Женя всегда мечтала о куклах Барби, ведьмочки и другие не так волновали её, как эти красотки в прекрасных платьях. Первое желание было схватить самую красивую, с длинными золотыми волосами, но что-то остановило Женю. Она застыла на месте, не видя ни конструкторов, ни машинок, ни плюшевых и резиновых зверей, куклы тоже уплывали куда-то вдаль. Она смотрела на одиноко лежащую тряпичную куклу, сшитую умело, немного походившую на Женю. У куклы были каштановые волосы, завязанные в косу с ленточкой, большие карие глаза, лицо круглое, улыбающееся, в этом они были разные.
– А можно, вот её? – спросила Женя, подойдя к кукле и взяв в руки. Она машинально, не осознавая, что делает, прижала куклу к себе, а в глазах вспыхнули крупные слезы.
– Конечно, она твоя, – Маргарита улыбнулась, и по её улыбке Женя поняла, что они ожидали такого решения. – Может хочешь что-нибудь ещё? Посмотри, ты можешь взять всё, что захочешь.
– Нет, больше ничего не хочу, – замотала головой Женя, разглядывая куклу, тряпичная девочка улыбалась солнечной улыбкой, Женя улыбалась ей в ответ. – Вот только если… но нет, не надо.
Женя замахала руками, отгоняя от себя возникшее вдруг желание.
– Скажи, чтобы ты хотела? Не стесняйся. Я вот до сих пор люблю кукол, теперь я их шью, – сказала Маргарита.
– Ух-ты! – восхищённо воскликнула Женя. – Я бы тоже хотела научиться. А можно мне иголку и нитки, а ещё немного разных тканей. Можно, да?
– Ты хочешь сшить для неё новое платье? – улыбалась Маргарита, доставая из шкафа пакет. Женя закивала, радуясь, что не надо объяснять. Она очень стеснялась, папа с мамой говорили, что она уже давно переросла кукол и другие игрушки, а Жене плакать хотелось от радости. – Здесь есть много всего, я положила туда примеры выкроек, лоскуты разных тканей. Сначала тебе стоит научиться шить по выкройкам, а потом сможешь сама придумывать.
Женя взяла пакет и заглянула в него. Чего там только не было, хотелось всё это разложить и разбирать, разглядывать. Женя вдруг поняла, что давно уже хотела этого, из головы тут же улетучились куски книг по психологии, которые она старательно вытаскивала из глубин памяти перед разговором с врачом, чтобы он не застал её врасплох – всё стёрлось, пропало.
– Спасибо! Большое спасибо! – радостно воскликнула Женя, смотря на Маргариту и врача блестящим от слёз взглядом.
– Садись, – спокойно и от этого будто бы строго сказал психиатр. Женя села. – Завтра ты поедешь с Маргаритой в интернат. – Не бойся, это непростой интернат, не тот, что обычно показывают по телевизору. Там много детей, ты понимаешь, что все они не просто так попали туда. Лечение у тебя продолжится, но без препаратов. Я знаю, что ты до сих пор думаешь, что мы даем тебе препараты, но это не так. Ты принимаешь витамины и немного экстрактов растений, не более, чем обыкновенный городской житель.
– А долго я пробуду в интернате? – спросила Женя, когда он замолчал, видя, что она хочет задать вопрос.
– Несколько месяцев или больше. Многое зависит от тебя. Более того, если ты захочешь, то сможешь там остаться столько, сколько пожелаешь. Ты не сумасшедшая и не страдаешь психическими заболеваниями. Твои родители дали согласие, если захочешь, они смогут приехать к тебе.
– Я пока не готова, – неожиданно спокойно и твёрдо ответила Женя, она удивилась этому и засмеялась, не понимая, почему.
– Простите, я веду себя, как дурочка.
– Вовсе нет, ты дурочек не видела, – заметил психиатр. – С завтрашнего дня твой лечащий врач Маргарита Юрьевна Кошкина или просто Маргарита, она не любит ни званий, ни отчеств, хотя перед нами действительный кандидат наук.
– И учёный, – ехидно улыбнулась Маргарита.
– И учёный, – подтвердил психиатр. – Я приеду к тебе, но не скоро, здесь много работы.
– Саша обычно приезжает к нам в свой отпуск, – сказала Маргарита, сев напротив Жени у левого края стола. – Он привозит к нам всю свою семью, ты знала , что у него четверо детей?
– И все дочки, – хмыкнул психиатр.
– Старшая уже учится в ВУЗе, на психиатра, между прочим, – засмеялась Маргарита.
– Ты ещё всю мою жизнь расскажи, – нахмурился психиатр.
– Расскажите, мне интересно, – Женя широко раскрыла глаза, она всегда так смотрела, когда ей было очень интересно.
– Может быть потом. И в моей жизни нет ничего интересного, – сказал психиатр, и Женя впервые увидела, как он смутился.
–Ты не раз просила меня отвести тебя к парикмахеру. Что бы ты хотела сделать?
– Обрезать косу, – без раздумья ответила Женя.
– А почему? У тебя красивые волосы? – удивилась Маргарита.
– Её надо отрезать, – она вся в крови, – прошептала Женя и спрятала глаза. Вот сейчас её запрут здесь, как умалишённую, и зачем она сказала правду?
Поезд шёл чуть больше суток. Жене досталась верхняя левая полка, и почти всю дорогу она с жадностью смотрела в окно, лежа наверху. Всё купе было их, из больницы забрали ещё двух девочек из другой палаты, они спорили всю дорогу о чём-то, Женя не вслушивалась. Иногда все вместе играли в дурака или кинга, Маргарита научила всех хитрым правилам. Женя постоянно проигрывала и это совершенно её не расстраивало, вот если бы знал папа, как бы он был не доволен! Женя должна была на несколько ходов вперед угадывать игру, чуть ли не с первого кона всё просчитывать, а она ни о чём не думала во время игры, ей просто нравилось играть.
На багажных полках лежали сумки, у Жени одна из самых больших, родители собрали много вещей, а ещё больше напихали книг, которые Женя хотела выбросить на вокзале, но Маргарита не разрешила. Наверное, она была права, уговорив Женю позже решить, что она будет читать, а если не захочет, так всегда можно было бы отдать эти книги в их библиотеку. Оказывается при интернате была небольшая библиотека, в которой в основном, помимо учебников и заезженной классики, были книги детей, которые они прочитали здесь, которые присылали им родные. В интернате была и школа, Женя решила, что будет в неё ходить, несмотря на то, что в шкафу дома лежал её аттестат об окончании среднеобразовательной школы, который она получила в десять лет. Потом был университет и… об этом она не хотела вспоминать, тем более возвращаться в университет. И зачем она училась на этом факультете? Разве ей так была интересна психология? Вовсе нет, Женя, находясь в дороге, в безвременье и вне строго очерченного пространства города, заточения каменных домов и основ общественной морали, требующей беспрекословного подчинения воле родителей, поняла, что ненавидит психологию, ненавидит свою учёбу в ВУЗе, этих студентов, которые сейчас виделись ей обыкновенными людьми, не глупее и не умнее её, никакими, как и все вокруг. Но главное, что пугало её, она ненавидела себя во всём этом, безвольную, безропотную куклу, и дорога, с мелькавшими за окном деревьями, столбами, короткими станциями, маленькими городами, успокаивала, подмигивала, что всё не так плохо, забудь и всё!
Интернат располагался в двух зданиях недалеко от конюшни за городом. Они долго ехали на автобусе, всё дальше углубляясь в степь, и Жене это очень нравилось, совершенно не хотелось жить в городе. В основном везде была степь, небольшой лес возле реки, в которой было уже холодно купаться, и всё – степь да степь кругом.
Школа при интернате работала круглый год, каникул не было, так как дети то приезжали, то уезжали, сменяя друг друга. Женя сидела вместе со всеми за партой, проходя сжатую программу шестого класса. Вроде бы она всё это уже знала и даже сдала, но сидение в классе, общение с другими детьми, ответы у доски и прочая рутина школьной жизни были для Жени новым, неизведанным и прекрасным. Она даже успела подраться с одной девчонкой, решившей, что она засматривается на её парня, который и не знал, что у них отношения. И это было неважно – Женя ожила, распрямилась, а мальчишеская стрижка, с которой она покинула город, придавала ей более чем воинственный и отчаянный вид.
Иногда, когда Женя оставалась одна и гуляла вдоль реки, забредала в лес, подолгу блуждая по звериным тропам, и странно, она ни разу не заблудилась, она много думала. Например о том, почему Маргариту она сразу стала называть по имени, а своего психиатра до сих пор про себя никак не называла. За всё время нахождения в больнице она ни разу не назвала его по имени, и нет, она не забыла его, конечно же не забыла. Что-то мешало ей назвать его по имени, что-то похожее на страх, перемешанный с уважением и щенячьей преданностью, так она видела себя со стороны, смеялась над собой, но без издёвки, по-доброму. Гуляя одна, проветривая голову, выветривая дурь, как точно назвал это один мальчишка, Димка, но о нём она подумает позже, Женя научилась относиться к себе по-доброму, по-дружески, обретая нового друга, самого верного и самого уязвимого – себя. Всё это и было лечением: свобода воли, свобода мысли, свобода выбора, когда никто не заставляет, не давит, не висит над душой круглые сутки. Конечно же жизнь здесь не была в полной мере вольной и беззаботной, нет. Приходилось встраиваться в строгий режим дня, выползать утром на зарядку, когда безумно хотелось спать, съедать всё, что давали в столовой, а кормили просто и вкусно, Женя скоро запросто съедала всё, организм радовался такому обилию еды. Лекарств и уколов не было, не было и долгих разговоров в кабинетах, всё проходило как-то само собой, легко и даже весело, и Женя перестала замечать «контрольные тестирования» воспитателей-надзирателей, длившиеся редко дольше десяти минут и со стороны напоминавшие больше дружеский разговор на прогулке. Особенно Жене нравилось, как Маргарита, как бы случайно, поймает её где-нибудь, и они поболтают о всяких мелочах, Женя похвастается новой задумкой платья для куклы, а Маргарита, по секрету, покажет ей фото новой куклы, ещё недоделанной, но всегда имевшей свой неповторимый облик. Случалось, что кто-то психовал, начинал драться, и никто не вязал буяна, уводили мирно. Крепко держа. Димка рассказывал, что там их колют малой дозой, чтобы мозги на место ввернуть.
А о Димке она думала на уроках, нечасто, когда становилось скучно. Они познакомились на работах в конюшне, те дети, кто хотел, мог поработать на конюшне, ухаживать и кормить лошадей, учиться верховой езде, когда было время, большую часть дня они проводили за работой. Кто-то из детей наотрез отказывался там работать, возмущаясь, что детский труд запрещён и вообще они работать бесплатно не будут, а Женя с радостью ходила туда, была б её воля, она бы каждый день здесь работала с лошадьми, даже одна, одной, наверное, было бы ещё лучше.
Димка подошел к ней тогда, когда её оглушил в первый раз запах конюшни, состоявший из острого вкуса навоза, запаха здоровых и сильных животных, перемешанного с застоявшейся водой и теплом десятков живых тел. Женя стояла на входе, в комбинезоне, их выдавали в интернате, резиновых сапогах, слишком больших для неё, но меньше не было, длинных, по локоть, резиновых перчатках и кепке с лопатой в руках, и не могла сдвинуться с места, впитывая в себя новые запахи, новую незнакомую жизнь. Что-то брезгливое поднималось в ней поначалу, но это чувство было смыто волной восторга, неподдельного, живого, как эти животные, фыркавшие, мотавшие головами и бьющие копытами, учуявшие чужака,
