…………………………………………..
Каин ушёл. В никуда. Он бродит среди нас тенью, которую не в силах растворить время. Мы не замечаем его, но он среди нас. А быть может и в нас. Притих на время, замер в ожидании своего часа, а нам и не в домёк. Нет ему успокоения, даже в Ад пути нет. Он так и бродит. Он, где=то рядом.
Предвоенная Варшава была на подъёме творческой и, в частности еврейской жизни. Газеты и театры на идиш и иврите, спортивные общества от разных политических движений. В большой синагоге на Тлемацкей пел выдающийся кантор Гершон Сирота. В шумных магазинах и кафе на Налевках кишела еврейская разномастная публика, а в модной «Будке» бомонд заполнял общество изящных искусств и расцветал бурно модернизм на подмостках и в живописи, несмотря на попытки правительства ограничить еврейскую значимость в стране, она словно вопреки жила и бурно развивалась. Словно ничего не предвещало страшного и безвозвратного исчезновения этой уже почти забытой, уникальной Атлантиды совсем недавнего прошлого.
Ромэек Штейнберг возвращался со своей девушкой Хаей из «Пассажа», где еврейское спортивное общество содержало различные секции. Приятный летний вечер. Симпатичная рыжекудрая Хая, что ещё нужно девятнадцатилетнему Ромэку для счастья? Хотя, возвращаться домой не хотелось. Вечные нравоучения набожного отца, бежавшего из Украины с приходом большевиков. Не понимающего, что время уже другое. Что его религиозные догмы никому не нужны. А уж ему-то, Ромэку и подавно. -Иди мол, шить учись, всё равно толком ничему в университете не учишься, если бы хоть на врача или адвоката, а то…Господи, да кому его шитьё нужно? Столько иных возможностей. Ну, да, еврейские студенты сидят на отдельном месте в аудитории, но ведь учатся. Да и это изменится, обязательно. Сам ведь старик хотел, чтобы я в университете учился. Копил мол на мою учёбу. А я просил? Так чего теперь причитать: -«Ой, вэй, не дай что, как жить будешь? Я мол, портной. Хороший, про, между прочим. Вас увёз. Может там и перемололось бы всё, но скажи, кому там нужен фасонный портной? Нет, я конечно и френчи могу, а что? Но разве в них есть красота? Нет и нет! Шик страха, это да. А мастеру, красота нужна, а не френчи. А ведь среди этих большевиков и евреев немало было. Ох, вейзмер, будто им и без большевиков проблем не было? Но, таки ладно…» Ромэка аж передёрнуло.
-Ты что? =спросила Хая.
=Да, так, ветерок -смутился Ромэк.
Хая что-то весело болтала, но он улыбался, делал вид, что слушает, но мысли терзали его. Ещё нудит старик всё время, шаббат не соблюдаешь, грех это. Беду накличешь. А сам, брата Казика в покое оставил. Всегда его больше любили. Первенец. А значит хуже? Казик даже в секцию от левого «Штерна» записался. В нормальном клубе заниматься не захотел. Левые, они что, не большевики, от которых отец сбежал? Ан нет, ничего ему не скажет. А я для них так…между прочим. Раз уж есть. Вот только отучусь, в Америку или во Францию уеду. Пусть со своим талмудом и шитьём остаются. Мне весь этот «прах предков» ни к чему. Да они и не заметят, если меня не будет.
-Ну, Ромэк, ты меня не слушаешь.
=Слушаю, моя прекрасная панночка.
=Перестань.
-Не перестану. Зайдём в кондиторию?
=А потом в кино?
=Потом в кино.
-Полу обнявшись они скрываются среди аллей неунывающего, ещё не подозревающего о своей судьбе шумного города.
В один день привычный мир рухнул. Привычный, казалось устоявшийся мир. В Варшаву вошли немцы. Вчерашней Варшавы уже не было. Зато появилось гетто, глумливо названное «карантинной зоной». Семья Ромэка , пока ещё была такая возможность, заняла полу подвальную комнату, почти в центре созданной резервации. Вскоре стало хуже. Из других мест в гетто сгоняли людей. Их на этом закрытом отрезке накопилось до четырёхсот тысяч. Но не всем было так невыносимо. Появились коммерсанты-контрабандисты, мелкие воры и молодёжные банды. Кто=то пировал в ресторане, словно мало что для них изменилось, когда на улицах стали появляться первые умершие от болезней и голода. Отец Ромэка смог устроиться на швейную фабрику Вальтера Теббенса, а брат Казик в одну из оставшихся пекарен. Это пока помогало хоть как=то держаться на плаву. Однажды, изнурённый очередным неудачным поиском работы Ромэк услышал окрик; -«Ромэк, Штейнбэрг!» Перед ним стоял Йозеф Шкловский, которого он знал по спортивному клубу, хотя приятелями никогда не были. –«Ну что, приятель, ты как во всём этом? Пошли по рюмочке пропустим. Одноклубники, почти как семья. Да, не тушуйся, у меня деньги есть.»
За водкой, выслушав нехитрую историю Ромэка, Йозеф предложил; -«Я тебе могу помочь. Тут надёжных ребят в еврейскую полицию набирают, а я с самим Абрамом Ганцвайхом знаком. Слышал о нём? Нет? Очень влиятельный человек, его даже немцы уважают. Так я с ним поговорю, чтобы тебя взяли. Ты парень спортивный, помню. Не дохляк. И не красный. Ты ведь не красный, а? Из-за них и нас ненавидят, пся крев! Но я тебе помогу.
-Ну, смутился Ромэк, =полицейским…
А что? -приятельски хлопнул его по плечу Шкловский. =Сдохнуть хочешь? А тут гарантия есть, ну, не стопроцентная, но от тебя зависит. Умри сегодня, а я завтра. Ха, слышал? Льготы, паёк какой никакой. Ну и наша защита.
-Я подумаю. Спасибо тебе.
-Подумай, только не долго. Мой адрес знаешь? Пиши.
-Да, Йозеф =смутился Ромэк, - ты Хаю не видел? Ну, возможно, помнишь?
Йозеф засмеялся, -помню. Из гимнасток рыженькая. А бог её знает. Тут такой Вавилон. Столько из всей Польши пригнали…
-Да, =вздохнул Ромэк, -себя потерять можно.
-Нет, -Шкловский поднял указательный палец, -мы себя не потеряем. Ты только меня держись. Не пропадёшь. Кто жить не умеет, пусть выживает. Закон природы. Ладно, пойдём. Дел ещё много. Кстати, и форму дают. Ты не тяни. Шансов много не бывает.
Уже подходя к своему жилью Ромэк приостановился, увидев брата с парнем и девушкой. Он их знал, из организации левых сионистов. До него донеслось; - «Надо саботировать. Объединятся с другими группами А там разберёмся. Сейчас общая цель.» «=Тихо вы,» -прикрикнул на них Казик заметив брата. -А, Ромэк. Работу нашёл? А мы вот с ребятами случайно встретились. Зайдёте к нам? =Нет, нам пора. Парень и девушка быстро ушли. Казик внимательно посмотрел на брата; -«Ты слышал?» -Слышал немного, но понял. Это опасно и глупо. Не ходи с ними.
-Куда, брат?
=Не к добру это. Они и тебя и всех нас погубят.
-А разве кроме достоинства нам есть ещё что терять?
=Я знаю этого Марэка. Он баламут. Его даже из университета за это выгнали. А теперь, так и расстрелять могут, да и не только его.
-Чего ты так раздухарился, Ромэк? Я его просто случайно встретил. Немного поболтали и всё. Пойдём лучше перекусим.
=Опять этот суп из гнилой картошки. Не хочу.
= У многих и этого нет. Постой, да от тебя выпивкой пахнет.
=Да ну вас, -Ромэк махнув рукой прошёл мимо дома. Казик с минуту смотрел ему в след, затем скрылся за грязной дверью.
-Что делать, что? Как этого дурня отговорить? Ведь не только себя, нас всех погубит. Как же всё надоело. И не сбежишь. Некуда. Нет, я из-за его дурости сдохнуть не хочу. Его надо остановить пока не поздно. Этот Марэк допрыгается и нас за собой потянет. Казика нужно остановить. Ромэк полез в карман ища адрес, данный Йозефом. Есть. Он точно подскажет.
=Правильно сделал, Ромэк. Правильно. Я этого Марэка давно знаю. Сволочь ещё та. А ты не волнуйся. Если моё предложение примешь, то и мешпуха твоя под нашей защитой будет. Ты знаешь где этот Марэк обитает? Я с ним поговорю, чтоб от твоей семьи отстал. Так ты надумал? Ладно пару деньков у тебя есть. А ты молодец. Нам такие парни нужны. В гетто должен быть порядок. Ну, в силу возможного.
Брата Ромэк больше не видел. Из тюрьмы «Повиак» возврата нет. Муки совести его не слишком донимали. Сам виноват. И себя, и вс. Семью чуть не погубил. Что же мне погибать из-за его дурости? Всегда себя умным считал, с высока. Я для него неудачник. Зато я семью спас. А Казику эти горлопаны уже давно семью заменили. Всё я правильно сделал. Раз мы для него ничего не значим. Правильно. Главное сейчас выжить, а он нас в петлю толкал.
Домой Ромэк входил всё же с опаской. А вдруг узнают? Да нет, откуда? Мать сидела заплаканная в углу коморки. Отец что=то бубнил, склонившись над Талмудом. Господи, разве так жить можно? За что это мне?
=Ромэк, -всхлипывая воскликнула мать.-Казика уже двое суток нет.
=Ничего, -отведя глаза в пол пробурчал Ромэк.-Появится. Опять где-то торчит со своими горлопанами.
-Он никогда не пропадал так долго.
=Что ты всё о нём? А обо мне подумала? Всё Казик ваш, да Казик. Он то, он это. Найдётся.
=Да где же он найдётся? Чует сердце беду, ой вейзмер…
-Да ему, его приятели давно дороже семьи. Надоело! А если бы я не пришёл, заметили бы?!
-Что ты, сынок? Как ты можешь?
Отец отложил книгу. -И ты, и он наши дети. Если бы ты почитал Тору.
=Тору?! И что, в ней, в вашей Торе, написано отчего нам всё это?
=Не вашей, а нашей.
=Вы слепы и эта ваша Тора…
=Не смей говорить так, =губы отца тряслись. Бог…
=Нет его, слышите нет вашего бога! Их-за него всё! Подбегает к отцу и выхватывает из его рук книгу. =Где, где он ваш бог?! Трясёт книгу и швыряет её в сторону. -Сказочки для дураков. Нет его!
-Замолчи! -отец посмотрел ему в глаза, =губы его тряслись. «Бог, это мы, народ твой
=Проклятый всеми народ! Мы прокляты из=за вашего бога! Я отрекаюсь от него, слышите?!
Отец даёт сыну пощёчину. –«Века мы страдали, но не предавали его. Поэтому он нас сохранил».
Сохранил?! =Ромэк истерично захохотал. =Вот уж немцы нас сохраняют. Всех! А я ни хо чу! Я- ни хочу!
Отец -И это мой сын…
Ромэк = Ну, конечно. Можете любить своего Казика!
Отец, закрыв ладонью глаза с трудом проговорил» -«Господи, прости, а я…я…проклинаю тебя.
Ромэк стал бросать в сумку свои нехитрые пожитки. – Вот и оставайтесь со своим богом! Скоро все передохнем с таким богом.
Отец опять стал что бубнить в слух.
Мать в отчаянии бросилась к отцу» -«Лазарь, что ты делаешь, Лазарь!»
=Читаю Кадиш по покойнику. Только что умер мой сын.
Ромэк пошёл к выходу. -Всё. С меня довольно. Я ухожу. Оставайтесь со своим богом.
Мать в изнеможении прижалась к стене» =Ну, куда ты пойдёшь, сынок?!»
-Не пропаду. Я знаю куда. Я выживу! Выбегает, хлопнув дверью.
Мать тоже начинает молиться; =»Вразуми его, господи! Сохрани его!».
Так начались полицейские будни в жизни Ромэка. Впрочем, иллюзорная власть и относительная безопасность чего-то, да стоят. Главное, не проявлять жалость. Сострадание, это дорога в бездну. Умри ты сегодня, а я завтра. Так прошёл год. Родителей он не видел. Поселился в выделенной для служащих полиции казарме. В гетто становилось просторнее, его обитатели стали постепенно исчезать. С одним из этапов увезли и родителей. Ромэк узнав напился, но…он-то жив…жив. Ну, и где их Бог? Где?! Но, сколько верёвочке не виться и сам Ромэк попал на этап. Гетто неукротимо сокращалось.
В забитом до отказа составе было не продохнуть. Очень хотелось пить. Плач и молитвы сводили с ума. Но состав шёл недолго. Их выгрузили под гомон испуганных людей, лай собак и крики подгоняющих на плац немцев. Построили в группы и подгоняя ударами и бранью подогнали к столам, за которыми сидели заполняющие толстые журналы писцы. Прохаживались, брезгливо оглядывая ново прибывших эсэсовские хозяева.
=Профессия, -гаркнул фельдфебель. Стоящий рядом человек перевёл на