Произведение «Крылья Мастера/Ангел Маргариты Глава 2 1916-1918. Побеги. Гоголь» (страница 3 из 7)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Роман
Автор:
Оценка: 5
Баллы: 2
Читатели: 704 +2
Дата:

Крылья Мастера/Ангел Маргариты Глава 2 1916-1918. Побеги. Гоголь

Обильное кровотечение! – прямо ему в лицо буркнул Филипп Филиппович.
– Откуда?! – вырвалось у Булгакова.
Ведь я всё делал правильно, по инструкции, с ужасом подумал он, испытывая слабость в коленках.
Филипп Филиппович странно посмотрел на него:
– Ты понимаешь, что такое «там» найти артерию, которая порвалась?
– Понимаю… – обречённо промямлил Булгаков.
– Ничего ты не понимаешь! – попенял Филипп Филиппович с превосходством практикующего хирурга. – Больше так не делайте, любезный, больше абортов она не переживёт!
– Больше не будет, – зарёкся Булгаков и почувствовал, как мышцы на его лице деревенеют.
Это был её второй аборт. Первый она сделала ещё до их семейной жизни, в далеком тринадцатом. Он старался об этом забыть, но гадская память раз за разом выталкивала его, как баул с грязным бельём, и трясла прилюдно перед совестью, отчего на душе становилось мерзко и пакостно. Если бы он предал самого себя, это ещё можно было простить, но он предал Тасю.
– Ну это вам виднее, – снисходительно сказал Филипп Филиппович. – Иди домой. Она будет спать до вечера. Я пригляжу.
– Я в ординаторской лягу… – промямлил Булгаков, тушуясь до невозможности.
– Как хочешь, – пожал бабскими плечами Филипп Филиппович. – И перестань трескать морфий!
– А я и не трескаю, – похолодел Булгаков и ссутулился.
– Я в три раза старше тебя и всё вижу, под коленкой у тебя дорожка. Высохнешь, как мумия, и подохнешь года через три.
– А откуда вы знаете?.. – через силу спросил он, не смея поднять взгляда.
– У меня вот так же дочь ушла… – с осуждением посмотрел на него Филипп Филиппович. – Уж как мы с женой ни бились, а ничего сделать не смогли. А тебе повезёт, – предрёк Филипп Филиппович, – ты взрослый, дай бог, конечно, жена поправится, и уезжайте. Откуда ты?
– Из Киева… – буркнул Булгаков, надувшись как мышь на крупу.
– Ну вот. В свой родной Киев. А такая жизнь… – Филипп Филиппович стоически мотнул глазами по стенам больницы, – не для тебя, природа у тебя другая. Не знаю, какая, но другая. Не станешь ты настоящим врачом, не дано тебе. Здесь нужно зачерстветь, а ты не черствеешь, вот тебя и корёжит. Беги! Чем раньше, тем лучше!
– Это всё от её… – неожиданно для себя расчувствовался Булгаков, благодарный за то, что Филипп Филиппович единственный дал ему в жизни дельный совет.
– От кого?.. – Филипп Филиппович брезгливо посмотрел вначале на него, потом – на дверь операционной, полагая, что речь идёт о жене Булгакова и сейчас он услышит очередную мерзкую душевную исповедь.
Но Булгаков его удивил:
– От литературы… – сказал он.
– От чего?.. – нахмурился Филипп Филиппович и страшно удивился.
– От литературы… – повторил Булгаков без выражения, как на исповеди.
– А… – крайне тактично сообразил Филипп Филиппович. – Из нашего брата всегда Чехов лезет. Извини, я не знал, что ты пишешь.
– Да так… – Булгаков вспомнил все потуги по этой части, и ему стало стыдно за свою самонадеянность.
Что я делаю здесь, в этой пустыне? – задал он себе вопрос, имея в виду, что рогоносец Чехов хоть прозябал в прекрасном месте, правда, одиноко и наплевательски к своей судьбе, но зато стал знаменитым. Булгаков давно испугался этого разрыва: мимолетности жизни и монументальности литературы. Слишком разные весовые категории, соотношение не в мою пользу, подумал он, я ведь ещё молод.
– Тогда тем более, – посоветовал Филипп Филиппович, – тогда не изменяй себе! – Это плохо кончается.
Очевидно, он вспомнил свою дочь, и глаза у него помертвели, как у леща на кукане.
– Я уже всё понял, – сконфуженно пробормотал Булгаков и поплёлся в ординаторскую, упал на кушетку, успев подумать, что юность окончательно и безвозвратно прошла и что он моментально сделался стариком и теперь вечно будет таким, как Филипп Филиппович с бесформенными, бабскими плечами, умными и никчёмными разговорами о спирте и медицине. Разве это жизнь? – подумал он и с этой мыслью провалился в тяжёлый, мертвенный сон.
А если бы сразу же сказала, продолжал думать он во сне, и не тянула бы резину, то ничего этого не было бы, всё обошлось бы малой кровью. Он посмотрел во сне на свои руки, которые совсем недавно были в густой кашеобразной массе того, что осталось от его ребёнка, и испытал тяжёлое чувство вины с той страшной, ясной логикой, которая может быть только во сне: вначале ты отрываешь ему ножку, например правую, и вытягиваешь её, а она маленькая, как у куклы, потом точно так же – левую, потом – тельце, пупок тянется, режешь, на две, три части, потом – руки, тоже, как у куколки, и последнее – давишь голову, чтобы она прошла без проблем. Самое главное, послед зачистить так, чтобы кровотечения не было.
Родился бы идиот, снилось ему дальше, хотя он страшно лукавил: во-первых, не такой уж я морфинист, стал оправдываться он, а только начал, а во-вторых, я просто не хочу иметь детей, всю жизнь мешать будут. Почему – он не знал и неподдельно ужаснулся: в свете второго аборта моей любимой жене не стоит доверять мне, сделал он вывод. Не будет мне прощения, покаялся он, впадая в противоположную крайность, не будет! И заплакал навзрыд, безутешно и чисто, как не родившийся ребёнок.

***
Через неделю в момент ночного бдения над листом бумаги, он сообразил наконец, разбудил Тасю и сказал прочувствованно без щелчка в голове:
– Ты прости меня… идиота…
– Да простила, простила… – в сердцах бросила она, загораживаясь от света. – Давно простила… – и повернулась на другой бок.
– Я не об этом… – потянул он её за плечо.
Она снова, морщась, посмотрела на него, что он ещё выкинет в три часа ночи?
– Я стану знаменитым, очень знаменитым… – произнёс он мечтательно, глядя сквозь неё куда-то в пустоту.
Мысль о том, что ему обязательно помогут, будоражила его.
– Дай-то бог, – согласилась она, по-матерински терпеливо глядя на него и полагая, что этим всё и кончится и можно будет спать дальше.
Круги у неё под глазами всё ещё не прошли, и выглядела она уставшей.
– Надо придумать что-то такое, что оправдало бы меня в глазах моих читателей, – сказал он, как сумасшедший, намекая на лунных человеков.
Его белые, как лист бумаги, глаза не предвещали ничего хорошего, однако, с этой стороны не должно было произойти ничего страшного, потому что укол на ночь она ему сделала с чистым морфием, чтобы он спал, а зряшно не корпел. Не то чтобы она была против, но в душе не одобряла, считая, что и литература, в том числе, губит его.
– Придумай, – посмотрела она на него с терпением бывалой жены.
И он придумал:
– С девочкой, дифтерией и собственной неловкостью, когда отсасываешь мокроту!
– Не очень-то правдоподобно, – подумала она вслух, закатывая глаза.
– И так сойдёт, – махнул Булгаков.
– Догадаются… – сонно вздохнула Тася.
– Никто не должен знать, что я наркоман! – потребовал он и подумал, что лунные человеки должны помочь, не зря же они появились в его жизни.
– Ладно, ладно, никто! – постаралась она придать голосу серьезный тон и взяла своё. – Но это же не может длиться вечно!
Он недовольно заёрзал на стуле и, как всегда, мучаясь неразрешимостью ситуации.
– Если ты хочешь стать знаменитым, – сказала она ему так, как говорят недорослю, – тебе надо продержаться как можно дольше.
– Как это? – удивился он и перестал пялиться в стену. – Как?..
– Нужна система, нельзя часто колоться, положим, два раза в день. Всё остальное время терпи.
– Терпеть?.. – переспросил он, словно очнувшись. – Попробуй, а я посмотрю!
Он выпялился на неё своими белыми, как снежки, глазами.
– Иначе не дождешься своих поклонников, – твёрдо сказала она и со значением посмотрела на него, мол, сам должен соображать, я всего лишь твоя жена, а не бог.
И ему сделалось плохо от одной мысли, что надо дожить ещё до утра. Теперь он мерил жизнь маленькими отрезками времени: от сих до сих, укол, потом снова от сих до сих, и только потом долгожданный укол.
– Ты думаешь, у меня получится? – спросил он с глупой ненавистью, имея в виду литературу, а всё остальное не имеет никакого значения, всё остальное казалось ему преходящим, даже его прекрасная Тася, которую он обожал, как матрос швабру «машку».
Она поняла его, как понимала всегда, но не подала вида, полагая, что семейная жизнь и должна быть такой приторной, как пастила в шоколаде.
– Я даже не сомневаюсь, – сказала она так, чтобы он не вспылил.
Что она имела в виду, он так и не понял.
– У меня ничего не получится! – посетовал он, с ненавистью глядя на чистый лист бумаги.
Он не мог написать ни строчки, но всё равно интерпретировал метафизику происходящего в классические формы мифологии и религии, потому что по-другому не умел. Эмоции истощались, как колодец в пустыне. Душа пребывала в диапазоне от ярости до уныния, но это совершенно не помогало, напротив, иссушало ещё больше.
Тася хмуро посмотрела на него и решилась, понимая, что ходит по лезвию бритвы:
– Надо найти своих благодетелей!
– Ё-моё! – вспыхнул он и посмотрев на неё с ненавистью. – Зачем?!
Он-то по наивности вообразил, что лунные человеки принадлежат только ему, что он волен делать с ними всё, что заблагорассудится, например, растерзать реально или в романе, он ещё не знал, в каком, но всё равно растерзать, а оказывается, он ревновал их даже к памяти «СамоварЪ» и всему тому, что наговорил ему лакей со стеклянным глазом, единственно уповавший на его талант. И никто не имел права прикасаться к этому! Никто! Даже Тася!
– Они всё могут! – объяснила она доходчиво, намеренно не замечая его состояния. – Я не понимаю, чего ты боишься?..
Казалось, она приоткрыла тайну и этим неимоверно разозлила его.
– Я ничего не боюсь! – заорал он, зная, что это подло, мерзко и не даёт ей шанса. – Ничего!
– Тогда тебе и карты в руки! – не сдалась Тася.
– Сука! – закричал он в бешенстве. – Горгия! Убью!
И она поняла, и уступила, и заплакала в темноте; тогда он швырнул в неё семилинейную керосиновую лампу.
К счастью, керосина в лампе было на самом донышке, и они быстро потушили вспыхнувшее одеяло. Спать им, однако, пришлось, укрывшись одеждой, потому что постель была залита керосином.

***
Наконец Филипп Филиппович нашёл ему замену и перевёл из главного и единственного – в рядовые ординаторы на полторы ставки, потому что и здесь тоже была глухомань и никаких врачей не предвиделось вплоть до окончания войны.
Она везла его, безвольного, на север, в Вязьму, строго следя за тем, чтобы он не превышал дозу: иногда он пытался тайком пить снадобье прямо из бутылочки; и Тася, не стесняясь возничего, устраивала ему взбучку. Он обиженно падал лицом ниц и лежал в телеге как бревно. Ей стоило большого труда, долгих разговоров убедить его попытаться ещё раз, самый последний раз всё начать сначала, однако всякий раз она нарывалась на его боль:
– Поклянись, что ты меня не бросишь посреди дороги!
– Не брошу… – устало обещала Тася, пряча мокрый платок в рукав.
У неё ещё были сил даже на слёзы. А ещё их спасло рекомендательное письмо Филиппа Филипповича. Главврач Артур Борисович Малахитов странно посмотрел на Булгаков и сказал, что к работе можно приступать хоть завтра. «А для вас, мадам, увы, места нет, – сказал он Тасе, – даже санитаркой».
И Тася поняла, что Малахитов всё понял и нарочно усложнил им жизнь, чтобы они не задерживались в


Оценка произведения:
Разное:
Реклама
Обсуждение
     14:13 31.01.2022 (1)
1
Михаил, я вчера вечером прочитала эту главу и настолько была переполнена эмоциями, что дальнейшее чтение и комментарий отложила на следующий день. Читалось тяжело, но не в смысле того, что ваш текст тяжелый.

Вы так мастерски написали об аборте и морфии, и у любого читателя, я думаю, возникнет чёткое осознание (если такого чёткого ещё не было), что эти два разного рода убийства человека не имеют права присутствовать в жизни людей.

В этой главе Булгаков как человек не вызвал во мне ни сочувствия, ни восхищения. На него «навалилось слишком много и слишком быстро», а ведь на его жену при этом навалилось ещё больше. Сочувствие и восхищение у меня вызвала  самоотверженно любящая Тася. Я бы назвала её в этой главе главной героиней. Не удивительно, что лунные человеки были убеждены: именно она попытается спасти своего мужа, хотя могла бы облегчить свою жизнь, расставшись с наркоманом. Только вот какой ценой придётся заплатить за такое спасение?

Я сначала несколько удивилась тому, что Гоголь для спасения Булгакова явился в неприглядном виде: «неряшливо одетый господин, с испачканным побелкой плечом и в цилиндре с голубиным помётом». Известно, что Гоголь был неряшлив, однако можно было бы обойтись без напоминания об этом. Но здесь, наверное, эту неряшливость вы подчеркнули для того, чтобы, во-первых, его личность не вызывала сомнений, а во-вторых, чтобы миссия спасения не воспринималась однозначно. Я поняла именно так. 

Мне очень понравились мысли о королевской фразе. Я сейчас пересматривала текст, но почему-то не нашла это место, к сожалению. Может, поможете?
     15:02 31.01.2022 (1)
Самая лучшая – первая любовь, всё остальное сделки с логикой и совестью, сказал он сам себе, как опытный мастер образов и мнений. Он изыскивал такие королевские фразы, тонкие, как амбра, звукосочетания. Побежал и записал «на манжете».

Конечно же, к огромнейшему сожалению, Булгаков очень и очень рано умер. Он "не добрался" и до половины пути к совершенству души. (Совершенство души - это установки сознания в комплексе и во времени.) В этом и состоит его трагедия. В романе об этом много сказано: сколько бы кураторы Ларий Похабов, Рудольф Нахалов и инспектор Герман Курбатов с ним ни бились, ничего не вышло. Его сознание не восприняло новую реальность, он увидел в ней только странное продолжение мира, не более. Это есть его основная трагедия. Иначе бы мы увидели абсолютное совершенство в прозе. Но... Булгаков этого не сделал. Мало того, он понимал, что несовершенен, страдал из-за этого и жег по этой и по другим причинам черновики. Ведь он НЕ ДОПИСАЛ ни одного романа до конца. Его способность слышать текст не подкрепилась обстоятельствами жизни: женщины... увлечения... политика... страшные времена... неверный выбор профессии... всё-всё наложилось на него. Такие люди одиночки. НО... он до этого элементарно не дожил. Как пел Высоцкий: "Видно, были с судьбой нелады, нелады, а со случаем плохи дела, дела..." Вот почему важно иметь друга по другую сторону мира. Булгаков этого не понял. Он пренебрёг человеками. Он не сумел дожить до этого состояния. И это его еще одна трагедия. У него не было советчика. В таких делах их нет. Слишком редкая ситуация. Если бы он добрался хотя бы до семидесяти, если бы он начал понимать, КАК УСТРОЕН МИР, он бы стал замечательным романистом, ибо инструмент в виде литературного слуха у него был от природы. Ему только не дали им воспользоваться в полной мере. Кто? - спросите вы. Время... Он жил в страшное время. Время лжи, смерти, предательства и разрухи в головах. Поэтому Булгков разный, в зависимости от обстоятельств. Много вы знаете людей, которые знаю, чего они хотят утром, в обед и вечером? Таких людей - единицы.
Вы думаете, что Гоголь мною унижен? Но о том, что он был неряхой, знаем только мы с вами. Для всех остальных и предназначено  описание его внешнего вида. Что касается возможных последствий от таких нелицеприятных высказываний, то, думаю, Гоголь меня простит. Зато читатель его запомнит, не только в качестве общепринятого символа, но и как человека с пометом на цилиндре.
Аборт... Конечно, Булгаков здесь был подонком, эгоистом и предателем жены и самого себя. Прощения ему нет. Он поступил, как хозяин своей жизни. До некоторой степени он был прав, но до тех пор, пока не убил сына. Трагедия? Да, несомненно! Трагедия слепоты человечества. В медицине так учат, учат самонадеянности и ограниченности, будто человек бог.
     12:44 02.02.2022 (1)
1
Я вижу, вы очень глубоко изучили биографию и творчество Булгакова. Вы ему сопереживаете, иначе не появился бы этот роман.
     15:26 02.02.2022 (1)
А как иначе? Хотя бы из тех соображений, что надо набраться впечатлений и перенести их на бумагу. Иначе роман не получится. Я же не писал автобиографию, их много. Этот роман на данный момент - единственное художественное произведение о Булгакове. К тому же при знании фактов их можно интерпретировать так, как вам выгодно с точки зрения сюжета. Ведь на самом деле, нигде ничего не написано о деталях смерти Богданова. Всё, что вы прочитали о нём - это компиляция всего того, что я когда-то читал о подобных случаях. Вообще, есть банк данных, к которым ты подключаешься, когда пишешь. Рукой водит не человек, а тот, кто дышит в затылок. Как Иван Бунин сумел добиться такого звучания в "Темных аллеях"? Да, только так. Или проза Владимира Набокова. Ведь она для русского слуха музыкальна. Вот в чём разница между русской художественной литературой и англоязычными тестами. Если вспомним роман Роберта Пэнн Уоррена "Вся королевская рать", то в нем величие духа замечательного переводчика Виктора Голышева. 
     18:30 02.02.2022 (1)
Столкнулась с утверждением одной писательницы, что писателем может стать любой, надо лишь всего-навсего изучить стратегию и тактику писательства. Не могу согласиться с этим. А точнее, писать, если желает, может каждый, но не каждый способен писать талантливо. 

Классики в большинстве своём не изучали "стратегию и тактику", но когда их читаешь, то всегда замечаешь разницу в звучании их текстов, они неповторимы. И, конечно же, есть разница в восприятии оригинального текста и перевода, ведь переводчик всегда вносит в текст что-то своё.

Думаю, что когда человеку дарован талант, то ему даны и подключение к "банку данных", и невидимая связь с теми, кто преподнёс ему этот подарок, и подсказки от них. Я не о себе говорю, просто такие мысли иногда посещают.

     20:21 02.02.2022 (1)
Хороший писатель должен обладать чувственностью, широким и глубоким диапазоном. Ибо если нет чувств, то нет мыслей и не о чем писать. Большой диапазон чувств дает преимущество не только в тактическом плане, выбора сюжета, но и в стилистике. Кроме этого нужно иметь литературный слух.
Почему исписываются? Потому что: 1. выплескивают тот первый слой эмоций и мироощущений, которым наделила человека природа. Потом это заканчивается, потому что не бездонная бочка, или колодец, о котором писал еще Хемингуэй. 2. человек элементарно исписывается, ему не о чем писать, колодец пересох и не наполняется эмоциями, всё, пусто.
Я знал людей, которые исписывались до 35 лет. Дальше просто копошение под названием литературная деятельность. Так происходит в 99% случаев. Все редакторы, которые сидят в журналах, на сайтах, в издательствах - все они из этого когорты.
Причем подражательство кому-либо из великих ничего не дает. Нельзя даже скопировать стиль, природа другая. Это трагедия многих писателей, рано или поздно они становятся эпигонами и графоманами. Увы, так сделан мир прозы. Насчет стихов не знаю, не разбираюсь. А с прозой очень жестко и конкретно.
Удачи!
     21:06 02.02.2022 (2)
1
Очень интересная точка зрения!  
Насколько я помню, в ваших заметках "Техника написания романов" не говорилось о причинах, почему авторы исписываются. Благодарю за то, что поделились этим сейчас.

     21:47 03.02.2022
Эта точка зрения общеизвестна.
     22:17 02.02.2022 (1)
И здесь не следовало писать. Я и так набрал кучу врагов и недругом. Завистников масса.
     12:45 03.02.2022 (1)
1
Я это заметила по комментариям. 
     13:07 03.02.2022 (1)
Да это мелочи. Ерунда.
     21:11 03.02.2022 (1)
1
Михаил, а что, по-вашему, не мелочи и не ерунда в реакции читателей на произведение?
     21:43 03.02.2022 (1)
Смотря с какой точки зрения. Если с точки зрения банальной критики, то мы и видим эту банальность. Ведь чтобы критиковать, надо знать гораздо больше, чем можешь сказать. В это точки зрения критика или просто эмоциональные высказывания примитивны, не интересны и не дают писателю никакого материала для развития.
Даже если рассматривать с точки зрения рекламы, то эффект минимален. Это как костер в мокрую погоду: кинули спичку под названием эмоции, она прогорела, и всё. Костра нет. Чтобы был костер, нужны деньги. Достаточно серьезные. Нужно подкупить продажных критиков с имена, чтобы они начеркали пару десятков статей, нужна реклама на билбордах, на телевидение, во всех магазинах нашей Столицы и пр. пр.
Так что то, что мы здесь видим, никак не способствуют популяризации романа автора. Помните как раскручивали Дмитрия Глуховского? Во-первых, он получил за первый роман "Метро..." 200 000 долларов, во-вторых, под него был придумал международный проект, и все кинулись писать романы о жизни пост-человечества в метро. Реклама была соответствующая. Как только она пропала, Дмитрий Глуховский тоже пропал Можно сделать два вывода: 1. Дмитрий Глуховский настолько бездарен, что без рекламы его тут же все забыли; 2. Время большой литературы еще не наступило. (Дмитрий Глуховский - не большая, а маленькая литература). Просто на его примере попробовали и решили, что хватит, очень расточительно.
На мой взгляд, читатель должен быть умнее автора, чтобы что-то ему сказать такое, отчего он пошел бы и застрелился. Но это парадокс. Так не бывает. Критика нужна ради критики, для тех же читателей, не обремененных изысканным мнением, но у которых разбужено воображение. Это кулуарная критика, местнического разлива, в данном случае для фабулы. Вряд ли она окажет какое-либо влияние на судьбу романа.
Увы, таково нынешнее положение вещей.
Удачи!
     23:07 03.02.2022 (1)
Я поняла вас. 
     00:24 04.02.2022
:)
Книга автора
Абдоминально 
 Автор: Олька Черных
Реклама