золото. Им надо много-много золота. А я не искал, нет… , - старик пожал плечами. – Оно само нашлось. Да… Оно нашло меня. Я не искал… Наверное, так надо. Боги лучше знают, кому что дать, - бормотал он, а Гойг не понимал его бормотания, похожего на бред выжившего из ума старика. Тунгус говорил и не мог остановиться. Желание выговориться пересилило природную невозмутимость, и Гойг не смог бы этому помешать. Ему оставалось только слушать. Тунгус всё равно не оставил бы его в покое. Тот сидел уже вплотную и продолжал бормотать:
- Да, я нашёл… Осенью, до снегов. В ручье… Это золото… Золотой камень…Большое золото, да… Даже Алтанай не знает. Никто не знает… Зато я теперь знаю, что надо делать, да… - решительно произнёс он. – Алтанай не охотник. Ему нужен дом для Мэнунь, для сына. Я сделаю внука охотником. Мэнунь видела в тевизоре. Там большие дома. С большими окнами, с заборами, с высокой крышей. Они будут жить такой дом. Не в тайге. В городе будут жить, да… Бог помог Алтанаю. У него будет большой дом.
Гойгу надоело слушать бормотание и горячий шёпот старика:
- Какой дом?! Ты знаешь, сколько он стоит?! Сколько лет надо сдавать пушнину для этого!?
- Зачем пушнина? Не надо больше пушнина. Не надо охота и капканы, - старик проворно вскочил, отбежал к своему матрасу, сунул под него руку и вернулся обратно с грязной тряпкой, в которую было что-то завёрнуто. Он сел и развернул тряпку.
Человек, ни разу в жизни не видевший золото, сразу понял бы, что перед ним при виде этого массивного жёлтого булыжника. Иначе нельзя было назвать то, что увидел Гойг на коленях старика. Самородок размером с кулак. Неужели действительно находит тот, кто ничего не ищет!? Гойг никогда не задумывался над этим вопросом. Но он с первого взгляда на золото почувствовал его неодолимую власть над собой. Сам того не понимая, он по-иному начал ощущать окружающий мир, самого себя, словно золото своим видом включило в его организме механизм, отсчитывающий часы его новой жизни. Он не в состоянии был распознать в нём механизм самоуничтожения. Не зря его брат посвятил свою жизнь золоту. Это же предстояло и ему, но случилось это раньше, неожиданно.
Гойг медленно протянул руку и взял булыжник в руку. Он с трудом уместился на ладони и холодил пальцы, но от этого холода внутри разгорался пожар, полыхая по всему телу. Гойга сжигало изнутри неведомое до сих пор чувство. Кровь стучала в висках, а в голове пульсировала мысль: «Сколько домов можно на это купить!? Сколько!?». Бушевавший внутри пожар сжигал все ответы. Тунгус что-то бормотал, но Гойг не слышал, уставившись на самородок. Очнувшись, он обнаружил, что второй рукой гладит самородок, а тот своими неровными краями цепляет его пальцы, словно требует, чтобы его гладили и гладили бесконечно. Длилось это недолго. Тунгус протянул руку и самородок снова исчез в грязной тряпке.
- Ты не лочо. Ты чужой на этой земле. Скажи, куплю я дом на это золото?
Гойг не замечал ни табачного дыма, ни духоты в чуме. В голове шумело:
- Да, вполне можно купить дом, - медленно произнёс он. – И мебель. И ещё останется, - он налил в кружку чай. Хотелось пить. Его терзал жар изнутри, а тунгус бормотал, пряча свёрток под матрас:
- Да, Алтанай и Мэнунь – оба золотистые. Их имена притягивают золото. Боги знают, что делают, однако. Не надо охота, не надо тайга. И тебе не надо тайга. Завтра поедешь, а пока спать будем, - тунгус был доволен словами того, кто не лочо. Он не ошибся в чужом человеке. Старик бросил Гойгу медвежью шкуру, а сам улегся на свой матрас и мгновенно затих, как умеют засыпать люди, не привыкшие терзаться всякими мыслями.
Гойг улёгся на мягкую шкуру. В чуме было тепло и без одеяла. Он закрыл глаза. Но это не помогло. Наступила не темнота, а сплошное золотое сияние. Ему казалось, что вместе с кровью по телу проносятся золотые потоки и, скапливаясь в голове, наполняют её как сосуд. Он испугался и открыл глаза. «Продолжать жить, зная, что на свете есть такой кусок золота? Такое возможно!?». В чуме царил полумрак. У детской кроватки горела лампочка ночника, слабо освещая всю обстановку. Снаружи тарахтел генератор.
- И как они спят в таком грохоте? – с непривычки шум генератора казался оглушительным в таёжной тишине. Гойг тихонько оделся и вышел наружу в надежде немного охладить разгорячённую голову. Снаружи генератор тарахтел вовсю. Метель усиливалась. Деревья шумели. Едва различимые во тьме. Сверху летела снежная россыпь, подгоняемая ветром. Чувствуя, что не уснёт, Гойг пошёл вокруг чума. Чего опасаться? Волки за версту обойдут такой шум. Мысли преследовали его по пятам:
- Дом для Алтаная. При чём тут Алтанай!? – эта мысль пронзила всё его тело. – Самородок изменит и мою жизнь! Бог им ещё даст. А мне мой бог дал встречу с ними. У нас разные боги. Он медленно брёл вдоль чума и не отдавал отчёта своим мыслям и не сопротивлялся им. Гойг не был их хозяином. Они завладели его головой, которая подчинилась им, а он подчинялся её приказам в этой ночной мгле. Обойдя вокруг чума, он наткнулся на генератор. Какое-тот время взгляд его замер. Затаив дыхание, Гойг машинально наблюдал, как выхлопные газы, вырываясь из трубы, отвоевали у зимы проталину на земле у самых его ног. Снежинки падали и тут же таяли от жаркого дыхания генератора. Вдруг он вышел из оцепенения и медленно, медленно, как во сне, нагнулся к генератору. Руки его потянулись вниз. Он ухватился за ручку, что торчала сверху, для переноски аппарата и, пятясь назад, потащил генератор по земле. Отдышавшись перед самым входом, он затащил генератор в тамбур и развернул его выхлопной трубой внутрь чума. Прислушался. Шум генератора никак не повлиял на сон хозяев. Они привыкли к нему и не замечали. Гойг выскочил наружу и метнулся к снегоходу. Теперь его действия были осмысленны и стремительны. Что он делает? Всё происходило, как в бреду. Он не замечал ни ночной мглы, не чувствовал холода, не обращал внимания на метель. Он ни о чём не думал. Гойг действовал. Скинув попону со снегохода, покрытую толстым слоем снега, он включил зажигание и завёл мотор. Его звук по силе не мог соперничать с тарахтением генератора, да это и не волновало Гойга. В его голове навязчиво, монотонно, как стук вагонных колёс, стучала одна мысль:
- Дом для Алтаная… Дом для Алтаная… Да, будет ему дом. Будет. Он ещё найдёт золото. Будет ему дом, - за шумом ветра мотор снегохода был неслышен, но он уже прогрелся. Фара «Ямахи» нетерпеливо светила вперёд, освещая стену мечущейся снеговой кутерьмы. Он по-прежнему не задавал себе никаких вопросов: «Что я делаю? Куда я еду?». С того момента, как золото покинуло его ладонь, он не отдавал отчёта своим действиям. То, что им двигало, заставляло действовать, не подчинялось его рассудку. Он оказался во власти разбушевавшейся силы, о существовании которой не подозревал.
Снежная вьюга усиливалась. Снежинки, опускаясь на кожух «Ямахи», таяли и стекали вниз, как слезинки о его прошлой жизни. Он не думал об этом. Впереди у него новая жизнь. Гойг ещё несколько раз обошёл вокруг чума и осторожно заглянул внутрь. Сквозь сизый дым там невозможно было что-то разглядеть. Он понял, что пора. Обмотав лицо шарфом, он бросился в чум, к спящему старику и на четвереньках сунул руку под матрас. Пальцы сразу нащупали твёрдый свёрток. Вот он, билет в новую жизнь. Крепко сжав свёрток, Гойг рванулся наружу из смертельного тепла. Никто и не поймёт, зачем старик так поставил генератор. Несчастный случай, - мелькнуло в голове Гойга, когда он садился за руль.
«Ямаха» взревела и сорвалась с места. Теперь по своему следу к реке, а там на вторую точку. Сердце Гойга лихорадочно билось, словно он вскарабкался на горную вершину. Он, действительно, чувствовал себя на вершине жизни. Очень скоро тарахтение генератора осталось позади. Мотор снегохода урчал гораздо приятней, но скоро к нему присоединился другой звук, живой, заунывный, леденящий душу. Сквозь шум метели послышался вой. Сначала один, потом второй, ещё и ещё, со всех сторон. Тарахтение генератора могло отпугивать волков, но свет фары их только привлекал.
Те силы, что толкнули Гойга в ночь, в пургу не могли допустить мысли в его голове о том, что какие-то волки могут помешать его новой жизни. Он гнал снегоход вперёд, к реке, где он на скорости легко уйдет от любой погони. Но вой со всех сторон приближался, а в тайге сильно не разгонишься. Вдруг он заметил по сторонам, среди деревьев, мелькающие огоньки. Сверканье волчьих глаз выглядело красочно на фоне кружащихся снежинок, но волчий вой нарушал эту красоту. Он понял, что его догнали. Тяжесть золотого куска за пазухой вытеснила из его жизни здравый смысл. Он оказался за его скобками, где исключена возможность всякой надежды. Гойг гнал вперёд и вперёд, вцепившись в руль. Ничто не могло остановить его, кроме неизбежности. И эта неизбежность наступила. Она навалилась сзади, со стороны прицепа, тяжёлой массой серого хищника. Гойг даже не понял, что произошло, но этой тяжестью его выбросило с сиденья. Он только успел увидеть метнувшийся в сторону свет фары. Последние всхлипы мотора, и острая боль пронзила шею. Неизбежность накрыла всё чёрным мраком. . . . . . . . . .
К утру метель утихла. Стая волков медленно, как после утомительной работы, двигалась от реки вглубь тайги, оставляя после себя опрокинутый снегоход, растерзанный прицеп с выпотрошенными мешками, коробками, клочьями тряпок. Чуть в стороне на снегу большое кровавое пятно в утоптанном снегу с рваными кусками шубы, окровавленными лохмотьями одежды, подошвы унтов торчат из снега. Внизу, под окровавленными обрывками шубы, в кровавом месиве вперемешку с тряпками валялся вмерзший в землю золотой самородок величиной с кулак. Он ждал своего нового хозяина.
