власть, власть как ничто. Если это так или так будет, то ее нет вовсе или не будет. Но есть те, кто воспользуется человеческим сумасшествием. Это далеко не люди, которым никаких людей уже не нужно. Люди нужны были только против людей.
Болтуны и пачкуны. Болтуны – это те люди, которые заняты разговором. Так их зовут те, кто занят делом. Людей дела, в свою очередь, обзывают дельцами. Кто их так зовет? Бездельники или те, кто работает из одного интереса без привходящего. Еще есть такие, которые заниматься описанием. Их обзывают пачкунами. Кто? Безграмотные люди. Кто может совмещать в себе такого рода занятия, противоположные друг другу? С точки зрения обывателя или, другими словами, бытового человека только такой человек, который соткан из противоречий. Кто это? Это философ. То, что философ по-своему относится к жизни, - по-философски и полагает такое отношение практическим, - обыватель признает теоретическим и утверждает, что философ практичен лишь чисто абстрактно, на словах. Для него – это не дело философствовать, то есть, заниматься философией, в жизни. От такого занятия нет никакого толка и пользы. Им могут заниматься только бездельники. Впрочем, еще те, кто пачкает бумагу. Как правило, обыватель не прочитал ни одной книги в своей жизни. Но если и прочитал, то только в школе, в которой ему силком вколачивали в голову взрослые книги, доступные для понимания культурно развитых людей. Таких трудно найти не только среди школьников, но и учителей.
Традиционно настроенные люди не то, что против философии и философов, но они полагают, что философией следует, точнее, можно заниматься после настоящей, полезной работы, когда человек отдыхает. Как можно отдыхать? Естественно, можно развлекаться либо, вообще ничего не делать. Можно, конечно, заняться домашними делами, бытом. Ими, в основном, и занимаются бытовые люди. Но на худой конец можно заняться и «чудесами», так называемыми «увлечениями», или, короче, «хобби». К такого рода необязательным, бесполезным занятиям чаще всего относят и философию.
Если посмотреть на философа со стороны, то можно заметить, что он либо сидит сиднем или стоит, а порой лежит в одной позе и ничего не делает. Обывателю больно смотреть на такого человека, который, вообще, ничего не делает, - даже не развлекается. Лишь отделывается, чтобы от него отстали в его оцепенении объяснением, что он думает, размышляет или, наводя еще больше тумана, медитирует. Вот больной на голову! Известно, чем нормальные люди заняты мыслями, когда справляют свою нужду. Они мучительно, страдательно их выделяют. Там мыслям самое место. Мысли – это самое («прилипнут – не отлипнут»), а вот числа, цифры, слова полезны и в жизни пригодятся. Эти философы по уши, мягко говоря, засорились мыслями. Одни мысли на уме! Другое дело, полезно подумать, одновременно экономя время на мысли и делая свое дело.
Как можно так, как философы, жить? Для примера можно вспомнить любого йога или Сократа, или, наконец, Декарта. Правда, последний, казалось бы, в меньшей мере философ, чем тот же самый йог. Но это одна видимость. И не стоит доверять его словам. На словах Декарт чаще занимался наукой, чем философией. Он говорил о том, что начинающий философ подобен геометру, математику своей установкой на ясное и отчетливое внутреннее восприятие, которое изначально, полно, цело, непротиворечиво и независимо в качестве аксиомы. Такая настроенность на ясность и очевидность мысли настроила его на утопический проект перевести сложный ход мысли на простой лад измерения и вычисления. Ведь сложное следует упростить, чтобы получить искомый результат. Какая польза от витания в облаках? Человек не ангел и должен жить на земле. Но как Декарт не изощрялся в мыслях и не упрощался в числах, он, как, впрочем, и все прочие, так и не смог превратить философию в науку, в математику и тем самым оправдать ее. Но его метод медитативной настройки научного аппарата познания вошел в массы научных работников. Значит, все же можно с умом распорядиться своим умом. Не то другие, уже не научные, как Декарт, философы, а ученые… философы. Они не искали истину, они ее нашли. Точнее говоря, ее нашли другие. Они нашли истину в трудах таких поисковиков, как Декарт. Они ее прочитали и стали осуждать то, что прочитали. Читали то они одно и то же, но нашли разное. Их ученое толкование стало расходиться с научным. Почему? Потому что изложение поисковиками (искателями) своих поисков было ответом на их ученое незнание. Ответом же на что является толкование ученых философов? Научно ли оно? Да, в своем изложении, а в поиске? Исследовательская работа предполагает, как выражались наши просветители, «езду в незнаемое», то есть, путешествием по незнакомым местам и временам. Что же мы видим здесь? Известное. Значит, если есть у них философия, хотя бы с вершок, со слезу, которую «кот наплакал», то она может заключаться только в том, как известное сделать неизвестным, как из него известного извлечь то, что чего в нем нет, - неизвестного. Ну, я не знаю, какой для этого нужен талант! Кстати, на это еще на заре философии намекал один из семи древних мудрецов Эллады Клеобул из Линда, что в Ионии. Предание говорит, что он находил скрытое в открытом. Истину не скроешь. Оказывается то, что нам открыто, - то для нас скрыто, ибо мы ищем за тем, что нам явлено, то что от нас скрыто, перескакивая с явленного на неявное. Между тем стоит присмотреться и увидеть то, что открыто, является непотаенным, но как раз этого мы и не видим. Бог ничего не скрывает, - Он открыт. Но именно поэтому мы Его и не видим, ограниченные самими собой перед Безграничным.
И все же не только ученые, но и научные философы не вполне философы, ибо заняты не самой философией, а нечто иным, что может стать знаемым, познанным и понятным с помощью философии. Ученые переполнены, перегружены знаниями и пытаются облегчиться, поделиться с ними со своими учениками. Когда я вижу ученого, то сразу теряю всякий интерес к их занятию, потому что там нет ничего, кроме знания, там нет места для меня, но есть место во мне для знания. Поэтому не следует пренебрегать знанием, но опасно и обратное, - не нужно им соблазняться, ибо оно, потеряв меру, как и всякая иллюзия, способно сбить с толку.
Философия же остается в тени незнания. Правда, может быть, так, что само незнание может стать стимулом мышления. Не знание, а, наоборот, не знание может подтолкнуть человека задуматься над тем, что именно он не знает и почему не знает. Зачем он не знает? Например, затем, чтобы подумать. Знание лишает мысли, обезоруживает нас. Знание тогда нас увлекает подумать, когда является целью познания, а не его основой. Основой познания является мышление, необходимое мыслителю, не ученому, поэту и тем более обывателю, для того, чтобы заняться изучением, исследованием всего с себя.
Формальное и не-формальное или содержательное образование (читая В.В. Розанова). Можно согласиться с Василием Васильевичем Розановым в том, что есть разного рода образования. Есть образование формальное. Оно образует ум, научает человека думать о чем угодно, не связывая его предметом. Есть и содержательное образование, предметное. Оно питает душу и наполняет тело не как, а чем, не мыслями, а знаниями природы вещей. И то, и другое образование нужно человеку, чтобы жить в мире людей, которые заняты делом. На моем веку были как сторонники одного образа обучения, так и другого. Так, например, один мой товарищ, даже друг, скажу больше того, единомышленник говорил мне, как и всем прочим, что он не предметник, а мыслитель. Правда, одновременно он замечал, что мыслит предметно. Ему не важно думать о том, о чем думали другие, как Платон, Декарт, кант или Гегель. Ему были важны мысли, а не они сами. Для него они могли быть переменными – x, y, z. Главное, что можно было под эти переменные подставлять свои мысли, которые он находит в их трудах. Если он встречал у них свое, то развивал его с учетом того, что не только он додумал до того. Вот чем для него было предметное сознание и мышление. Почему он так делал? Естественно, потому что был эгоцентриком и признавал свое Я универсальным Я. Оно то же самое, что у прочих мыслителей. Так зачем же изучать то у них, чего нет в тебе?! Оно не важно для собственного развития.
Я думаю иначе. Конечно, мне важно содержание того, чего я занят. Я занят философией. Для меня имеет значение то, что подумали о том, что мне важно те, кого называют мыслителями. Ведь я думаю о том же, но могу думать не то же самое. Мне равным образом интересно как то, что я нахожу у мыслителей, прежде того уже найдя у самого себя в мыслях, так и то, чего в себе я не нашел, не могу найти без помощи других, которые уже нашли. Есть и то, что я наше в себе, но не нашел в других, но продолжаю искать для того, чтобы увериться в том, что я такой же, но не то же самое. Мой же друг полагал, что он не такой, но тот же самый. Я не претендую на то, чтобы быть исключением. Мое Я – мое, а не другого. Есть универсальное Я и им не является ни одно Я, входящее в него, а вот оно, это универсальное Я есть не только Я любого, но и нечто большее, чем любой кто.
Исключения подтверждают правила. Для чего нужны исключения? Естественно, для того, чтобы подтверждать правила. Только правила имеют значения. Исключения имеют смысл не сами по себе, а только в отношении к правилам, которые они исключают. Исключения осмыслены; они есть условия возможности установления и действия по правилам. Правила же бывают самозначными, если они правильные. То есть, правила бывают правильными или не правильными. Но неправильные правила самопротиворечивы. Как только устанавливается их неправильность, то они становятся уже не правилами, а исключениями из них. Они являются их границей, где уже правила не действуют. Что же находится за границей действия правил?
