Арифметика общения в семье и на улице

достоинства.[/b]

«Быть на равных проще с человеком, подобным четвертому соседу по палате, который показался мне занятнее всех прочих.
Его кровать находилась прямо посредине комнаты. Это было самое неудобное место, какое только можно было придумать. Но хозяин этого места, похоже, и не замечал никакого неудобства. Он был, казалось, довольным всем, что предлагала ему отечественная медицина.
Этот человек был самым молодым из всех нас, лет 25 –27. Его звали Ваня.
Ваня был чрезвычайно непропорционален и нескладен: длинный, худощавый, с большой и умной головой, увенчанной пышной русой шевелюрой. У него были длинные руки и широкие рабочие ладони.
Ваня поступил в больницу одновременно со мной. Правда, он пришел своими ногами, а меня привезли на каталке. За все время пребывания в больнице Ваня так толком и не установил со всеми соседями по палате дружеских контактов. Впрочем, со мной он был более откровенен и приветлив, нежели с другими. Задумчивость была, по словам поэта, его подруга. Целые дни он лежал на своей кровати, вокруг которой со всех сторон бурлила жизнь, и думал. Или читал.
Ваня  очень много читал. За несколько дней он проглотил столько литературы, сколько другие и за всю жизнь не читают. Читал все подряд, что попадалось, и что приносили из дому. Когда в палате разгорались дискуссии, Ваня большей частью слушал (если, конечно, не читал). Но уж коль вступал в разговор, то говорил дельно, складно и по существу. Правда, очень терялся, выдавая речь. Как будто он стеснялся того, что вступил в разговор.
Знания у Вани были энциклопедически обширные и глубокие. Это мы почувствовали сразу. И потому дядя Егор мгновенно окрестил его Студентом. Он и действительно только что окончил университет. Собственно, потому и попал в больницу, что по окончании университета должен был отправиться в армию. Когда проходил медкомиссию, у него обнаружили желчно-каменную болезнь. С тем и направили в хирургию. Сначала врачи долго решали, что делать: удалять пузырь, вытаскивать или дробить камни? Обследовали, прикинули, наконец, сошлись на том, что надо вырезать. Ваня был согласен на все, и его прооперировали.
К операции Ваня отнесся философски спокойно. Гораздо тяжелее он переживал разрыв с девушкой, которую он, по-видимому, любил, и которая по телефону заявила ему, что ей не нужен мужчина-калека.
Дядя Егор по своему обыкновению резонно прокомментировал этот факт:
-Не горюй, парень, а радуйся, что она показала себя до свадьбы, а не после. А ты какой же калека? Подумаешь, пузырь! Да без него даже лучше. Без желчи человек добрый. А хотя ты и раньше был добрый, теперь еще добрее будешь.
- Это верно, - отозвался мужик с оперированной грыжей. – Моя жена 12 лет без пузыря живет, язви его в корень! И ничего. Меня лично устраивает.
Но Ваня страдал, считая себя неполноценным человеком.
- Мне сказали, что теперь даже в армию не возьмут, - сокрушался он, заявляя, что отсутствие какого-либо органа свидетельствует об ущербности.
- Дурак ты, Студент, - горячился дядя Егор, - другой, чтоб от армии откосить, готов не только пузырь заложить, но и более важный орган, а ты про пузырь сокрушаешься. Это тебя так девка настроила, небось.
Медсестрам, и особенно санитарочкам, Ваня нравился своею застенчивостью и неприхотливостью. Самой мучительной процедурой для Вани была манипуляция с уколом в ягодицу. Молоденькая сестричка прибежит в палату со шприцем и сходу командует:
- А ну-ка, вертай свой зад поживее!
Тут Ваня побагровеет до корней волос, испариной покроется и принимается потихоньку оголять поясницу и кусочек тощей ягодицы.
- Да что ты там все прячешь? – сердится медсестра, разворачивая одеяло.
Ох, как страдал Ваня сразу после операции, когда ему нельзя было вставать с постели. Разумеется, страдал не от боли. Он целый день терпел естественную нужду, стесняясь попросить утку. И терпел бы, небось, еще сутки, если бы заботливый дядя Егор не вмешался.
- Давай-ка, дружок, выключим свет, да я поставлю тебе потихоньку, а то ведь может и случиться что-нибудь непоправимое.
Через день после операции Ваня обходился без посторонней помощи. Сам ковылял в туалет и в столовую. И даже на перевязку поплелся сам. Он стеснялся свидетелей всяких интимных мероприятий.
По моим наблюдениям, Ваня был очень мужественный и гордый человек. Хотя и этих своих качеств он стеснялся.
Перед теми, кто хоть как-то выделялся из общей массы, он робел. С медперсоналом, особенно младшим составом, был предельно корректен и внимателен. И потому, можете себе представить, насколько мы все были поражены, когда наш робкий тихоня с возмущением отчитал ту самую санитарку, которую не  возлюбил  дядя Егор.
Это случилось тогда, когда известный вам Георгий Константинович двое суток «отдыхал» в реанимации, а к нему открылось несанкционированное паломничество из числа его множественных друзей и приятелей. Среди прочих даров природы и воздаяний на его осиротевшей тумбочке оказался чудесный букет из милых полевых ромашек, разносивших аптечный запах по всей палате.
Никто не знает, чем эти ромашки не пришлись по вкусу этой санитарке. А только она, вытирая пыль на тумбочке, вытащила эти ромашки из банки и бросила в мусорную корзину.
-Зачем вы это сделали? – тут же раздался возмущенный глас.
И санитарка, и остальные присутствующие оторопели от удивления. По-моему, санитарка не поверила сразу тому, что голос принадлежал Ване. Посмотрела на всякий случай в сторону двери: вдруг там какой врач объявился?
- Я спросил, зачем вы выбросили цветы? - снова спросил Ваня.
- Да кому нужен этот веник? – наконец ответствовала санитарка, недоуменно взирая на Ваню. – И потом, вовсе не положено в палате цветы.
- Кто сказал, что не положено? Вы покажите мне документ, где было бы написано, что близкий родственник не имеет права преподнести больному человеку цветы? – грозно вопросил Ваня и поднялся с кровати. Мы встревожились: ну, все, Ваня разбушевался! Что теперь будет!
Но он культурно,  интеллигентно, хотя и очень возмущенно принялся втолковывать оторопевшей санитарке, что та не только нарушила конституционные права свободно болеющего гражданина, но и проявила нечуткость и бессердечие к беспомощному человеку.
- Эка невидаль: ромашки, - попыталась оправдаться санитарка. – Таких вон  полон двор. Да и парня-то пока еще нету в наличии. А когда появится, то, поди, и завянут вовсе.
- Без разницы, - сказал правозащитник. – Я требую: немедленно верните цветы на место!
И санитарке пришлось подчиниться. Когда она, обиженная и оскорбленная в лучших своих побуждениях, удалилась, дядя Егор попенял Ване.
      -Ну, что ты на нее накинулся? В самом деле, что это за ценность такая? Так, тьфу! Трава, да и только! Сказала ведь, что не положено. А Георгий-то когда еще возвернется? Завянут все одно.
- Не она принесла, не ей и расшвыриваться, - убежденно возразил Ваня. – Георгию Константиновичу, может, и эта трава дорога.
Я был согласен с Ваней полностью. И очень устыдился, что не смог восстановить справедливость, а за меня это сделал робкий и стеснительный тихоня.
Немного позже Ваня неожиданно спросил у меня:
- По-вашему, я дурно поступил, что накричал на женщину?
- Да ты вовсе и не кричал. А сказал правильно.
- Ну, хотите, я извинюсь перед ней?
И действительно, ходил извиняться, чудак.
Когда Георгия доставили из реанимации, он обрадовался, как дитя, увидев на своей тумбочке цветы.
- Слыш, Победитель! – обратился к Георгию богатырь с грыжей. – Там у тебя в банке ромашки.
- Ага, - тихо простонал Георгий.
- Слыш, старик, а наш Студент чуть ни драку затеял, когда твои ромашки выбросить хотели. Налетел, как петух: не смейте, кричит, чужое добро трогать!
- Ага, - повторил Георгий и добавил. – Это жена принесла. Бывшая, правда. – И он улыбнулся сам себе.
Я смотрел, как улыбался Георгий и думал: «Удивительный человек, этот Ваня. Мальчишка еще, можно сказать, а душевный».

Размышление № 7. Представители Ваниного племени – люди юношеских чувств и высоких устремлений. Они  романтики и в двадцать, и в шестьдесят. Они постоянно в поисках любви и благородных отношений, которых редко находят, и потому пребывают в состоянии пессимизма и разочарования. Честь, достоинство и дружба для них превыше всего. Их кумиры – Дартаньян и Дон Кихот, Грей и капитан Немо. В реальной жизни они выискивают себе кумиров, ориентируясь, чаще всего, на внешние признаки. И всегда ошибаются, а потому разочаровываются в человеке и в жизни вообще. Насколько очаровываются очередным кумиром, настолько и разочаровываются. Все разочарования и переживания в связи с этим переносят болезненно и долго.
Как и подросток, юноша жаждет любви и признания. Но в отличие от подростка, он мечтает о том, чтобы его любили не за деловые качества лидера, а просто потому, что он человек.
Душа и душевные переживания – вот, чем живет юноша. Физическое тело юноши – его враг, потому что тело несовершенно и уродливо, по его мнению. Не соответствует нарисованным в мечтах идеалам. Поэтому, погруженный весь во внутренние переживания, к своему телу юноша относится как к средству, способному привлечь или оттолкнуть обожаемый предмет мечтаний.
Юноши – все бунтовщики и борцы за справедливость, честь, свободу и идеи. На всяческие баррикады первыми выступают юноши. Самые ярые правозащитники и сторонники оппозиций – юноши. Демократы и анархисты по своим убеждениям, они первыми хватаются за все новое, неизведанное и революционное. Предприимчивые политики, зная эту особенность  юношества, для достижения своих целей, порой даже преступных и коварных, используют юношеский идеализм и революционность.
Юноши самые неуемные бродяги всех мастей, потому что их постоянно тянет в неведомые края к новым приключениям и подвигам. Поиск всего, что только можно искать – это жизненный принцип всех юношей. «Бороться, искать, найти и не сдаваться!» - это наипервейший девиз юношей всех времен и народов.
При всей своей революционности и страстности юноши, между тем, весьма впечатлительны и робки. Стеснительность и самокопание – это вторая натура каждого юноши, считающего себя недостойным и несовершенным существом.
Юноши – самые верные друзья и товарищи, но как любовники заметно уступают решительным и инициативным подросткам. Как и дети, юноши любят много говорить, если есть слушатели. Из них бывают прекрасные ораторы. Но как деловые люди юноши заметно уступают все тем же подросткам, поскольку юноши склонны к сомнениям и колебаниям.
У юношей обыкновенно рождаются в голове самые гениальные идеи, самые выдающиеся изобретения. Но воплощают в жизнь эти идеи, как правило, подростки. Пока юноша, родив идею, будет тысячу раз эту идею проверять, прикидывать и сомневаться, подросток, подхватив идею, тут же пустит ее в дело. И при этом не забудет оформить на нее патент.
Короче, юноши по своему восприятию и проявлениям – настоящие идеалисты, а подростки – материалисты. И эти противоположные позиции всегда и везде, раньше и сейчас разводили указанных типов по разным комнатам. Причем, лучшая комната, естественно, всегда достается подростку.


Все остальные взрослые.

«Шестым обитателем палаты  был мой ближайший сосед, кровать которого располагалась