Она всегда напевала эту песенку. Голос у нее был высокий, но какой-то нежный и в то же время звонкий. Но главное, она как-то по-особому очень чисто и красиво выводила эту простенькую мелодию, и тогда тем, кто ее слышал казалось, что они тоже вертятся вместе с голубым шаром бескрайнего неба, пролетая мимо белоснежных, причудливой формы облаков.
* * *
Группа будущих педагогов-строителей СП-71 приехала на геодезическую практику в Абзаково в конце июня на две недели раньше нас, трех групп чистых строителей, в том числе и нашей С-71-5. Мы еще только ставили палатки, а эспэшники уже заканчивали свои топосъёмки на отведенном им полигоне.
* * *
Управившись с палатками за 2 часа до обеда, наша группа разбрелась по лесному склону ближайшей горы, которую, наша гордость – штангист, полный, добродушный, но ехидный остряк Кругликов, окрестил «мелкой горушкой», имея ввиду расположенные подальше довольно солидные покрытые густым лесом горы. Лагерь расположился в очень красивом месте. Буквально в ста метрах протекала мелководная, но с идеально чистой водой, с заросшими ивняком берегами, речка Малый Кизил, которую давно окрестили Кизилкой. С одной стороны лагеря - не крутой, заросший смешанным лесом склон горы, с другой – большое поле посреди лесного массива, разбитое деревянными колышками на квадратные участки, размерами 30х30м, подготовленное для наших топографических съемок. Для сдачи отчета по геодезии, которую вел для нас пожилой преподаватель, геодезист-топограф, Крохалев, мы разбились на пары по принципу совместимости взглядов и знаний предмета «Геодезия и топография».
* * *
Разглядев вдалеке на поле несколько работавших «педагогов», я решил подойти и посмотреть, как они там рисуют диагонали участка из снятых точек. Тем более, что мой напарник – грек Петаниди, из семьи репатриантов, приехавших после войны в Магнитогорск на заработки, ушел с Кругликовым исследовать берега Кизилки. Кто-то сказал им, что в этих местах в речке водятся небольшие черепахи с плоским панцирем.
Первая девушка, попавшаяся мне на поле занималась съемокой одна, без накпарницы. Стройные ноги в коротких шортиках, спортивная фигура, лихо сдвинутая на затылок летняя женская шляпка – все это требовало определенного внимания. Хотя стояла она ко мне спиной и смотрела в окуляр нивелира. Смотреть то особо было не на что. Рядом лежала рейка, на которую и полагалось смотреть через прибор для определения превышений между точками. Однако, я все же, хотел пройти мимо, но услышал тонкий и красивый голос, напевавший про голубой шар, который крутился вместе с дворником и его метлой. Пришлось остановиться и послушать. Как только она исполнила последние строки
… … … …
- Крутится, крутится, крутится шар,
Душу кидает, то в холод, то в жар.
… меня бросило в жар, потому что она вдруг обернулась, и я увидел настолько красивое лицо, что тут же отвел в сторону глаза, покраснел и вроде пролепетал:
- Я, это… красиво поешь!
Она засмеялась, посчитав мою растерянность, итогом своего неожиданного поворота. Потом заглянула мне в глаза и пропела:
- Не смотрите на меня, глазки поломаете.
Я не с вашего села, вы меня не знаете!
- Я бесплатно не пою! Хочешь рассчитаться за песню – бери рейку и вперед… Мне осталось снять десять точек. Зойка, напарница, вот, отлучилась. Так что у меня одно вакантное место!
Я схватил рейку и чуть не бегом кинулся на первую, указанную точку. Она снова запела про шар, про улицы, церковь дома и, наверное, про то еще, как у меня от счастья кружится голова. Пока мы снимали остальные десять точек, незаметно подошли трое моих друзей – одногруппников: Кругликов, Петаниди и Жаднов Игорь.
Ехидный и толстый Кругликов сразу же перебил ее пение:
- Не о том поешь, красавица!
- Ну тогда спой ты, - хмыкнула она.
И Кругликов гнусавым, но тоже довольно мелодичным голосом
запел:
- Крутится вертится теодолит.
Крутится, вертится лимбом скрипит.
Крутится, вертится угол дает.
На две минуты он все-таки врет!
- А дальше? – заинтересованно попросила девушка. Кругликов загундосил дальше:
- Я микрометренный винт повернул
И одним глазом в трубу заглянул.
Вижу вдали там, где липа цветет,
Девушка в платьице белом идет.
Мигом влюбился я в девушку ту
И сфокусировал в темпе трубу,
И любовался я девушкой той,
Хоть и была она вниз головой…
В это время раздался сигнал обеда от звонких ударов большим половником по куску рельса подвешенного на цепи у походной кухни. И народ потянулся к летней столовой к длинному наспех сколоченному деревянному столу и такими же скамейками из досок на слегка врытых в землю сосновых чурбаках. Поварами были наши же студентки, готовившие на трех походных солдатских котлах «первое», «второе» и компот. Им повезло. За свою работу их освободили от самой практики и обещали зачет поставить автоматом.
Уходить не хотелось. Да и есть тоже. Я не хотя поплелся следом за товарищами, несколько раз оглянувшись на эту девушку, что осталась ждать свою подругу.
- Это кто? Что за принцесса? - спросил я друзей. Ответил Игорь Жаднов - тоже наша гордость, чемпион города по конькобежному спорту.
- Что? Уже влюбился, Шурик? Не ты один! Это Земфирка Билалова, конькобежка из нашей секции. Наши спортсменки самые красивые девчонки в институте. Но по Земфирке не то, что конькобежцы – по ней все спортсмены города сохнут.
* * *
Вечером у костра собрались все практиканты: и уже опытные «старички»-педагоги, ну и мы, вновь прибывшие «эсэшники».
Оказалось, что у педагогов до нас не было ни одного гитариста. Да и где ж им было быть, если в двух группах СП-71-1 и СП-71-2 было по два парня на каждые тридцать девушек. За то теперь нас было целых трое. Сашка Лебедев, Коля Селезнев и ваш покорный слуга. Был еще и четвертый, грек Петаниди. Но это был представитель студии «классическая гитара». Популярные песни не любил, петь не умел. Зато виртуозно исполнял на шестиструнке Кубинский танец, «К Элизе» Бетховена и мелодию к романсу «На заре ты ее не буди». Больше всех слушали Сашку Лебедева или Лебедя. Его репертуар был самым востребованным. Это был полублатной шансон и несколько студенческих песен, типа:
- Счастья нет, нет, нет
И монет нет, нет,
И кларнет нет, нет
Не звучит.
Под луной ной, ной, ной
Не кивай в ответ,
Все равно твое сердце молчит…
Зато одну песню Михаила Акимова лучше меня никто исполнить не мог:
- Как турецкая сабля твой стан
Рот - рубин раскаленный…
Песню эту пели все вместе, хором. Так же, как и Черную розу, и Дорогую пропажу. Песни на слова Есенина пел Коля Селезнев. В общем у каждого был свой репертуар, и никто чужие вещи не исполнял. В ту первую ночь Земфира пришла позже других. Присела у костра не далеко от меня. И тогда мне показалось, что подпевает она только мои песни.
А когда я заиграл «Крутится вертится …», она пела ее одна, в полной тишине. Остальные просто заслушались, боясь испортить песню. А потом долго-долго аплодировали ей.
В ту ночь я со страхом почувствовал, что влюбился, причем на смерть. Уже тогда каким-то чутьем я понял, что хотя и нравлюсь ей, но только нравлюсь, и ничего более. Во-первых, она умопомрачительно красива. Никакие киноактрисы ей даже в подметки не годились. Во-вторых, влюбиться можно было даже в ее волшебный голос. Когда он звучал, ее пение срывало настежь запоры самых черствых сердец и мне казалось, что если она захочет, то бросит под свои стройные ноги всю эстраду страны нашей, если не больше. В-третьих, мне передали, что у нее просто море воздыхателей… В общем налицо полная недоступность и безысходность.
На вторую ночь у костра она пришла и села рядом со мной. В тот раз я уже не сводил с нее глаз и заливался просто соловьем, исполняя свои песни.
Она тихо тронула меня за руку.
- Саш! Пойдем погуляем, сходим к речке.
Я вскочил, схватил свою гитару, и мы пошли к реке. Ночь была очень теплой. Ярко светили звезды. Надрывались кузнечики. Какая-то птица заливалась вдали, непрерывно повторяя свою счастливую песню. Мы молча сидели в густой траве на берегу речки. Кизилка нежно журчала внизу. Разбегаясь небольшими потоками, ее воды ударялись о крупные камни, потом разбивались о них чудными хрустальными брызгами.
Потом я что-то ей пел, но хотелось просто сидеть с ней рядом, а еще больше уткнуться в ее волшебные волосы, вдыхая в себя их нежный аромат и целовать, целовать ее всю от кончиков волос до пальчиков ее красивых ног. На самом же деле я тогда боялся даже дотронуться губами до ее щек.
Но, ту самую, третью и последнюю ночь я помню до сих пор. Помню почти каждую ее минуту. Мы снова были с ней на том же месте у реки. Она сидела с какой-то своей милой улыбкой и напевала что-то мелодичное, но печальное. Слова я не понимал. Да и до слов ли мне было? Я лежал, положив голову ей на колени и слушал ее дивный голос, готовясь слушать его всю оставшуюся жизнь.
- Саша! – шептала она, склонив свое лицо надо мной. – Ты хороший, очень хороший… Но у нас с тобой вряд ли что получиться…
Сердце у меня сдавила глухая боль.
- Почему, почему? За что ты со мной так? – без конца твердил я, хотя понимал прекрасно, что не стою ее, ни капельки.
- Нет, не в этом дело! Много причин… Одна из них - у меня закончилась практика. Я завтра уезжаю в город в общагу. Потом домой в Абзелиловский район. И вообще, следующий семестр после каникул будет у меня последним в этом институте. Родители договорились и меня со второго семестра переводят в Уфу в МИНХ имени . Плеханова на первый курс факультета экономики и права. В прошлом году я провалила там вступительные экзамены и еле успела сдать их в МГМИ у вас в Магнитогорске.
На следующий день она не пришла на завтрак. Потом меня нашел Игорь Жаднов и передал мне:
- Земфирка ждет тебя с рюкзаком у своей палатки. Иди провожай ее на станцию! Что она в тебе нашла? Черт тебя знает! Но не спеши прыгать от счастья. Не хотел я тебе говорить. Был у нее какой-то очень крутой парень. Не то боксер, не то самбист. Он всех поотшивал от нее. А этой весной они, то ли поссорились, то ли разбежались, не знаю…
Я тогда слова эти просто мимо ушей пропустил. Тут как раз ехидный Кругликов, что провожал нас с Земфиркой от костра завидущим взглядом, заныл мне в след:
- Куда, куда вы удалились
Весны моей златые дни…
* * *
Она действительно ждала меня возле своей палатки. Ее внушительных размеров рюкзак лежал рядом, дожидаясь моего внимания. Я шел к ней и думал, что буду делать и как мне до осени придется жить без нее? Не проходило и минуты, чтобы эти три дня я не думал о ней. А теперь, когда она уезжала я просто считал эти минуты и молил бога, чтобы он растянул их на часы. Уже тогда наступающие без нее 2
