Рио-Рита

Перебьются.

За дверью послышались звуки. Кто-то звонил в дверь соседям. Дверь с тонким скрипом открылась. По соседству с нехорошей квартирой, в которой проживали супруги – мастер и Маргарита – жила одинокая старушка, Марья Алексевна, потомственная княгиня, между прочим. Эллочка говорила, что у неё есть дети, и даже внуки и правнуки, но Маргарита ни разу не видела, чтобы кто-то навещал старуху.

У Марьи Алексевны жило двадцать котов, не меньше. Из квартиры всегда доносился ужасный запах. Маргарита предпочитала не сближаться с соседкой – иначе пришлось бы ходить в гости. А у неё аллергия с детства – на кошачью мочу. На этот тоскливый запах. И на старость. Если случается сталкиваться со старыми людьми, Маргариту накрывает так, что от уныния удаётся освободиться только с помощью какой-то сильной встряски. В хорошем смысле…

Эллочка ей объясняла как-то, что аллергии на кошачью мочу не бывает, и на запахи тоже. Аллергия бывает на белковые соединения, которые содержатся в коже и шерсти. Но Маргарита знала точно: у неё аллергия не такая, как у всех. Если в подъезде или в квартире пахло кошачьей мочой – на неё нападал такой панический приступ, что она начинала задыхаться, как астматик.
— Откройте, это полиция! – раздался мужской голос.

Ещё некоторое время у двери слышалась возня и лязг дверной цепочки.

— Скажите, ваш сосед когда бывает дома?
— Милиция?! – послышался старушечий возглас и всплеск ладоней.- Не знаю, я их и не вижу.
— А он что, тут не один живёт?
— Не один… С Риточкой.
— Это жена?
— Сожительница! – кротко отвечает Марья Алексевна.

У Маргариты кровь бросается в голову. Какое ужасное слово! Из какой мракобесной эпохи оно вдруг вылезло и вползло в её дом? Мастер называл её женой. И всем вокруг говорил: моя супруга, Маргарита. Она его тоже всегда считала именно мужем, а не любовником.

— Не расписанные живут! – ехидно уточнила соседка.
— А вы не путаете ничего?
— Молодой человек, я ничего не путаю. Я живу в этом доме всю жизнь!
— Ладно. Странно. Хорошо, если увидите его, передайте, пусть позвонит. Я записку оставил с номером телефона ему в почтовом ящике внизу и повестку в суд.
— Какой суд?

— Да развестись с ним бывшая жена не может. Там какие-то имущественные вопросы. Он два раза уже не явился. Да ерунда полная: нужно просто поставить точку. Так сказала его жена. Никаких особенных проблем. Так и передайте.

В полутьме играет патефон. «Рио-рита»… Маргарита любит эту вещь. Она стильная, старинная. Как этот патефон из чьей-то коллекции, на экране монитора. Старинные вещи, как и старые привязанности, вызывают нежность. Она вспомнила о бывшем муже, коллекционере антикварных редкостей, дореволюционных механических игрушек, грампластинок и книжных изданий эпохи Серебряного века, хрупких старинных фарфоровых кукол и ваз. Он был обеспеченным человеком, вдвое старше её. И хотя он относился к Маргарите щедро и бережно, как к одной из самых ценных находок из его жизненной коллекции, состоящей из раритетов, Маргарита от него ушла к мастеру – в чём была. Взяла только немного денег, документы, одежду и обувь. Всякие женские мелочи – драгоценности, косметику, маникюрные принадлежности…

Мастер купил эту квартиру для них, ещё когда они тайком встречались. Чтобы не скитаться по друзьям, выклянчивая ключи от пустой квартиры или дачи, чтобы не снимать апартаменты посуточно. В этих квартирах, которые сдавались почасово и посуточно, всегда чувствовалось что-то непристойное, постыдное. В новой квартире было пусто, голоса гулко бродили по жилищу, но Маргариту и мастера захлёстывало ощущение счастья и пьянящей свободы. Любовь – это бесконечное счастье, и безграничная свобода. И такое чувство, будто у тебя всё время в крови бродит хмель и слегка кружится голова. И щёки ни с того, ни с сего вспыхивают горячим и нежным румянцем. И сердце как-будто звенит тихонько, и дрожит, переполненное нежностью…

Маргарита могла посвящать время воспоминаниям об этом эйфорическом периоде их жизни – безостановочно. Она тогда виделась с ним только по вечерам – но почти каждый день. А потом он переехал к ней сюда с вещами: со всей бытовой электротехникой, огромным старым чемоданом, набитым вещами и книгами, с баулом, где были его коллекции. Старинные металлические солдатики, танки, тачанки цвета тёмного хаки, какие-то резиновые индейцы и динозавры – и несколько старинных женских статуэток из гипса… В старом «дипломате» были ещё две небольшие, мастерски срисованные копии с картин Дега – балерина, сидящая на полу и ещё одна балерина, танцующая и светящаяся среди коричневатого сумрака. Картины повесили на стену. Дом ожил. На окнах появились тяжёлые шторы из искусственного бархата, красивое постельное бельё, дорогие махровые полотенца и халаты, элегантная посуда.

Обняв его за шею, Маргарита тихонько и счастливо смеялась:

— Ты что, вывез весь дом, что ли?
— Я же оставил квартиру! Мы честно поделили всё, так сказать, нажитое в совместном браке.

Мастер тогда устроил Маргарите потрясающий романтический вечер – с цветами в большой старой чугунной ванне, с шампанским и красным вином. Перемывая ложки и вилки, привезённые мастером из его бывшего дома, Маргарита ощутила ещё тогда неожиданный неприятный холодок. Почему – она не отдавала себе отчёта до сегодняшнего дня. Ей почему-то стало неприятно смотреть на эти вилки, ложки… Но потом всё забылось. Жизнь покатилась своим чередом. Мастер не сводил с неё глаз. Писал стихи, и она находила в них всю себя – прекрасную, как богиня. Рисовал её, обнажённую и просто в неглиже. Тогда он ещё не продавал такие картины – прятал их ото всех, как драгоценность… Они занимались любовью везде, где только можно было себе представить. Марго знала, что их сам Бог сотворил друг для друга. Они напоминали зверей, вечно голодных, тоскующих по любви, зверей.

За праздниками следовали будни. Вечеринки, аборты, романтические ужины, измены, сцены ревности, отвратительные ссоры и сладостные примирения… Было много любви и вина. Музыка лилась из колонок в полутьме...

Патефон подрагивает на экране и кажется почти настоящим.

3.

Тоненькая шея… Форточка открыта…
Блузка из сатина, запах табака…
Побыла Афиной или Афродитой,
будет Галатеей — ей не привыкать…

Маргарита заплакала. Ей опять захотелось вина. Желание выпить было подобно судороге. Но идти в магазин не хотелось. Тогда она набрала номер одного парня, с которым у неё когда-то был короткий роман. Мастер тогда был в бегах, как сегодня. А Маргарита тогда, вся не своя от несчастья, надралась в баре до чёртиков и познакомилась с высоким черноволосым парнем. Он был моложе её, наверное, лет на десять. От него пахло дорогим одеколоном и сладким, манящим табаком. Он оказался фотографом.

Тогда она не решилась на рискованную фотосессию. Хотя тело своё она считала безупречным. Так оно и было – молодые парни оборачивались ей вслед, а мастер в такие минуты ревновал….

Фотографа звали Ваня. Он был человеком, что называется, без комплексов. Маргарите нравилось, как он на неё смотрит. Как гладит её кожу. Как говорит тихо и восхищённо: «Галатея…»

Он снимал её одетой. Обвешивал пространство вокруг неё большими яблоками из папье-маше, фотографировал с забавной шляпой в руках, с огромным фанерным ключом, оклеенным золотистой фольгой, со старинными ридикюлями и пустыми рамами от картин… Получалось загадочно и необычно. Ваня рассказывал что-то об авангарде, о фотовыставках, которые у него происходят в разных городах. Маргарита даже не запомнила в каких… А потом Ваня ушёл готовить ужин, посадив её перед экраном огромного дизайнерского компьютера – смотреть картины из его электронной коллекции. Они были разные. И художники были разные. Какие-то рыбы с птичьими головами, мыши с телом гусениц, уродливые женщины и мужчины, сидящие за столами с вином и стаканом. В одиночестве.

Марго понравился только один художник из коллекции Вани. Она не запомнила его имени. Герой его картин был странным, грустным и трогательным. У него была шляпа, как у Чарли Чаплина, невыразительное, смутное густое облако вместо лица. На одних картинах сквозь дыру в его теле на уровне сердца видно было небо и облака, а на других картинах вместо сердца была нарисована клетка с птицей, а ещё – клетка без птицы, распахнутая настежь, с дверцей, которая вот-вот, казалось, оборвётся.

Но особенно крепко запомнилась Марго картина, где герой в шляпе был посреди холста – одинокий, безликий, безмолвный. Лица не было видно, потому что прямо перед ним висело яблоко. Это походило на сон или ловкий фокус. Яблоко просто парило в пространстве, вопреки здравому смыслу и закону тяготения. Оно закрывало лицо изображённого мужчины, и казалось, вообще было — вместо лица.

В тот вечер Ваня попробовал её уговорить сфотографироваться без всего. Говорил, что хочет сделать фотосессию в стиле «Ню», и что это будет настоящая бомба. В его глазах плясали жуткие ледяные черти, Марго их увидела явственно, как в кино. И почувствовала опасность. Отказалась, похолодев от одной только мысли о том, что эти фотографии могут каким-то образом попасть в интернет. Что их может кто-то увидеть. Такой «бомбы» она бы, наверное, тогда не пережила.

Иван не стал настаивать. А утром Марго вернулась домой, в пустую квартиру, и с облегчением вздохнула. По крайней мере, можно было не беспокоиться о том, что придётся выяснять отношения. Мастер дома не ночевал, поэтому даже не узнал, что в эту ночь Маргарита уронила все яблоки, с которыми мастер рисовал её столько лет.

Она ищет сначала номер мастера. Нет, не отвечает. Вне доступа. Ищет номер черноволосого фотографа неверными пальцами, листая телефонную книгу смартфона.
— Алло… Иван?
— Привет… — он, кажется, не рад.

Маргарита чувствует себя отважной, смелой. Мастер ей как-то сказал – то ли с досадой, то ли с грустью: «Марго – ты роковая женщина… Ты знаешь об этом? Тебе кто-нибудь когда-нибудь об этом говорил?»

— Привет. Я хочу сказать тебе… Что я согласна. Я сейчас приеду. Вызову такси. Встретишь?

Некоторое время смартфон молчит, из него доносятся неясные шорохи, клацанье закрывающейся двери. Потом она слышит, как из крана с шумом льётся вода там, в чужой квартире, увешанной фотографиями. Видимо, Иван зашёл в ванную.
— Ну ты даёшь, Марго… Во-первых я уже сплю. Во-вторых… А, впрочем, неважно. Что за срочность? Если ты готова – приезжай с утра, только не ко мне домой, а в мастерскую. Я даже такси за тобой пришлю. Приедешь?

Марго молчит.
— Алло… Алло! – зовёт Иван её вполголоса, будто боясь, что его кто-то услышит.

Марго молчит, потому что губы слиплись от вина, а горло свело судорогой от слёз.
— Марго, ты слышишь меня? Давай завтра! Не думай, я не какое-то барахло. Это же не просто так, развлечение. Я заплачу… Мы заработаем кучу денег. Слышишь меня, Марго?

Она молчит уже несколько секунд, а в ушах бьётся «Рио-Рита», и кажется, эта музыка сейчас разорвёт ей голову!

— Да… — её голос тих, она говорит почти шёпотом, потому что боится расплакаться. – Во сколько такси подъедет?
— Давай часам к десяти. Успеешь собраться?
— Хорошо…
— Ну всё… — в его голосе облегчение и искренняя радость. –