МОРСКОЙ КНЯЗЬ Часть 1 (1)

на приближающего князя, отлично зная, как он не любит подобное самоуправство.
Вот оно, началось, – подумал Рыбья Кровь.
– Ну и правильно, что все достали, – невозмутимо похвалил он. – Теперь это все не княжеское, а нашей братины вольных бойников. Казначея уже выбрали?
К такой княжеской покладистости походники были совсем не готовы, поэтому в ответ лишь озадаченно переглядывались между собой.
– Я думаю, это дело больше всего подходит нашему писарю, – князь жестом подозвал шестнадцатилетнего гребенца Бажена, самого молодого гридя.
Никто не возражал.
– Бери перо и чистый пергамент и все записывай, – приказал князь Бажену. – Да и все свои торбы тоже вываливайте в общую кучу. Общее – так общее.
Чтобы никого не смущать своим присутствием, Дарник удалился из стана, учить сыновей поединкам на палках. Холодное бешенство против собственных гридей стучало в голове и в сердце. Сразу вспомнил все прежние свои княжеские дружины. Свирепых разбойников-арсов, которых ненавидело все дарникское войско, поэтому и верно держались князя, зная, что он им защита от остальных воинов. Потом их сменили рослые красавцы, своим бравым видом поддерживающие слухи о богатстве и пышности Липовского княжества. Следующий набор в княжескую сотню наполовину состоял из гридей-фалерников, а наполовину из войсковых десятских и вожаков, которых он держал при себе, как будущих воевод, на собственном примере приучая как действовать в той или иной обстановке. Эта же объездная дружина большей частью была составлена из выпускников вожацкой школы, дабы они к своим книжным и строевым знаниям добавили весь размах и широту княжеский владений. Поэтому особо с ними и не строжничал, дабы они больше имели собственного разумения. И вот теперь оставшаяся от этой дружины ватага своим «обсчётом» имущества нанесла ему новый чувствительный укол. Не будь рядом княжичей, он плюнул бы на все, вскочил на коня и ускакал куда глаза глядят, а так вынужден досмотреть все это зрелище до конца.
При возвращении князя с сыновьями в стан, Бажен подал ему мелко исписанный свиток.
– Зачем он мне? Держи его у себя, – отказался Дарник.
– Они и княжеский ларец с казной к себе перетащили, – тихо сообщил, опасливо оглядываясь на полог шатра, писарь.
В ларце находились золотые солиды, серебряные дирхемы, наградные фалеры и перстни с драгоценными камнями – то, чем князь в дороге мог награждать своих подданных и полезных чужеземцев.
– Ну перетащили и перетащили, – брезгливо скривил рот Рыбья Кровь, не желая даже вникать в это.
Кроме заветного ларца, гриди перетащили к себе также запас княжеских хмельных медов и ромейских вин. И поздним вечером вся братина изрядно приложилась к ним.
Утром всех разбудил поднятый дозорными переполох. Ночью из стана сбежал десятский Лучан со своей женой ромейкой Евлалией, обучавшей в пути княжичей ромейскому языку и обычаям. С собой беглецы кроме двух верховых коней захватили также две вьючных лошади, нагрузив их мешками с провиантом. Когда стали смотреть, что пропало еще, выяснилось, что похищено и содержимое ларца с княжеской казной. Собравшиеся возле повозки с ларцом гриди галдели и шумели, как потревоженный курятник. Но в княжеский шатер никто не спешил.
– А не приходят, потому что сами виноваты, – сказал Корней, заходя в шатер. – Дозорные разбудили ночью свою смену и пошли спать, а смена просто не пошла сторожить. Вот тебе и братина! Кого казнить будем?
Дарник едва удержался, чтобы не расхохотаться. В шатер ворвался взволнованный Грива:
– Я послал четверых в погоню!
– Очень хорошо. – Князь все еще не спешил выходить наружу.
– Виноватые дозорные ждут твоего приговора.
– Пускай ждут, – равнодушно отвечал Дарник.
Вместе с воеводой, Корнеем и княжичами он вышел из шатра. Столпившиеся неподалеку гриди замолчали и выжидательно смотрели на князя. Рыбья Кровь выпил из ковша воды и подал знак княжичам садиться на подведенных Свирем лошадей. Гриди проводили князя изумленными взглядами.
Не успели они втроем далеко отъехать, как их нагнали Корней и Грива. Корней прямо заходился от смеха:
– В жизни не видел таких глупых рож. Умеешь ты, князь, озадачить людей!
Грива помалкивал, стараясь сам вникнуть в скрытый смысл княжеских поступков. Дарник как будто ничего не случилось, повел их к морю, а затем вдоль восточной стороны побережья. Версты через две он нашел то, что искал: степную речушку, заключенную в обрывистые каменистые берега. Проехав немного вверх по течению, они увидели на одной из сторон оврага селище тавров, состоящее из пробитых в мягком известняке пещер. Над одним из входных отверстий в скале висела на шесте черная тряпка – селище тоже было покинуто.
– Ты что, думаешь, строиться рядом? – с испугом произнес Корней.
– На расстоянии версты любая зараза теряет свою силу, – заявил Дарник, вовсе не уверенный в своем утверждении.
Продвинувшись вверх по течению версты на полторы, они и в самом деле углядели утес, который словно сам просился в качестве подходящего места для поселения.
– А вроде ничего, – одобрил Грива, когда они с князем и княжичами, оставив на Корнея лошадей, вскарабкались по заросшему мелким лесом и кустарником склону наверх. – Вот только лодии по этому мелководью вряд ли пройдут.
Это был существенный недостаток, потому что в мыслях Дарник уже прикидывал пару-тройку лодий, на которых можно торговать и пиратствовать по всему сурожскому побережью богатой Таврики.
– Зато и чужие лодии сюда не сунутся, – ответил он воеводе.
При возвращении в стан Рыбья Кровь по-прежнему сохранял полную невозмутимость. Не сел за трапезу к общему костру, а с Корнеем и сыновьями пошел в шатер, куда Свирь понес им и еду. Не успели все, как следует перекусить, как в шатер заглянул Грива:
– Князь, тебя гриди зовут.
– Погоня уже вернулась?
– Еще нет.
– Тогда дождемся, пока вернется. – Дарник чувствовал себя хозяином положения.
Хорошо, что даже в шатре всегда было чем заняться. Полдня Рыбья Кровь то рисовал план будущего селища, то учил сыновей ромейскому и хазарскому языку, то играл с ними в шахматы-затрикий.
К вечеру погоня вернулась ни с чем, и князь вышел к ватаге для серьезного разговора. Чтобы не выслушивать чужие оправдания, заговорил первым:
– Я так думаю, что не получится у нас тут братина вольных бойников. Поэтому давайте возвращаться к старым добрым войсковым порядкам. Я командую – вы исполняете. Или я беру тех, что готов слушаться и еду дальше…
Гриди, насупившись, молчали.
– Наказывать за кражу, я никого не собираюсь. Но больше краж в нашей ватаге не будет, это точно.
– А что будет? – непроизвольно вырвалось у казначея Бажена.
– Победа и слава, вот что будет! А то, может, кто из вас любит быть несчастным? Я ничего делать не буду, только посмотрю на него. Ну, кто?
Гриди усмехались, оглядываясь друг на друга. Несчастным называться не хотелось никому.
– Вот и ладно, – подытожил князь. – И еще одно. Если кто-нибудь в мое отсутствие не послушается воеводу Гриву, будет тут же повешен вместе со своим напарником.
Это было старое еще липовское правило для наведения жесткой дисциплины: наказывать за провинность не только преступника, но и его вполне невинного напарника-побратима.
– А как быть с напарником Лучана? – вспомнил вдруг Корней. – А ну-ка давай выйди.
Из рядов гридей вперед выступил напарник десятского-фалерника гребенец Витко, на его молодом веснушчатом лице не было ни кровиночки.
Рыбья Кровь ответил не сразу, давая всем возможность, как следует прочувствовать важность и смертельную опасность момента.
– Я случайно подслушал, как Лучан говорил тебе вчера, что отныне у него вместо тебя боевым напарником будет его жена Евлалия. Было такое?
Витко тупо смотрел, ничего не понимая.
– Было, было, – толкали его в спину более сообразительные гриди.
– Было, – наконец выдавил он из себя.
– Ну, значит, когда вора поймаем, то повесим его с его новым напарником.
– Обязательно! Точно! На первом дубе! – радостно загалдели гриди, очень довольные ловкой придумкой князя, спасшей жизнь их товарищу.
Похоже, начатый не слишком хорошо день полностью переломился в сторону прежнего безоговорочного командования князя.
2
Вот только вновь обретенное равновесие все равно оставалось весьма шатким, особенно после знакомства Дарника с описью Бажена. Сбежавшие на Новолиповской дороге гриди хорошо проредили имущество объездной сотни. Исчезли почти все крупы и мука, одеяла и наконечники стрел, лопаты, кирки и топоры, все вьючные и запасные лошади, пять из десяти повозок-двуколок. Порядком удивила князя пропажа большинства тяжелых конных доспехов и второго ударного оружия в виде булав и клевцов, хотя позже он сообразил, что любое железо для обмена во время бедствия всегда выгоднее золота и серебра. Значит, какое-то практическое разумение эти вожацкие выпускники все же приобрели рядом с ним. Нетронутыми оказались щиты, пики, лепестковые копья, арбалеты и три повозки с камнеметами. Как бы в насмешку в наличии остались и пятеро водяных часов – главная подарочная вещь для дорожных веж и крепостных городищ. Теперь разве что раздать их каждой паре ночных дозорных, чтобы они не пересторожили лишний час. Не потревожили гриди-отступники и два десятка дарникских знамен, сундучок с книгами, а также мешок со сладостями и сухофруктами, – то, что хранилось в княжеской повозке и в повозке княжичей.
Что и говорить, результат описи оказался еще хуже, чем предполагал Рыбья Кровь. Сильнее всего удручало почти полное исчезновение рабочих инструментов: лопат, кирок, ломов, топоров. Как без них строить зимнее прибежище? И как убедить гридей, что не все так плохо, как кажется? Необходимо было, прежде чем вести их на облюбованный утес, сделать какое-то сильное действие, чтобы походники немного взбодрились и обрели былую уверенность и в своем князе, и в самих себе.
И хорошенько поразмыслив, Дарник первый раз в жизни решил заняться колдовством. Про него и раньше говорили, что он воевода-колдун, раз побеждает в самых безнадежных ситуациях, почему бы сейчас как можно выгоднее это не использовать. Предоставив гридям до конца дня никуда не двигаться: помойтесь, обстирайтесь, залатайте дыры в повозках и сапогах, князь занялся своими приготовлениями: отказался от принесенной еды, пил только воду, рисовал на земле какие-то знаки и фигуры, подбрасывал в воздух птичий пух, чтобы определить направление переменчивого ветерка. Гриди лишь косились на него, не решаясь ничего спрашивать.
– Мне надо к своим богам обратиться, – сказал он под вечер Гриве так, чтобы это услышали и другие походники. – Никто за мной не смеет следить и подсматривать!
Взяв у трубача бубен, из костра ведро золы, а из собственных вещей узелок с ромейским горючим порошком, он в сумерках отправился прочь от стана. Отойдя шагов на четыреста, выбрал пологую лощину и разложил в ней небольшой костерок. Когда разгорелось устойчивое пламя, Дарник разделся по пояс, обмазал себя золой и с бубном принялся выплясывать вокруг костра колдовской танец – некую смесь из плясок горцев Крита и кочевников-ирхонов. Иногда падал на колени и припадал головой почти в самое пламя, иногда швырял в костер горсть