(https://www.youtube.com/watch?v=SYqdsp2vqE0 – песня «Карелия» в исп. Лидии Клемент)
Натоптанная тропа, по которой я сутки назад доехал на велосипеде до железнодорожного переезда, оказалась полностью затопленной. Пришлось объезжать целый квартал посёлка, чтобы добраться до дома.
Надо было видеть выражения лиц встретившихся мне по пути прохожих, с какими они провожали вздёрнутого, аки стяг победителя, сома на алюминиевом весле у меня за спиной! А встретилось прохожих немало - сперва в лице прихожан, валом поваливших из лютеранской церкви по окончании воскресной службы, а затем торгового люда на местном рынке.
Я и сам, вроде, стал выше ростом и чуть не воспарил над велосипедным сиденьем от обращённого на мою персону всеобщего внимания. И песенку захотелось в голос спеть, наподобие той, что звучала в фильме «Таинственный монах»:
На площадь, люди, ваша честь,
Для громадян и дам.
Наш пуд, как был, он так и есть –
Шестнадцать килограмм. – Хотя один только сом уверенно тянул на два пуда.
Чему-то полезному в жизни я всё же научился, если судить по нынешнему улову. Мастерство не пропьёшь! Тем более, из золотого дальневосточного детства оно родом, где и щук за брёвна можно было принять, и таёжные речки вскипали-пенились, когда рыба лососевых пород на нерест шла, в истоки против течения стремилась из последних своих сил. А может, это просто следствие слабой личной заинтересованности в конечном результате (как правило, легко даётся и само плывёт в руки то, чего не очень-то сильно хочется).
Как бы то ни было, в последние годы редко с пустыми руками возвращался с самых разных водоёмов, и при моём холостяцком статусе проблемой стала утилизация улова. Нынче в этом существенно помогала квартирная хозяйка –хозяйственная и прижимистая баба Матрёна, разменявшая восьмой десяток лет, но всё ещё крепкая и статная. На глаз оценивая улов, она всегда торжественно объявляла сумму, на которую будет уменьшена плата за жильё в следующем месяце.
- Батюшки-святы! Вот привалила тебе удача, милок, так привалила! – Она и руками всплескивала и пританцовывать стала, когда я поместил ещё трепыхающегося сома в стоявшее возле крыльца оцинкованное корыто. А после того, как добавил к сому пяток налимов, она решительно затянула под подбородком концы головного платка и торжественно провозгласила:
- Месяц… Нет. Два месяца плату за жильё с тебя брать не буду!
Совсем нелишними будут сорок рублей для моего аспирантского бюджета, поступления в который ограничивались сторублёвой стипендией.
На пристроенной к дому дощатой веранде с окнами в одно стекло на трёх стенах было ненамного теплее, чем на улице. Но после длительного пребывания на свежем воздухе щёки у меня горели огнём, а по всему телу разливалось благодатное тепло. Пристроил оставшуюся часть улова в имевшийся в хозяйстве бабы Матрёны небольшой ледник и неожиданно ощутил навалившуюся усталость. Да такую, что еле ноги передвигал, возвращаясь в своё пристанище.
Когда разобрал и развесил для просушки походное имущество, ароматы свежей рыбы, дыма от костра, древесной смолы и хвои заполнили всё пространство веранды. Словно и не возвращался с рыбалки. А кроме того, прямо физически ощутил, что какая-то моя часть улетучилась со снежинками, выскакивающими из тёмной речной глубины и устремляющимися в небо, и ещё один порядочный кусок отправился в космическое путешествие вместе с освещённым кругом речного берега и горящим костром в центре.
Из включенного транзисторного приёмника «Селга», как по заказу, послышалась знакомая с давних пор песня:
В pазных кpаях оставляем мы сеpдца частицу,
В памяти беpежно, беpежно, беpежно встpечи хpаня.
Вот и тепеpь мы никак не могли не влюбиться,
Как не любить несpавненные эти кpая.
Долго будет Каpелия сниться,
Будут сниться с этих поp
Остpоконечных елей pесницы
Над голубыми глазами озеp.
Прилёг я на спальный мешок, расстеленный поверх деревянного щита, и погрузился в приятные воспоминания.
Не зря людям слабым и бесхарактерным кто-то из «душеведов» рекомендовал суровые жизненные условия в качестве общеукрепляющего средства. Вот я и отправился в Карелию, имея целью поправить пошатнувшееся здоровье физическими упражнениями на свежем воздухе, а также набраться решимости и твёрдости духа для жизни в уединении, подальше от городской суеты.
Директор леспромхоза встретил меня, как родного. На лето приходится пик отпусков, и дополнительная пара рабочих рук для него была совсем не лишней. К тому же, лесоруб одной из бригад надолго выбыл с трудового фронта, серьёзно повредив ногу. И в день приезда я, экипированный в кирзовые сапоги, рабочую одежду и при каске, сразу после оформления помощником вальщика леса на попутном лесовозе направился на лесосеку.
Не более часа пропылив по грунтовой дороге, «Урал» свернул с неё и с рёвом стал пробивать новую колею в месиве лесной дороги, ведущей к становищу лесозаготовителей. Сквозь открытое окно в кабину потоком лился непередаваемо приятный дух земли и цветущего майского леса. А я, трясясь и раскачиваясь в кабине, наблюдал медленный хоровод сосен под безоблачным майским небом по обе стороны дороги и чуть ли не с каждым вдохом физически ощущал, как прибывает сил в организме.
Наслаждался, пока не повеяло спиртовым духом свежеспиленной древесины и не стали всё чаще встречаться по пути большие проплешины с торчащими пнями вместо деревьев и перепаханной землёй вокруг них. Донёсся рокот трелёвочного трактора в сопровождении жужжания бензопил, показались и участники действа. Четверо человек, каждый при помощнике, валили одну за другой корабельные сосны, восемь человек обрубали ветви и укорачивали стволы до нужной им длины, ещё четверо цепляли полученные обрубки к длинному тросу трелёвочного трактора, словно пойманную рыбу на кукан, и сопровождали добычу до её погрузки на приёмный щит трактора.
Слаженной командой, в одинаковых оранжевых защитных касках и чёрных спецовках, похожие на каких-то гигантских муравьёв, лесорубы вгрызались в зелёно-рыжее пространство леса, оставляя после себя издалека видные светлые пятаки пней и поверженные сосны. Заворожённо провожал я взглядом падение каждой из них, наблюдал, как они изгибались на земле, словно корчась в предсмертной агонии, и растерянно пытался найти ответ на всплывший в сознании вопрос: «А в нужное ли мне место я направляюсь»?
Не так-то просто оказалось влиться в рабочий коллектив, целиком состоящий из шабашников Закарпатья и связанный тесными родственными узами, к тому же. Дремучий национализм и языковый барьер (наречие, на котором изъяснялись ужгородские «вуйки», сильно отличалось от знакомого мне на слух украинского языка) были не самыми главными препятствиями. После нескольких произошедших обменов мнениями, вначале словесных, а затем и с помощью жестов, удалось убедить самых молодых и ретивых из «вуек», что силу и энергию им лучше применять на работе. Установившиеся в итоге отношения можно было назвать, скорей, вооружённым перемирием, чем сотрудничеством, но меня это вполне устраивало – после африканских приключений меньше, чем когда-либо раньше, я желал единения хоть с какой людской общностью вообще.
Гораздо хуже было то, что каждый член бригады, образно говоря, на свет появился с топором и бензопилой в руках, всю сознательную жизнь занимался лесозаготовкой и мастерски владел всеми специальностями в этом очень даже непростом, как оказалось, деле. Я же с моими зачаточными плотницкими познаниями и навыками, которых набрался при строительстве домов из бруса, и в подмётки им не годился. А с учётом неважного состояния здоровья являлся самым настоящим балластом, навязанным бригаде ей в убыток (заработок делился поровну на всех членов бригады, включая и имевшуюся повариху).
Спасло меня от позорного изгнания в первый же день то обстоятельство, что бригадир, не говоря об остальных, не блистал ни интеллектом ни знанием письменного русского языка и сопровождающую лесозаготовку отчётность запустил до такой степени, что дошло дело до угроз администрации леспромхоза лишить бригаду премии, которая составляла сорок процентов заработка, за непредоставление ежемесячных отчётов о проделанной работе. Бригадир, несмотря на недовольный ропот остальных членов бригады, предъявил мне ультиматум: в недельный срок привести всю отчётность в порядок или убираться восвояси.
И опять, как и на срочной службе после исключения из училища, стал я постигать новое для меня дело в качестве «штабного писаришки».
