Июль 1975 года выдался на Тихом Дону страшно жарким. Беспощадное злое солнце испепелило белёсую горькую полынную степь, высушило небольшие озерки да баклаги. Станичные плетни, выжженные жутким зноем, превратились в пороховые заряды.
Поэтому меня, героя волгоградского детдома, станица Берёзовская встретила настороженно и хмуро. Знали станичники, что я, несмотря на малолетство, организовал на берегах Волги настоящий бой. С настоящей боевой стрельбой и метанием ручных гранат.
Чего-то подобного станичники ждали от меня и здесь. Опасались, что не все боеприпасы мы сдали тогда милиции.
Не ошиблись станичники, не ошиблись! Из детдома привёз я целый чемодан самых разных патронов. И немецких, и советских. Ну не оставлять же такие драгоценности в городе!
И на второй же день станица вздрогнула от выстрелов, гукающих от реки Медведицы. Это я, собрав уличных пацанов, обучал их стрельбе. Пистолета не было. Поэтому патроны укладывались в консервные банки и закреплялись в костре. Мишенью было дерево напротив.
Мой родной дед Петро знал о моих боезапасах. Но сдавать меня не собирался. Наоборот, ему, фронтовику, участнику двух войн, нравились мои боевые затеи.
Надев на мою непутёвую стриженую голову свою фронтовую пилотку, дед вручил и фронтовые погоны с тремя маленькими звёздочками. Вручил и железный, очень похожий на настоящий, пистолет ТТ. С кобурой и пачкой пистонов в придачу.
Чуть подумав, дедушка вынул из шкатулки свой орден Красной Звезды:
-Петро! Это тебе за первый бой на Волге!
С этим боевым орденом на груди, погонами офицера, пистолетом на поясе и пилотке, лихо сдвинутой на затылок, я проводил свои стрельбы. Миномётную мину, подаренную мне в Волгограде, мы решили пока не взрывать.
Стрельбы наши проходили удачно, пока не вмешался Его Величество Случай.
Испепеляющий смертоносный злой полдень заставил станичников спрятаться в хаты, закрыв ставни окон и набрызгав на половицы побольше воды. Улёгшись на пол, я начал было дремать. Но!
Пришла очередная делегация пацанов. С дальнего конца станицы. Очень хотелось пацанам пострелять из костра по мишеням.
- Пятро! Здарова днявали! - приветствовали меня хлопцы. - Гутар е!
"Ага! Они говорят: "Доброе утро. Разговор есть!" - сообразил я, вспомнив инструктаж деда Петра о своеобразии казачьего гутара.
Но иттить на речку, по самому пеклу, ой как не хотелось.
-Пишлы на ляваду! - предложил я.
Левада эта, заросшая высохшей высокой травой, находилась сразу за огородом и бахчей. Росли там засухоустойчивые груши, называемые у казаков дулями. Или дулёнками.
Под этими дулёнками и развели мы костёр. Установили "залповую систему "Град" из банки и патронов от автомата ППШ. Блюдя технику безопасности, приготовили таз с мыльной водой из-под рукомойника.
Но! Неожиданный порыв сухого знойного ветра бросил огонь на неутоптанную нами траву.
-Заливай! Срочно! - приказал я соседу Андрюхе.
Однако не учли мы, что трава слишком высокая. Огонь схватился выше поверхности земли. Вода, вылитая из таза, беспомощно хлюпнулась вниз, не погасив пламя.
И оно, это яркое урчащее пламя, полыхнуло вовсю!
Раздавив костёр, не успевший отстрелять патроны, я попытался сбить пламя сброшенной рубашкой. Но было поздно. Огонь, раздуваемый ураганным злым суховеем, уже пожирал сухой, как порох, высокий плетень.
-Деда зовём! - прокричал я на бегу, метнувшись к дремлющей на солнцепёке хате.
Уже через пять минут на леваде толпилось пол-улицы. Прибежали даже с длинными баграми. Думали, хаты уже горят. И надо расшибать горящие стены.
Я, как лев, бросался в самое пекло, размахивая полусгоревшей детдомовской рубашкой. И страшный огонь удалось победить!
Когда взбудораженные станичники разошлись, моя бабка, баба Уля, приступила к допросу партизана:
-Жиган! Ты поджигал?
Дед Петро, посадив меня к себе на колени, крутил длинный казачий ус, хитро щурил глаз. И смело отражал злобные атаки своей разлюбезной супруги Ульяны Ивановны:
-Эт ня он! Петро станицу спас! Вовремя заметил пожар!
Баба Уля, однако, имела собственное мнение и подозрение. Поняв её намерение, дед Петро надел на голову туркменскую тюбетейку-тахья и грозно прорычал:
- Баба Дурмаз! Эртир-р-риниз хайыр-р-рлы болсун!
Бабуля взвизгнула и метнулась из хаты.
Видя моё изумление, дед Петро улыбнулся:
-Это не ругательство! По-туркменски я сказал "Доброе утро!". А Бабадурмаз - село такое в Туркестане. Просто звучит грубо и ругательно. Но это - единственное оружие против бабки. Как начинает ругаться, я надеваю тахья. И говорю добрые слова.
Похлопав меня по голому, измазанному сажей худому пузу, дед пригласил посетить свою столярную мастерскую:
-Пишлы, табуретку зробымо!
Мастерская деда была сработана из плетней, а потому продувалась ветром насквозь. Ветерок несильно, но снижал температуру воздуха.
Сарай притягивал меня ароматом свежей сосновой стружки, видом многочисленных инструментов наподобие фуганков-рубанков. Руки сами тянулись смастерить что-нибудь красивое.
Дед мой, надо сказать, был знаменитым столяром. И отец его был столяром. А вот передать мастерство по наследству не удалось. Мой отец не особенно-то и рвался научиться столярному делу. Вот дед Петро и вздыхал, глядя на меня, надеясь обучить ремеслу.
В свою очередь, я с большим удовольствием поглощал знания и премудрости ремесла. И не только столярного. Очень меня интересовали все старинные традиционные методы работы - будь то изготовление плетня или веника.
Но ещё больше меня интересовало военное дело, особенно сапёрное.
Очень уж оручей была наша соседка тётка Клава. Загорелая до черноты, плотная пятидесятилетняя баба смешила меня своей реакцией на раздражители. Раздражителем, конечно же, был я.
Ну как не покивилить (подразнить) её, ежли рёв она устраивает трубный звериный слоново-мамонтиный. Песня!
Клавдея, как зовут её соседи, никак не реагировала на мои листовки, подброшенные в почтовый ящик. Хотя очень "сурьёзно" я предупреждал о начале войны. Но Клавдея в начало войны не верила.
Пришлось мне ставить мины.
Мины были хоть и самодельные, но вполне взрывоопасные. Мой сапёрный гениальный разум выдал такой рецепт: в банку насыпается порох, а сверху закрепляется большая спичка с чиркалкой. При нажатии спичка поджигает порох. Б-б-бабах!
Клавдея, наступив пару раз на мины, возбудилась таким диким страшным рёвом, что сбежалась вся улица. Облепив плетень, соседи аплодировали бесплатному матершинному трёхэтажному соло взбесившейся тёти Клавы. Песня!
После третьего подрыва Клавдея докумекала и перестала ходить по тропе войны.
Тогда мы с братом включили второй вариант партизанской борьбы. Был он прост как три копейки. Или, точнее, одна картошка. Эту картофелину мы перетягивали нитью и подвешивали перед окном потенциального противника. Второй, длинный конец нити, мы перебрасывали через плетень к себе на баз (двор). Чтобы дёргать.
Оставалось дождаться, когда тётушка Клава залезет в свою берлогу. Ну и темнота должна наступить. Или сумерки.
За ужином в летней кухне, пока бабуля потчевала нас пышками да баурсаками с "щайкём" (чайком), я настороженно вслушивался в ночную тишину:
"Не взвизгнул ли засов у Клавдеи?"
Дед Петро с улыбкой поглядывал на меня, понимая суть моих мыслей. И вставал из-за стола:
- Сламна повещеряли!
Стало быть, славно повечерили, то бишь поужинали.
Дождавшись, когда бабка наша захлопнет дверь хаты, мы с братом ныряли в бурьян у плетня. И начинали кивилить Клавуню, дёргая за нить. Картофелина глухо била по стеклу:
-Бум! Бум!
-Кто там? - заслышав стук в окно, вопила тётушка.
Минут через пять такого издевательства Клавдея выпрыгивала, аки лев рыкающий, из своего убежища. И освящала квартал жуткой площадной матерщиной, от которой уши вяли даже у дворовых грязных кобелей.
Народ, чинно сидящий у своих дворов, мгновенно подтягивался поближе и выглядывал из-за плетня, обсуждая варианты боевых действий.
Клавдея, носом чуя направление главного удара, подбегала к нашему плетню и злобно орала:
-Кабылюка бессовестная, тваю мать! Бл..дь!
Заслышав этот боевой клич, из хаты выскакивала моя бабуля Уля. Завидев соседку возле плетня, она тут же вступала в бой:
-Я кабылюка? Ах ты гавно сабачья!
-Шляндра пакастная! Ведьма старая! Халера! Чума страшенная!
- орала Клавдея. - Чтоб тябе зенки вывернуло, шкура барабанная!
Перестрелка эта длилась в течение часа, пока обе стороны не истощали неистощимый запас мата и сил.
Такой же мат-перемат мы спровоцировали однажды в светлое время суток. Случайно.
Мы вообще-то охраняли курицу-наседку, вокруг которой прыгали маленькие жёлтые цыплята. Охраняли от зловредного коршуна, нарезавшего круги над птичьим благородным семейством.
Пока хищная птица прицеливалась и сужала смертоносные круги, мы с братом прицеливались острыми стрелами, натягивая тетиву больших казачьих луков.
-Батарея! Огонь! - командовал я, выпуская стрелу. И тут же запускал руку в колчан, закреплённый на спине.
Коршун успешно проводил противоракетный манёвр и не подставлялся под наши меткие стрелы.
Но мы продолжали стрелять, пока чёрная птица не отчаливала к другим, более лояльным, подворьям.
И вдруг знойную упругую тишину станицы раскромсал дикий вопль нашей соседки Клавдеи:
-Тваю мать савсем! Кабылюка паганая!
Тётя Клава просунулась из-за плетня, злобно матерясь. В одной руке она держала белую, в кровоподтёках, безжизненную курицу. В другой руке была зажата наша острая, с гвоздём-наконечником, "стрела Робин Гуда".
Вах! Оказывается, одна из наших стрел, выпущенных в зенит, упала и проткнула бедную курицу!
Улица, естественно, опустела. Народ облепил плетень и ждал продолжения жизнерадостного спектакля...
Надо сказать, брат Рома соглашался участвовать не во всех моих затеях. Патроны взрывать или устанавливать мины он категорически отказывался. Очень уж мирным был мой братушка в те годы.
Не участвовал он, причём категорически, и в сооружении "линии Маннергейма".
По моему сапёрному замыслу, траншеи и ДЗОТы должны были надёжно оградить наш баз от вражеских танков и самоходок.
Пришлось мне самому, поплевав на руки, вгрызаться в землю и возводить фортсооружения. В качестве ДЗОТов я использовал, по спецразрешению деда Петра, его старые пчелиные ульи.
Я был очень доволен фортификацией! Неприступный бастион!
Однако мой дед-фронтовик, инспектируя линию обороны, нахмурился и запыхал цигаркой:
-Почему окопы такие мелкие? Это не окопы, а могилы для солдат! Окопы должны быть полного профиля! Это - закон войны! В сорок втором году в таких же мелких окопчиках полегло пятьсот молодых ребят. Немецкие танки прошлось гусеницами и раздавили весь наш батальон!
Сгорбившись от жутких воспоминаний, дед Петро устало махнул рукой и поплёлся в хату.
В это время баба Уля, ничего не подозревая, решила сорвать райское яблочко с молодой яблонки. И...рухнула в мою траншею. Спасло её только то, что окопы были, в нарушение боевых уставов, мелкими.
Взревев как танк, бабуля нацелила на меня дуло крупнокалиберной метлы и ринулась в бой.
-Петро! Танки справа! - крикнул мой дед-фронтовик. - Роту ПэТээРов - на правый фланг!
Мгновенно выхватив пистолет, я прицелился:
-Стой,
