От любви до ненависти

В поисках главврача Ирина ступила в узкий коридор клиники. Мимо, не обращая на нее внимания, отрешенными сомнамбулами проплывали больные. Почему их называют сумасшедшими, умалишенными? Потому что в их головах — беспорядок, хаос? Может, у них там — полный порядок, у нас (у остальных) — хаос.

И насколько все-таки верней называть их душевнобольными — больными душой...



Увидев приоткрытую дверь, Ирина вошла. Просторная комната отдыха, у телевизора собрались любители политических шоу. Они не просто смотрели, а во всю комментировали происходящее на телеэкране.

В дверях появился высокий мужчина средних лет, оглянулся кругом, увидел Ирину, подошел:

— Ирина Викторовна?

— Да, как вы догадались?

— Это было нетрудно. Чем могу быть полезен?

Обычный обмен любезностями — так это выглядело для постороннего глаза. На самом деле.

Войдя в комнату и увидев Ирину, мужчина стал как вкопанный. Выражение его лица выдавало быструю смену эмоций. Сначала это была радость от неожиданной встречи с очень близким ему человеком, затем — разочарование от того, что обознался, далее — приятное удивление, его глазам явилась очень привлекательная женщина, и лишь после лицо мужчины приняло выражение вежливого внимания. Ирина все это, конечно же, не могла не заметить. Это могло стать неплохой затравкой для ее психологического практикума. Но не для этого она сюда пришла, да и неясно еще, кому какая роль уготована — кто, кого будет доискиваться...

— Игорь Владимирович, я настояла на нашей встрече по просьбе моей подруги Людмилы. Ее дочь находится у вас.

— А почему Людмила не пришла сама?

— Она считает, что для разговора с вами я подхожу больше. По образованию я психолог, работаю зав. кафедрой в университете.

Врач не без удивления глянул на женщину:

— Красивая женщина... и психолог? Редкое сочетание.

— Спасибо за комплимент, но давайте поговорим не обо мне.

Прервала их разговор возня, возникшая у телевизора. Один из больных схватил другого за грудки:

— Повтори, что ты сказал?

— Крым наш! — просипел тот, и тут же оказался на полу. Вскочил, бросился на обидчика. Врач поспешил к дерущимся, разнял их. Те тотчас присмирели. Обратился к драчуну:

— Я вас предупреждал! Что ж, теперь ваша выписка вновь откладывается — в который уже раз.

Вернулся к Ирине, бросил в сердцах:

— Славянский синдром.

— Это что — один из видов психоза?

— В некотором роде. Давайте поднимемся в мой кабинет, здесь нам не дадут спокойно поговорить.

Они прошли по узкому коридору, поднялись вверх по лестнице, главврач то и дело пропускал женщину вперед.

Зашли в кабинет. Игорь Владимирович усадил Ирину в кресло у круглого столика, предложил кофе. Не стала отказываться.

Судя по его взгляду, излучавшему приязненность и мужской интерес, по пути в кабинет она была рассмотрена во всех ракурсах и, похоже, не разочаровала. Что ж, тем легче будет договориться.

— Я припоминаю дочь вашей подруги.

— Ее зовут Оля.

— Да, Оля. Десять минут общения с ней не позволяют мне установить точный диагноз, но, мне кажется, лечению поддается. Скорее всего, это реакция на стресс, возможно, психологическая дезадаптация. Как и когда начались ее странности?

— Оля — необычная очень увлекающаяся девушка, обладает множеством талантов: замечательно рисует, пишет стихи, занимается восточными танцами. С красным дипломом окончила университет.

Началось это в конце ее учебы в университете. У нее завязался роман с преподавателем — руководителем дипломного проекта.

Прознав об увлечении дочери, Людмила вмешалась. Она знала этого преподавателя, знала во всей полноте, поскольку в свое время училась с ним на одном курсе. Тогда он подбивал клинья к ней, теперь — к дочери. Пригрозила, что сообщит его жене и руководству университета, если он не оставит ее дочь в покое.

На этой почве у матери с дочерью возник конфликт.

Преподаватель после того, как его подопечная защитила диплом, во избежание скандала прекратил с Олей всякие отношения, более того, стал избегать ее.

Девушка замкнулась в себе, на работу не устраивалась, засела дома — или лежмя лежала, вперив бездумный взгляд в потолок, или проводила время у компьютера в соцсетях...

— В этом ее ненормальность? Завершивших учебу и неработающих нынче пруд пруди.

— На Олю это абсолютно не похоже. Мать попыталась повлиять на нее: мол, пора устраиваться на работу, нечего сидеть на материнской шее! Тогда дочь заявила, что будет жить у отца, с которым Людмила в разводе. У того — новая семья, маленький сын, квартира небольшая, денег в обрез. А тут еще дочка со своими психами.

Не прошло и недели, как отец возвратил ее матери со словами: «какова мать, такова и дочь». Для девушки это было еще одним потрясением. Восприняла как двойное мужское предательство, усвоив как аксиому: мужчинам верить нельзя в принципе...

А совсем недавно Оля пошла на концерт в филармонию. Вечером домой не вернулась. Не пришла она и на следующий день. Нашли мы ее с помощью полиции в вашей клинике в невменяемом состоянии. О том, что с ней произошло, молчит.

— То, что вы мне рассказали, очень важно. Изучу внимательно ее медицинскую карточку, следует выяснить, было ли насилие? Скажите, в семьях Людмилы и ее мужа нет никого с психическими отклонениями?

— Вроде нет.

— Это обнадеживает.

Врач задал еще несколько уточняющих вопросов, глянул на часы:

— Время обеда, не хотите перекусить? За обедом договорим, здесь неподалеку есть небольшое уютное кафе.

— От чая с пирожным не отказалась бы...




Они сидели в кафе, Ирина пила чай, Игорь Владимирович управлялся с бифштексом.

— По поводу Оли, — продолжил он разговор, — особых проблем не вижу, обещаю заняться ею лично, пусть пару недель побудет в клинике. Проведем курс медикаментозного лечения, используем и другие методы. Основную проблему здесь представляет конфликт матери с дочерью. Похоже, именно по этой причине ваша подруга не пришла сама, а попросила поговорить со мной вас. Конфликт следует устранить. В настоящий момент за девушкой нужен присмотр, а лучше матери это не сделает никто.

— Людмила действительно в последнее время не ладит с дочерью. Та вышла из-под контроля, а попав в клинику, и вовсе не желает знать мать, считая ее главной причиной своих бед. Людмила прослышала про ваши нетрадиционные методы лечения, почему здесь не она, а я.

— Традиционными методами психические заболевания не излечиваются, лишь залечиваются. Моя не традиционность состоит лишь в том, что я отношусь к пациентам не как к больным, а как к обычным людям, потерявшим ориентацию в жизни, в социуме. Я им даю полную свободу общаться между собой. Что любопытно, они доверяют друг другу скорее, нежели врачам. Это и другие обстоятельства я использую для их лечения...



— Вы знаете, моя подруга обратила внимание на одну особенность: лекарства, которыми пичкают дочь, необычным образом воздействуют на нее, на ее гормональный фон. Она стала полнеть, да еще завела интрижку с одним из больных. Согласитесь, когда в женщине взыграли гормоны, трудно рассчитывать на успешное излечение.

— Да, это так. Лекарства действительно действуют таким образом. Но виноваты в этом не только медицинские препараты.

В глазах Игоря Владимировича загорелись лукавые огоньки:

— Признаюсь, рядом с вами и мои гормоны неспокойны.

Ирина не поддержала игривый тон врача:

— У меня к вам просьба. Не проверяйте на мне свои суггестивные способности. Вы упоминали один из видов психического расстройства людей — «славянский синдром», что-то я о таком не слышала, — перевела она разговор в другое русло.

— Если бы вы только знали, как мне не хочется обсуждать проблемы психопатии с красивой женщиной!

Он нехотя «выключил» взгляд врублевского Демона, лицо его поскучнело:

— Ничего радостного, несущего оптимизм, вы не услышите. Что ж, сами напросились...




Пару лет тому назад мне довелось участвовать в международном симпозиуме психиатров: «Посттравматическое стрессовое расстройство, диагностика и методы лечения». Проводился он в Германии в Дрездене. Среди приглашенных были специалисты из многих стран Европы, в том числе из республик бывшей Югославии: черногорцы, сербы, хорваты.

Когда решались организационные вопросы, возникла неожиданная проблема. Югославы наотрез отказались селиться друг с другом. Меня поселили с врачом из Харькова. Что характерно, тот также отказался от моего соседства. В результате в номере со мной оказался хорват Любомир. Я не пришел от этого в восторг, и лишь после понял, как заблуждался. Приятный, общительный, но и импульсивный — с ним было невероятно интересно. Он неплохо знал русский язык, общались мы на английском. Когда же Любомир заводился, то переходил на сербохорватский язык.

Вы что-нибудь знаете о Балканских войнах девяностых годов?

— Почти ничего. Я ведь тогда была ребенком, подростком.

— Я тоже знал немногое, хотя к концу девяностых уже завершил учебу в мединституте.

В один из вечеров Любомир пришел вечером в номер в расстроенных чувствах, предложил выпить — мол, имеется повод. Принес виски и содовую, я выставил водку и закуску, привезенные из Москвы. В чем славяне одинаковы — они не знают чувства меры, точнее мера у них безмерная. Мы быстро достигли кондиции, когда открываются чакры. Заговорили о семьях. Я предложил тост за родителей и вдруг в глазах хорвата заблестели слезы, выдохнул с болью в голосе на сербохорватском языке, но я понял:

— Сегодня двадцать пятая годовщина гибели моих родителей.

Заговорил сбивчиво, мешая русские, хорватские, английские слова. Его родители (отец — серб, мать — хорватка) погибли под бомбежкой сербской авиации. В результате Любомир, его брат и сестра оказались в разных детдомах. Сестру со временем удалось отыскать, брата так и не нашел, похоже, тот попал в один из детских домов Сербии. Там (в Сербии), скорее всего, проживает и сейчас, если остался жив.

Выпили, не чокаясь, за его родителей. Любомир немного успокоился, заговорил ровным голосом, но то, что он рассказывал о мытарствах мальчика, оставшегося без семьи в условиях войны, разрывало уши.

Заключил свой рассказ он информацией о потерях сербов, хорватов, боснийцев и других южных славян в Балканских войнах, утверждая, что они соизмеримы с потерями во второй мировой войне. Полмиллиона убитыми и раненными. Миллионы беженцев. Разрушенные города и села...

Вот тогда-то у меня и сорвалось с языка определение этому безумию: «славянский синдром».

— Точнее не скажешь, — согласился Любомир не без горечи, — у нас, правда, он имеет другое название: «балканский синдром».

Предложил выпить за содружество славянских народов.

Содружество? Может, не чокаясь? Тут уже понесло меня. Напомнил Любомиру, когда началось это славянское помешательство. В Беловежской пуще, где трое славянских мужей, набравшись в русской баньке, принялись кромсать восточнославянские земли, увлеченно вычерчивая их границы.

Распался Советский Союз, рассыпалась Югославия, чехи разругались со словаками, поляки с украинцами, наконец, украинцы с россиянами. И это в то время, когда остальная Европа объединялась в Евросоюз!

Воевать друг с другом, лупить своих, чтобы чужие