Всем, кто пережил опыт ничто,
посвящается
Легче войти в круг, в лабиринт, чем из него выйти
Пролог
Первое впечатление от пробуждения отлилось в форму звенящей тишины. Он ничего не слышал, кроме шума в ушах.
«Неужели я оглох? – подумал он, но тут же додумал, - Но я же слышу звон в ушах?! Впрочем, где мне знать, что значит быть глухим? Может быть, глухие тоже слышат звон в ушах и ничего, кроме него?».
- А-а-а, - крикнул он и для пущей важности добавил вслух, - Я, Иван Иванович Иванов, не глухой, имею хороший слух.
У Ивана Ивановича сразу отлегло от сердца и он, счастливо вздохнув, замурлыкал известный мотивчик под нос, подошел к окну и, встав на цыпочки, открыл форточку. Но сделал это так неловко, что чуть не упал на пол.
«Да, трудно удержаться, потеряв точку опоры. Так и в душевной жизни нужно иметь эту точку, якорь – чувство Я. Это чувство реальности, равновесия, идеальный балансир – сир, царь баланса», - сказал он про себя.
Ворвавшийся в спальню свежий воздух принес с собой шум из сада, который, вкупе с неловким движением, так сказать, «ложным шагом», заставил Ивана Ивановича заколебаться. Он стал нервно хватать руками пустой воздух, медленно наполнявшийся запахами садовых трав, кустов войлочной вишни и яблонь, стоявших у самого окна и бросавших длинные и глубокие тени на спальню, и, наконец, извернувшись, достиг искомого равновесия. Иванов сразу вспомнил, как давным-давно учился медитировать, и вот так же, как сейчас, силился, тратя лишние движения, прийти в энергетическое равновесие. В его памяти сразу тут же всплыл спор со своим единомышленником, Сергеем Сергеевичем Сергеевым, о превратностях медитации.
- Когда я размышляю, тогда я не думаю, - выпалил из своей головы Сергей Сергеевич огненную фразу и тут же усомнился в ее смысле.
- Ты сам-то понял, что сказал? – риторически спросил его Иван Иванович.
- Нет, постой. Я, конечно, загнул, но в ней что-то есть, - ответил, задумавшись, его единомышленник.
В ту пору своего юношеского цветения Иван Иванович и Сергей Сергеевич называли себя не друзьями, а единомышленниками. Они полагали, что называться «друзьями», - это не вполне точно и правильно, - друзей много, «пруд пруди», а вот единомышленников мало, «раз-два и обчелся». "Раз-два" - это и были наши друзья. Однако не будем отвлекаться от разговора, милостивый читатель, и вернемся к нашим спорщикам.
- В чем есть то, - в твоей фразе, что ли? Знаешь, в ней нет никакого смысла. Ты сам себе противоречишь.
- Ну, да. Но ты сам подумай. Что можно подумать о том, что является только в мысли. Что это, как не фантазия? Поэтому думай - не думай, все равно получится то, что будет вымыслом.
- Ты хочешь сказать, что гуру, практикующие медитацию, ввиду иллюзорности мыслей, пытаются, чтобы лишний раз не думать, заниматься одним созерцанием вещи ради достижения совершенного покоя, единения с реальностью.
- Можно и так сказать.
- То есть, мыслящий думает, беспокоится, занятый поиском истины, но как только он сосредоточился на ней, точнее, на мысли о чем-то, так слился с ним в мысли, увлекся им, что стало невозможно отвлечь мысль как от себя, так и от ее предмета. Так называемое «медитативное безмыслие» есть не отсутствие мысли, а присутствие в ней.
Цветущий запах майской сирени вернул Иванова к действительности, но воспоминание все еще волновало его, как будто этот разговор состоялся накануне. И все же он усомнился в том, те ли слова он слышал от своего оппонента и то ли он сам говорил, или, может быть, на это припоминание уже наслоились его поздние размышления о размышлении.
Он вдруг понял, что не может сказать однозначно, правильно ли он жил. И, вообще, что это означает: жить правильно? Жить по правилам? Есть ли в этом смысл? Жить по правилам – это жить по закону? Если «да», то это закон жизни. Закон жизни – правильно жить. Жить правильно – жить по правилам. Да, это так, при условии, что то – живые правила. «В этом есть смысл», - сделал вывод Иван Иванович. Но размышление о смысле жизни его не отпускало. В нем не было полной законченности, оставалась какая-то недодуманность, недоговоренность. И он стал вспоминать о том, была ли в прежней его жизни более полная осмысленность, чем ныне.
Глава первая. Мысль и быль
Был ли он прежде? Или не был? А, может быть, он есть только сейчас? Имеет ли смысл то, что было? Не сбылось ли оно и полностью исчезло? Но он же есть, продолжает быть. Кто: он? человек? Или мужчина? Или еще кто, например, учитель. Да, он учитель, во всяком случае, был им когда-то.
Сколько Иван Иванович помнил себя, он помнил себя размышляющим, медитирующим. Как есть такие верующие, которых называют «истовыми верующими» за то, что они постоянно молятся, так и есть такие мыслящие, которые постоянно думают. Как раз к их числу причислял себя товарищ Иванов. Слабо верующие ставят себя на место сильно верующих и вздыхают с огорчением, а, может быть, с облегчением, что они так не могут верить, - постоянно молиться. Как это можно? Это трудно, да, нет, - невозможно. И потом, как это скучно, - заниматься одной молитвой: ни тебе выпить, ни полакомиться, ни поспать, наконец, удовлетворить интимное желание.
Но Ивану Ивановичу было не скучно постоянно или, сказать точнее, часто думать. Он просто привык к тому, чтобы сопровождать все свои чувства, помыслы и воления, поступки размышлениями или, во всяком случае, следом задумываться над ними, рефлексировать о связанных с ними причинах, условиях, мотивах, целях и последствиях. Мысли легче иметь дело не с тем, чего еще нет или случается в данную минуту, но с тем, что уже случилось, было. И в самом деле, как можно ясно, полно и понятно думать о том, чего еще нет? И даже если мы думаем о том, что думаем, нам тяжелее думать, нежели о том, что уже случилось, ибо это случается в нашей мысли сейчас и заставляет нас обращать внимание на самих себя в качестве мыслящих. Выходит так, что мысль узнает себя в виде мыслящей мысли, вернее, мыслящий признает себя самим собой в мысли. Мысль становится событием жизни, самого существования человека. Она является состоянием его бытия, способом, каким он существует как личность, как существо, осознающее себя Я. «Как тут не вспомнить, - сказал себе Иван Иванович, - Картезия, его “ego cogito – ego sum”.
- Но так я осознаю себя. Однако делает ли этот когитальный принцип меня существующим? – засомневался наш незадачливый мыслитель, но вовремя спохватился и собрался у себя на уме. – Осознание себя Я в качестве ктойности определяется умом, существование же еще не определенного умом сущего является онтическим условием возможности такого определения. Моя чтойность или самость как человека в виде человечности, гуманности становится причастной бытию в волевом акте приятия, удержания и признания себя Я. Непосредственно присутствуя в мысли, я, как мыслящий, уподобляюсь Богу в единстве сущности и существования. К сожалению, такое уподобление возможно только в жизни мысли, в момент самосознания, а не в мысли о жизни, в которой есть место и не для мысли, и поэтому не может быть непосредственного, полного отождествления мысли и жизни, мысли и бытия.
- И ты думаешь, что схватил истину за хвост? – вдруг раздался в нем неведомо откуда появившийся внутренний голос.
- И кто это меня спрашивает: мое второе Я? – после минутного замешательства, выдавил из себя Иван Иванович, пытаюсь ироническим образом справиться с самим собой.
- Хотя бы и так! – тут же ответил внутренний голос, но потом поправился для уточнения, – Ты сам так назвал меня.
- Так ты мой ангел-хранитель или демон-соблазнитель и путаник?
- Это зависит от того, с кем ты хочешь иметь дело, - ответил некто в нем.
Но Иван Иванович не мог смириться с присутствием в себе лично никого, кроме себя, и поэтому снова спросил: «Может быть, это я сам себя вожу за нос»?
- Вот видишь: ты сам выбрал того, кого обозвал «демоном- соблазнителем» и «путаником». Ты совсем запутался, - констатировал внутренний голос.
- Не обижайся на меня мой ангел. Впрочем, разве вы, ангелы как чистые интеллектуальные существа способны обижаться, как мы люди?
- Конечно, не способны. Куда нам, - мы же не люди. Другое дело, если не я, а ты сам морочишь себя, выдавая себя за меня.
- Зачем тебе это надо? – вдруг промолвил Иван Иванович и медленно стал проясняться и проявляться.
- Затем, дорого мой человек, что в твоем мире реальным являешься ты, а не я.
- То есть?
- То и есть, что мир реален, ты реален. Ты спросишь: «Зачем так все устроено»? Отвечу: так устроено затем, чтобы иметь место быть. Если бы я был реален, то вам не было бы места. Бог потому находится вне мира, ему трансцендентен, - так вы это называете, - что только так можно сделать ваше существование реальным. Но для этого следует скрыться, дать не обнаружить себя, иначе вы поймете, что нереальны и ваше понимание будет нереальным. Мы, ангелы и наш Творец, который сотворил нас, духов, из себя – из Духа, в Ком максимум духа, находимся в нашем мире, а не в вашем. В вас минимум духа. В чем его минимум? В прахе, в неопределенно малом вплоть до ничего, ничто. Его, этого духа, неопределенно много для вашего понимания и разумения, измерения. Поэтому вы не можете жить в нашем мире. В нем живут только ангелы. Ваша реальность непостоянна. Поэтому непостоянна и ваша природа, - она изменчива. Чтобы стать нами, вы должны изменить самим себе, трансформироваться. Для этого необходимо забыть себя, потеряться в этом мире, чтобы обнаружиться в ином мире.
- Но как так? Зачем нужен еще мир? – наивно спросил Иванов.
- Не будь идиотом. Он нужен для того, чтобы было постоянство для вас. Наш мир является образцовым, примерным для вас.
- Это точно или примерно?
- Не паясничай. Точность – это свернутость всего в одном. Примерность – это то, что находится вокруг входа, его окрестности. То, что примерно для вас, то точно для нас. Точка входа в иной, трансцендентный мир находится в вас, в вашем Я. Оно есть граница, трансценденталия. Необходимо совершить трансцензус, перешагнуть через себя, точнее, прыгнуть в себя, в бездну Я. Снаружи ваше Я уплощено, сплющено изменчивостью вашего мира, децентрировано им. Вы бьетесь у входа в иной мир и все мимо, скачите вокруг да около него. Вы сбиты с толку, у вас сбит прицел Я, оптика взгляда. Все ходит ходуном, мельтешит и не дает сосредоточиться на одном, что только важно, - важно для иной, а не этой, вашей жизни. Если вы в момент выхода из этого мира в смерти не найдете себя, то навсегда потеряетесь.
- Но как же так? Ты сам противоречишь себе, - обрадовался своей догадке Иван Иванович, за миг до этого подавленный своей пассивностью слушателя внутреннего голоса.
- Да, здесь есть парадокс. Чтобы трансформироваться, следует забыть себя. Но, забыв себя в момент трансформации, ты окончательно, уже духовно умрешь.
- И что делать? – в отчаянии воскликнул Иван Иванович.
- Твое отчаяние понятно, но не оно решает, а только удостоверяет. Решает воля
