Поначалу Федору тяжело давались тишина и одиночество. Слишком нереальным и ненадежным казалось все окружающее после того, что он пережил в последние годы.
Он вспоминал, как годами мечтал об уединении и неделях спокойствия, и не мог понять, отчего сейчас ему становилось подчас так неуютно. Он получил наконец и то, и другое. Но то ли сама мечта и ожидание были приятнее обладания, то ли он н верил в это обманчивое спокойствие, привыкший за два десятка лет отсутствия ежедневной стабильности к походной кочевой жизни. То ли, добившись желаемого, душа опять в беспокойстве искала повод начать новый виток движения к очередной неясной пока цели. Но где-то в глубине сознания часть его не могла успокоиться, не веря, что даже Мальта с ее размеренным вековым укладом жизни была той последней гаванью, где он окончательно осядет и спокойно проведет остаток своей жизни.
Часто вечерами Федор садился перед открытым окном с бутылкой терпкого мальтийского вина и деревенским козьим сыром и подолгу смотрел на спокойный пейзаж, расстилавшийся перед глазами. Но как-то невольно и незаметно для него самого взгляд его падал на трехлинейку, которую Федор укрепил здесь же, на стене, смутно чувствуя, что старое, привычное уже состояние ожидания войны не оставляет и, возможно, никогда не оставит его. Иногда он поднимался со стула, снимал винтовку с крюков и клал себе на колени, ощущая ее успокаивающий и надежный вес. И только после этого возвращался к начатой бутылке вина и прежней полусонной созерцательности.
Он верил во время и расстояния, которые все же лечили душевные раны кто бы и что ни говорил. Иногда Федор вспоминал о том, что в закрытой теперь уже навсегда для него стране у него осталась семья и дети. Но воспоминание больше не несло в себе пронзительной боли, как в первые два-три года вынужденной эмиграции, оставаясь, скорее, безобидным фактом личной истории.
Иногда он ловил себя на том, что надолго забывается и не можетдаже вспомнить, о чем думал последние минуты. Федор встряхивал головой, протирал глаза ладонями, понимая, что однообразно красивый пейзаж за окном, всегда свежий морской бриз, странноватый поначалу для него вкус местного вина, словно смешанный с полевыми травами и грубоватый, но очень насыщенный вкус козьего сыра берут над ним верх и постепенно растворяют его в себе. Как человек привыкает ко всему плохому и хорошему, так и Федор со временем стал ожидать каждого вечера, наполненного странными вкусами и запахами, из-за привычки к которым даже не желал пробовать никаких других, завозимых в основном с Сицилии, сыров и вин.
Сновидения, поначалу тяжелые, с постоянными образами бесконечной пустыни, от которой взгляд уставал даже во сне, обезображенных ранами и животными пустыни трупами арабов, со спекшейся кровью на одежде, с каждым месяцем и даже днем, проведенными на Мальте, все больше истончались, пока не начали замещаться образами моря, прибрежных скал и вечнозеленых пропитанных солнцем островов Мальтийского архипелага.
Продолжение -
https://www.chitai-gorod.ru/catalog/book/1255135/