МОРСКОЙ КНЯЗЬ Часть 1 (1)

украдкой приблизился Ширяй:
– Почему ты это сделал?
– Потому что я не хотел, чтобы вы дрались.
– А кто ты такой, чтобы запрещать нам драться?
– Я разве запрещал? – усмехнулся князь. – Я же не сказал ни одного слова?
– Ты всегда теперь будешь так делать?
– Ты хочешь указывать, что мне можно делать, а чего нельзя?..
Но не все шло по задуманному. С первых же дней несколько человек пытались заговорить с ним о совместном побеге. Сначала князь отмолчался из простой осторожности, а позже понял, что чутье его не подвело: в небольшом отряде гребцов полно было доносчиков и тайных подстрекателей. Пришлось поэтому отказаться от прямого сколачивания боевой ватаги, тем более что перед Дарником уже замаячила другая более соблазнительная цель.
Их декархию гребцов послали на бирему перекладывать сместившийся на один борт балласт, и князь тотчас же по уши влюбился в сей ромейский корабль. Самое удивительное, что ему уже приходилось плавать на более крупных дромонах и ничего подобного он там никогда не испытывал: ну, пятикратно увеличенная словенская лодия, ну, сифоны с ромейским огнем, ну, отдельные каютки для иларха дромона и навклира.
Приземистая узкая бирема такой мощи и представительности не имела, зато в ней все было просто и крепко слажено. Всякая вещь, будь то 2 баллисты, 4 перекидных мостика, 2 сифона для ромейского огня или запасные весла были расположены так ловко и уместно, что они ничему и никому не мешали. Люки, ведущие в трюм, заботливо обнесены водозащитными бортиками, сиденья для гребцов представляли собой сундучки, хранящие всевозможные припасы, а железный очаг на корме позволял всегда иметь на борту горячую пищу. Отчетливая сырая линия по внешнему борту, вытащенного на берег корабля ясно указывала его осадку всего в полтора аршина, вполне пригодную для хождения даже по небольшим рекам. Словом, всё имело вполне умеренные размеры и не возникало опаски, что можно с управлением такого судна как-то не справиться.
Заметив интерес к судну Дарника, один из ромеев-матросов горделиво похвастал:
– У нас самая быстрая бирема на Русском море. На короткой дистанции никакой дромон не догонит.
– А это для чего? – Рыбья Кровь указал на необычный надводный таран, что шел параллельно носовому подводному тарану.
– Это специальный бивень-шпирок, для уничтожений весел противника, – матрос жестом показал, как данный шпирок ломает чужие весла.
Отныне Рыбья Кровь уже ни о чем другом не мог думать, как о захвате великолепного судна. И нет-нет да вспоминал о своем договоре с сыновьями насчет речной, а значит и морской опричнины – хоть ты избегай слишком сильных пожеланий, ведь они могут и исполняться!
Минул месяц с момента пленения и Дарника, освободив от колодки, назначили пентархом над пятью хазарами. Со строительством бревенчатых домов для стратиотов и утеплением замлянок было покончено, но иларх с навклиром постоянно находили ту или иную работу для гребцов. Когда в лагере совсем не было никакого занятия, гребцов отправляли таскать камни для оборудования по краям лощины сторожевых опорных гнезд. Впрочем, с наступлением устойчивых морозов большую часть дня гребцы, как и стратиоты проводили в своих жилищах. Дабы избежать бунта команды, иларх разрешил пустить на изготовление одежды и обуви не только запасной, но и основной парус биремы, и теперь даже гребцы щеголяли в неуклюжих балахонах, сшитых из парусины и собственных одеял.
Наблюдая за жизнью лагеря, Дарник сделал неожиданное открытие: ромеи переносили тяготы зимовки гораздо легче, чем более выносливые уличи или хазары. Сначала он отнес это за счет лучшей одежды и кормежки, но, присмотревшись, понял, что дело не только в этом. Источник их стойкости был в их особой ромейской вере, вернее, в том, к кому именно были обращены их молитвы. Если уличи, сербы и хазары молились своим громовержцам, солнцедержателям и огненосителям просто выпрашивая у них милости за принесенные богам жертвы или клятвенно обещая новые жертвы в будущем, то богочеловек ромеев, которым раньше представлялся Дарнику чем-то слабым и никчемным, даром, что не сумел когда-то самого себя спасти от мучительной человеческой смерти, обернулся вдруг примером несгибаемости и высокотерпения. Получалось, что обращаясь к нему, христианин поневоле преуменьшал для самого себя тяжесть своих телесных страданий и бесконечно верил, что вот-вот каким-то чудом они прекратятся. Как же хитро и прозорливо это у них придумано, думал Рыбья Кровь.
Не меньшее его одобрение вызывала и воинская дисциплина, присутствующая в ромейском лагере. Никакой распущенности, ни малейших споров и возражений, ни на вершок пренебрежения своими прямыми обязанностями. Ночные караулы, чистка оружия, ношение во время дежурств доспехов – все было на завидном воинском уровне. Точно так же никто из рядовых стратиотов не позволял себе жалоб и сетований: что ждет нас дальше? как будем возвращаться домой? останемся ли все живы? Было ли все это по какому-то особому чувству их самосохранения или благодаря впитанному с младых ногтей знанию о тысячелетних ромейских воинских победах, но это вызывало у князя большое уважение.
Понятна стала Дарнику и воздержанность ромеев по отношению к дарникскому войску. Они не боялись его, просто разведали, что там находится укрепленный стан и решили, что лучше с ним не иметь никакого соприкосновения и все. Точно так же равнодушно относились ромеи и к зимнику степняков, который они еще в начале осени обнаружили в пятнадцати верстах от берега моря. Мол, мы никого не трогаем и нас пусть никто не трогает.
Но однажды это спокойствие было сильно нарушено. Дозорные обнаружили двух всадников, издали наблюдающих за вытащенной на берег биремой и ее охранниками. Увидели чужаки сам ромейский лагерь или нет, было не совсем ясно, главное, что они не стали близко приближаться к биреме, следовательно, намерения у них самые враждебные, в этом ни у кого из ромеев сомнений не было. Следы лошадиных копыт по снегу вели в сторону зимника степняков, стало быть, не сегодня-завтра жди прибытия большого конного отряда. А что такое конники с луками для лагеря, не защищенного даже простым земляным валом?! Перестреляют в свое удовольствие и никакого достойного отпора им не оказать. Размеры зимника по данным лазутчиков были не определенны, с одинаковым успехом он мог выставить и пятьдесят, и двести всадников.
Единодушное решение иларха и декархов немало поразило князя: дождаться ветреной погоды, когда стрелы летят мимо цели, и самим напасть на зимник. А ветреная погода тут чуть ли не каждый день, поэтому все собираемся и в бой.
Рыбья Кровь не мог поверить своим глазам и ушам. Любящие побеждать противника с помощью денег и чужих мечей ромеи повели себя как самые пьяные и хвастливые словене. Днем обсуждали, вечером готовили оружие и доспехи, а утром еще до рассвета уже выступили в поход. В лагере и у биремы осталось не больше десяти человек: хворых и немощных, остальные сто двадцать ровной колонной шагали в глубь степи. Копья и щиты получили и все гребцы, скорее для устрашающего количества, чем для действительной помощи. От того, что с походниками не было ни одной лошади или повозки, процессия выглядела особенно нелепо, чего, впрочем, кроме князя никто не замечал. Гребцы помимо своих копий и щитов, несли еще копья и щиты стратиотов, тем и так тяжело было в своих доспехах.
На Дарника тоже навесили два щита, а его хазары несли корабельную баллисту, меняясь местами каждые двести-триста шагов. К зимнику пришли в середине дня, когда у всех боевого запала значительно поубавилось.
В этой местности оврагов и возвышенностей почти не имелось, поэтому перемещение любых двуногих и четвероногих было видно издалека. И первым делом ромейское войско спугнуло табун лошадей и охранявших их мальчишек-пастухов. Всполошившись, мальчишки погнали табун в зимник.
Князю одного взгляда хватило, чтобы понять, что перед ними не зимник тарначей, а городище тервигов-готов, белоголовых людей севера. Когда-то это было могущественное племя, покорившее все земли на побережье Сурожского моря. Но скудная жизнь в степи не долго удовлетворяла их, да и прибывающие кочевники с востока тоже доставляли немало хлопот. Поэтому основная часть тервигов вскоре ушла далеко на запад и на юг в ромейскую Таврику. Как водится, нашлись упрямцы, которые не захотели поступать, как все и небольшая часть северян осталась там, где была. Не очень стремительные в нападениях, они были несокрушимы при обороне, поэтому все степные племена обходили их городища стороной, рискуя напасть на белоголовых лишь вдали от их укреплений. Это в свою очередь еще сильней укоренило привычку тервигов держаться от чужаков всегда в стороне. Однако со временем близкородственные браки вынудили северян все же на покупку у степняков светловолосых словенских рабынь-наложниц, хотя своих дочерей они по-прежнему на сторону замуж предпочитали не отдавать.
Само городище представляло собой круг сечением в шестьдесят саженей, это был простой крепостной вал в пять саженей без всяких дополнительных оград и башен по гребню. Склоны вала, летом регулярно поливаемые водой, были покрыты кустами и молодыми деревцами, из-за чего само поселение издали походило на обычный степной холмик. Команде биремы пришлось даже сделать крюк в сторону, чтобы увидеть единственные ворота, проделанные в самом низу земляного вала.
Надо отдать должное ромеям – они, не мешкая, сразу устремились к этим воротам, чтобы закупорить конного противника в его городище-ловушке. Потом возникла небольшая заминка: ромеи готовили луки и пращи, разводили костерок для зажигательных стрел, искали подходящую корягу для тарана.
Наверху вала над воротами появились головы его защитников. Князь полагал, что приличия ради, иларх вступит в переговоры с тервигами, мол, отдайте нам то-то и то-то и мы уйдем. Ничуть не бывало. Едва были готовы зажигательные стрелы, как ромейские лучники, открыли ими стрельбу навесом в само городище, а также запускали из пращ камни с привязанной к ним горящей берестой.
Дарника лишь развеселили эти их старания. Он однажды осматривал такое вот покинутое поселение белоголовых и знал, что жилища вместе с конюшнями идут там по кругу вдоль внутренней стороны вала и крыты не соломой, не дранкой, а толстым слоем дерна. Так что с поджогом, похоже, ромеи сильно погорячились.
– Чего ты ухмыляешься? – к князю подскочил декарх Геласий.
– Потому что знаю, пожара не будет.
– Это еще почему?
– И ворваться тоже не получится.
– Посмотрим! – зло бросил старший декарх и пошел к уже изготовленному тарану.
Найдя подходящий сухой ствол дерева, ромеи набили на него два десятка железных костылей-ручек, соорудили из щитов укрытие-черепаху и двинулись на приступ. Еще  сорок стратиотов, подняв щиты, следовали за ними. Гребцы стучали копьями о свои щиты, изображая тоже намерение вторым накатом ворваться в городище и устроить резню. Тервиги подпустили нападавших шагов на пятьдесят, после чего открыли стрельбу из луков и пращей, которые тоже имелись у них. Ветер действительно мешал точности попаданий, тем не менее четыре-пять стратиотов