вообще? У, твою мать... Семена не только убили, а зенки повыкалывали, язык с корнем вырвали. Вот такие, брат, дела теперь в поселке творятся. Один ужас!
Тут Ширяева обступили мастера и инженеры, и каждый на свой лад взялся излагать неосведомленному человеку собственные догадки изуверства, свершенного над снабженцем Машковым.
Роману Денисовичу только осталось поворачиваться к новому рассказчику и внимать ахинеи, вызревшей в неискушенных умах обычных людей, пораженных такой невиданной жестокостью.
Наконец, вдосталь просветившись, собрав вместе преподнесенные факты, инженер уже и сам стал выстраивать соображения и даже обосновал версию имевшего место преступления.
— Ну, ребята, не думал, что узнаю такие страсти-мордасти, оторопь — берет страшный сон... — и не к месту добавив избитое присловье: «Тут дело пахнет керосином...», — продолжил задумчиво, собираясь с мыслями, — хотя и так ясно, что пучком соломы дом так запросто не сжечь... Лихая банда орудовала, одному человеку не под силу два дела сразу провернуть... — и прикусил рот.
Кто-то из зевак, наверное, также по привычке, бездумно добавил: «Здесь, братцы, без бутылки не разобраться...», — и засмеялся плоской шутке. Но, не получив одобрения, быстро умолк. Ширяев же, малость обождав, продолжал размышлять вслух:
— Видно, мужики, Семен в темных снабженческих делишках окончательно на хрен запутался, по горло завяз... Связался с бандюками-архаровцами, вот и не поделили, или недодал, обул кого на два сапога. Дело швах...
— Да нет, Роман, кому Машков на хер нужен... Связываться с ним станут... из дерьма голову подставлять... Разве непонятно, что убийц найдут, никуда не денутся... да и шлепнут по военному времени. Думаю, братцы, тут сложней и страшней, — поделился мнением главный механик, мужик по-крестьянски рассудительный и осторожный. — Парень влез не в свои дела.
— А уж какие такие — «не свои дела»? — разом вопросил нестройный хор голосов.
— Эх, ребятушки, вот у меня в гражданскую, — и механик загнул затейливую байку о штабном писаре, который откопал слишком секретные бумаги и захотел воспользоваться тайной информацией в корыстных целях, только через день нашли мужика с отрезанной головой.
— Да, ладно, товарищи, — раздался возглас якобы разумного человека. — Откуда там у Сеньки убойные материалы — одни сраные накладные да мятые квитанции. Из-за девок Машкова порешили, — и уже уперто завершил. — Гад буду, на потаскухе сдуру погорел... Нарвался на психа рогатого, не век охламону чужих баб дрючить...
— Ну, хватит чушь молоть! Ты, Федот, похоже, как потерпевший, на Семена наезжаешь... — влез еще один делопут.
Слушатели разом заржали, уловив нехитрый намек. Разумник Федот тут же окрысился и злобно послал окружающих на три буквы. Мужики еще громче загрохотали над подозрительным «рогоносцем». Деляга же продолжил и изложил людям уж не такую и глупость.
— Из-за баб подлючих или девок дешевок — принято по мордасам бить, а не языки резать или глаза колоть, да и домов не жгут, — прозвучало разумно. — А вот читал ребятушки о сектантах, у них тайные обряды на кладбищах совершают. Подлые иноверцы там по черным книгам жуткие зверства вершат. В клубе в библиотеке спросите французского писателя, забыл фамилию, — но тот подробно описывает бл***кие радения. Эти мерзавцы даже младенцев режут, а сами наголяк в черные балахоны одетые... А потом перемажутся невинной кровью и вступают в свальных грех без разбору друг с дружкой. — Раздались возгласы неверия, а механик даже закрутил пальцем у виска. — Да не вру, гад, буду! — упорствовал рассказчик. — Сам читал... Хочешь на спор, на бутылку белой... ну что, кишка тонка? Тоже мне — «мяханик» грамотей... — и уже спокойно закончил. — Вот такие отъявленные злодеи запросто могут человека укокошить. Как пить дать, в жертву принесут сатанинскую — то есть жертву с ихими уродскими прибамбасами.
Воцарилось тягостное молчание. Мужики зачесали затылки. Нашелся еще один выдумщик из пожилых и вспомнил, как в старое время, еще до революции, в пригородном селе жандармы арестовали трясунов-иеговистов, а может, и хлыстов холощенных... Со слов рассказчика, эти ироды скупали по округе топоры и топорища, готовя рубящий инвентарь для предстоящего вскорости ссудного дня, собирались убивать православных людей. Якобы потом нехристей гамузом выслали, куда Макар телят не гонял, и с той поры в округе стало тихо и спокойно.
Разговоры на трепетную тему продолжились, но уже не столь взбалмошно и ретиво. Конечно, люди жалели непутевого снабженца Семена Машкова, в потемках души уповая молитвенно: «Не приведи Господи, к подобной участи!»
Тут, наконец, появился главный инженер Михаил Васильевич, молодой еще парень лет тридцати пяти. Увидев подобие сбившейся галочьей стаи, тот гаркнул на сборище луженым горлом, призвал дискутирующий народ к дисциплине и порядку. Но так запросто возмущенных людей не остановить, раздался даже некий ропот. И тогда нашелся смельчак и озвучил настрой общества по поводу страшного случая. Главный инженер — человек, знающий, чего другим смертным ведать не позволено, пояснил, что через час приедет энкавэдэшное начальство и органы разберутся как положено.
При упоминании «органов» люди притихли, даже прижухались, и больше имя Семена Машкова вслух не упоминалось.
Планерка прошла комом, а, впрочем, каждый и так знал, чем предстоит сегодня заниматься. А с возникшими проблемами в такой день лучше не лезть, а то попадешь под горячую руку начальства.
— Михаил Васильевич, — Ширяев обратился к главному инженеру, — разрешите, домой сбегаю... одна нога там — другая здесь. — На уместный вопрос «зачем» живо ответил, — да авторучку забыл, без нее как без рук... быстренько смотаюсь, Михаил Петрович.
— Ну, иди, Денисович, только пошустрей оборачивайся, — махнул рукой главный.
Только не к родному дому на людной улице Свердлова поспешил Роман Денисович. Инженер направил стопы в тенистый переулок, уютно прикорнувший в стороне от наезженных дорог. Открыв расшатанную калитку на покосившемся щербатом заборчике, Ширяев прошмыгнул внутрь двора, заросшего бурьяном и чертополохом. На вросшем в землю кособоком крылечке старинной, сроду не крашеной хибары курил козью ножку здоровенный мужик в грубых кирзовых сапогах и потерявшем цвет грязно-сером пиджаке.
— Привет, Лошак! — сказал, как скомандовал Ширяев и огляделся округ. — Покурить вышел, или с ночи не дрыхнешь... Впрочем, понятно, с непривычки... какой уж тут сон... — и сделал презрительно отчужденное выражение лица.
— Чего пришел, чего еще надо? Вот навязался... на мою голову... — неприветливо ответил хозяин дома и, кашлянув, отхаркиваясь, матерно выругался.
— Да не злобствуй, Василий, а лучше, бродяга, послушай... — Роман Денисович жестом велел хозяину подвинуться, оглядев шершавую половицу, брезгливо присел. Но прежде чем начать разговор, вынул из кармана тужурки рифленый латунный портсигар. Намеренно щелкнул, откинув крышку, достал две папироски фабрики «Наша марка» и предложил одну Лошаку. Тот, понюхав духовитый табак, заложил ростовчанку за оттопыренное ухо, продолжая смолить слюнявую цигарку. Ширяев закурил, выпуская дым носом, перейдя чуть не на шепот, начал разговор.
— С утра слышал уже, наверное... Да что там темнить, кругом в поселке трубят о Семене Машкове. Ну а я доволен... сработали относительно чисто. Народ в полном недоумении — кому так понадобился этот непутевый снабженец... Ну, короче говоря, шороху в Кречетовке навели — туши свет... Надолго теперь запомнят...
Конюхов слушал, разинув беззубый рот. Потом зашамкал заплетающимся языком:
— Сделал, как приказал... И слова мудреные вызубрил в точности до каждой буковки и без листа наизусть передал. А потом, опосля, тех битюгов к бабке на хутор отправил. Научили жлобов немцы пакости делать, чукавые вышли ребята!.. Но по чесноку надо бы псов поганых замочить к е**не фене. А то поймают органы, как пить дать — возьмут с потрохами. Сдадут телки позорные меня по первое число, тут к бабушке не ходи. А что тогда стану делать?.. Я старый человек, боли сильно боюся... — крякнул дед.
Ширяев, убирая портсигар в загашник, сделал неловкое движение, на мгновение задержал в кармане руку. Что не осталось без пристального внимания Конюхова. Старик, несмотря на подагру в суставах, быстро вскочил на ноги и уже изготовился вынуть из голенища финский нож.
Инженер, высвободив кисть, сделал упреждающий жест.
— Чего тут паникуешь, дурак?.. Если надо, враз уделаю... Тоже ловкач нашелся, придурок, за финкой полез. Думаешь — зачистить пришел, что ли? Херового обо мне мнения, Лошара... Нужных людей беречь надо, — и хмыкнул лукаво.
Конюхов тоже миролюбиво ощерился, но на крыльцо больше не сел.
— Одно просеки, Лошак, — если да кабы выросли грибы... Диверсантов еще не поймали, да и не найдут, если кто не стукнет... — и Ширяев внимательно посмотрел на затихшего урку. — Ну а коли так случится, как говоришь, — избавь Бог, конечно, — и окажешься в кутузке у красноперых, то, полагаю, меня не сдашь, нипочем не сдашь, Лошак. Пойми, ведь знаю о твоей младшей сестренке, живет близко — пять остановок, полчаса ехать на литере. И о ее муже, убитом на фронте, и о детках малых знаю. Известно, что каждую неделю харчи подкидываешь семейству, гостинцы ребяткам даешь, конфеты и печенья магазинные. До фига знаю, пустая ты башка. Сдашь, сука, вырежут родственничков... никого не пожалею. Тут уж будь уверен, слов на ветер не бросаю. Не дешевка блатная... Усек или повторить.
— Да, понял... не дурень, из ума еще не выжил. Звери вы, а не люди...
— Еще поговори тут, старый хрыч...
И инженер, что вовсе не подобало интеллигентному человеку, сделал откровенно шпанский выпад в сторону Лошака. Тот даже испуганно отшатнулся, но Ширяев уже принял благопристойную позу.
— Смотри у меня... — предупредил уже спокойно, — не наделай глупостей. А то на том свете будешь локти кусать. А теперь слушай внимательно. Писать записок уже не стану, так запомнишь, — и Ширяев приблизился к Конюхову на расстояние вытянутой руки. — Положим, НКВД сграбастает диверсантов. Из них наверняка выбьют показания по полной. Ну и Василия Ивановича,— Ширяев, скорее шутя, впервые назвал старика полным именем, — за шкирку притащат на цугундер. Бить будут… ну а ты уж, когда будет невмоготу, расскажешь следакам вот такую байку…
Инженер в подробностях рассказал уркагану о якобы посетившем пахана особисте. Дед внимательно слушал, не проронив ни слова. Ширяев же сделал еще ряд наставлений:
— Покажись правдивым, пусти слезу. Ведь умеешь прикинуться полным кретином... Вот и стой на том до конца. Коли сдюжишь... все будет в ажуре, за племянников «не боись». Ну, ушлют старого дровишки рубить... а я сестричке подмогну, не брошу, — и как отпетый урка коснулся большим пальцем переднего резца. — Зуб даю!..
Лошак поджался, напрягся, переварив сказанное, спросил:
— А теперь что, Роман Денисович, прикажите делать, — видимо, в ответную Конюхов вспомнил, как зовут Ширяева.
— Скоро с
