дуралей из сумасшедшего дома; а мне вставать ох не хочется, потому что я по самые уши в фантазиях - хорошооооо.
Но прибежала собака - глаза огорчённые, в зубах телеграмма из генерального оона - не уезжай, хозяин.
- Как так? ты что говоришь? там уже мир на грани катастрофы, без меня полный конец света, еду спасать. -
Из корыта на телегу, с телеги в самолёт - и вот уже предо мной столица мира, планетарное сборище, свобода и гармония. Здесь у бедных властителей суровые лица недоверия, у богатых к ним покровительственные улыбки - а у меня десять ящиков водочки. Их разносят по столикам тайно, с плутоватыми пузырьками минеральной воды. Мужики отхлёбывают по глотку и удивляются, выпивают всю и балдеют. Говорят только правду, приглашают друг дружку в гости, и даже свои жизни готовы отдать ради ближнего. Оказывается, они не такие уж выродки - просто великая должность обязывает каждого выступать за родную страну, может быть втайне похеривая чужие.
И я встал, рабочий мужик перед ними – сказать им
что милосердная стойкость русского православия и яростная отвага русского мусульманства вместе с мощью да благом других наших религий принесут Святой Руси бессмертное неизбывное величие в нынешнем веке. Это будет не величие кошельков и желудков, не первенство роскоши и упитанных задниц, не сила экономик с бюджетами - не могущество демократии дверных глазков и замочных скважин, которая курвой таскается по миру на подошвах солдатских сапог, на крыльях штурмовиков да гусеницах тяжёлых танков. Это будет величие русских душ человечьих, кои потянут весь мир за собой тонкими нитями своих ярых сердец, и нити те станут крепче толстенных железных канатов. А ежели кто покусится на нашу свободу да волю, то мы уничтожим весь мир, и сами помрём, но рабами не станем. Потому что русские в чужой кабале не живут. В своей родной только могут.
- Как же ты отрицаешь всеобщую человеческую демократию, если сам всех в России зовёшь русскими? Где же твоя национальная правда?
- Моя истина на Святой Руси в том - что горбатые ли у нас носы, утиные ли носяры, русоволосые мы иль чернявые, а нация у нас должна быть одна - русские мужики и бабы. Но каждая русская народность обязана до гробовой доски сохранять свои танцы, песни, книги, веру, и культуру. Потому что без родства предков человек превращается в быдло. Я знаю, что проклятое всемирное планетарное царство, единение, глобаление - уже неизбывно. Только пусть оно случится не при мне, или моих внуках. А при каких-нибудь яйцеголовых потомках, которых совсем не жалко. -
Речь моя была недолгой, но пылкой, и домой с асамблеи я вернулся поздно - отпускать не хотели меня братья по разуму.
К тому времени вода в корыте успела остыть, а собаки проголодались. Мы сели ужинать, радио трещало последние известия.
Вдруг передачу прервал взволнованный женский голос:
- Ой, это вы? - Нет, - говорю, облизывая ложку, - не я.
- Ой, вы наверное шутите, у вас ведь такой запоминающийся бархатный баритон. - Я прочистил шерсть в горле, и рявкнул: - Чегггго надо?
- Ой, мы вас приглашаем на конференцию по проблемам семейной жизни, у вас ведь такой занимательный профессиональный опыт. - Ничего необычного; - сказал я, презирая болтунов и бахвалов, - среднее мастерство, шаблонный инструмент.
- Ой, но ведь вы им с нами поделитесь? мы вас все очень ждём. - Хорошо, выезжаю; - и снова мыться пришлось.
Из корыта в телегу; из телеги на поезд; я достиг огромного города.
В колонном зале сидят почти одни женщины - очень мало баб. Разница в том между ними, что женщина сознаёт свою красоту, и поэтому пользуется ею одна; а баба своей красоты не знает, и не жалея всем её дарит как солнышко. Женские души упрятаны под лоскутами глянцевых журналов и жёлтых газетных страниц, они втихомолку тоскуют над слезливыми дамскими романами; а бабские души скитаются по бескрайнему миру, отыскивая свою единственную любовь. Женщины ездят на юга в поисках сладеньких любовных приключений с заморскими принцами; а бабы с малолетства воспитывают простых соседских мальчиков, чтобы верой своей превратить их в сильных и добрых мужиков, от которых так приятно рожать детей. У женщины много мыслей, и она спешит всё высказать сразу, считая это всё очень важным; у неё большая куча подруг, друзей, знакомых и родственников - которые требуют к себе особенного внимания, ничего не отдавая взамен - и эта огромная куча тырит семейное время, подъедая даже крохи минут. Для бабы солнышко светит, только когда рядом дети да муж; но она и на товарища может так посмотреть, выслушать так, что за неё хочется умереть беззаветно. На женщину вместе со свадебной формой надевают для верности три узды: первую снимают, если станет хорошей хозяйкой - вторую, если доброй женой - а третью она носит всю жизнь. Бабу можно сразу распрячь - лети, милая!; - а она - нет, любимый, теперь до смерти с тобой.
Именно женщины и мужчины разговаривают друг с другом так:
- Здравствуй, дорогая. - Привет, дорогой. - Почему ты со мной холодна? - Тебе послышалось. - Ты врёшь. - С ума сошёл? - Ах так! - Ты меня не любишь! - Прощай!!!
- и разбежались по чужим кроватям отдаваться разврату в любых горячих местах, в потных временных промежутках. Это они рождают там мерзкое лесбиянство и жопошниство: потому что есть стыдная любовь от бога, когда мужику или бабе не даровано господом иной любви, кроме как любить однополого; а есть пидорство от блуда, когда мужчинка или женщинка всерьёз убедили себя иной любовью в погоне за удовольствием, сладострастием, похотью. И растут от таких малолетние ваньки, не помнящие не только родства, но уже и своей половой принадлежности.
Бабы и мужики даже после измены говорят друг с дружкой иначе:
- Плохо мне без тебя, дети наши уже взрослые, и я им неинтересна…
- Зато приятна была случайному кобельку, который тебя ублажал и в театры водил. Если б ты знала, текливая сучка, как мне сейчас больно от предательства твоего.
- Жаль, что ты так ушёл, без прощения. Плохо мне без тебя, умереть я хочу. Только бы сил хватило. До свиданья. Люблю тебя всерьёз и насовсем…
- Замолчи, дура! Закрой свой поганый рот и не смей уходить! Жди, я сейчас приеду! Потерпи минуточку, родненькая! -
Но иногда бывает по-другому: - Не стоишь ты моих слёз. - Да ты сама до смерти будешь страдать обо мне. – Ошибаешься – я и ломаного гроша за тебя не дам. - Спорим на этот грош? -
А через полсотни лет прозвенит тот медяк на могильном камне: ты победил, ты победила. И что им было не прощать друг другу? гордыню любви - чья сильнее? или случайную похоть, которую мужик или баба испытали к чужому в разлуке? но ведь страдающая от тоски и расставанья душа в мильярд раз важнее того непрощения.
Нельзя бабам и мужикам ставить любовь в зависимость от своих капризов, прихотей и обид. Мол, сделай мне выгоду – купи шубку, машину, иль дом - и тогда я тебе отдамся. Наоборот - лучше при каждой обиде, даже со слезами в глазах, сразу снимай трусы и тяни любимого к своей мохнатке. Ведь она ж не лопнула, она не треснула, а только шире раздалась - стала нетесная. И тогда всё горе мигом пройдёт, и наступит благословенное счастье.
У каждого из мужиков в памяти своя бессмертная, которую не забыть, о коей видятся чудесные сны. На ней одной лишь жениться, с нею и к старости жить; только если б можно было вмиг догадаться об этом - пусть озарение приходит ко всем мужикам. Вон будто и моя жёнка стоит: выхватила соседского ребёнка на руки из коляски, закружила его, расцеловала всюду. И счастлива материнством, любовью, тем что я гляжу на неё, и у нас тоже будут дети. Превыше всего на свете, даже веры и отечества - русская баба, самая милосердная и отважная изо всех людей на земле. Мироволица в кольчужке. Она может поплакать над кающейся адовой душой - а может высокую райскую душу зарезать за мелкий грешок.
Из глубины колонного зала, с галёрки дешёвых зрителей, я во все глаза смотрел на себя. Куда-то ушла моя бродячая нетерпимость, но я ещё не мог принять такого доброго поворота судьбы, милуя своё тёмное недоверие.
Ведь за время одиночества я стал бирючливым, замкнутым мужиком. И пообщаться с бабой в любовь мне приятно, если недолго. Говорить ей, слушать её, жестами любоваться. А прирасти всеми окрылками, сухожилиями, корнями и кроветьями - тяжко. Трудно романтику уживаться в одной душе с похотливым животным. Меня, мечтающего быть верным до гроба единственной любви, мутит от желания ко всякой симпотной бабе.
Я создал из себя неприкасаемого пророка, творца, и вот уже очень давно живу один. Но если бы кто знал - какие распутные фантазии голышом гуляют в моей голове. В этих фантазиях тысячи замужних баб, которых я яро хочу.
Если мне придётся выбирать между этим миром и любимой женой, я выберу бабу свою - и за неё сдохну. Но если выбирать мне меж любовью и верностью к жене, и сладкой похотью к чужой бабе - то даздраствует похоть. Ведь жена - это всё же оберег, целомудрие, жертвенность. Ей постыдно блуд предложить.
А я распутен, блудлив, и только великая гордыня духа пока удерживает меня от греха. Она гоняет со мною по свету, не зная запретов – не имея метрик да аттестатов, паспортов да билетов, талонов, чеков, документов. Проведаться дома некогда, едва успел скотинку свою покормить.
Вот опять я в кулисах дышу, шкорябая сапогами по мытому полу, будто с места хочу вскачь сорваться. От нетерпения к зеркалу стал: красив ли для телевизора? понравится ль народу моя физиономия?
- Ну что, гражданин? надо идти в прямую речь. - Рядом застучала каблучками милая ведущая этой программы; но тут же смущённо замерла, увидав мои красные уши да потный лоб. - Вы платком оботритесь.
Я пошарил в карманах, и в спешке платка не найдя, промокнулся занавесом, на котором пыль уже свила серые гнёзда. И шагнул прямо под яркий свет, на миг сослепу запнувшись в проводах.
А когда глаза открыл, то увидел перед собой несметные тыщи людей, сидящих перед телевизорами с открытыми ртами - в ожидании, что я им важного скажу о вере, и об отечестве. Тут не подойдут никакие пафосы, не затронут душу самые высокопарные словечки, от которых гаснут звёзды на небе и меркнет повсеместное солнце, стыдясь своих грязных подштаников. Здесь бы ярость больную, неизлечимую, сбросить наземь с инвалидной кровати и топтать её, чтобы выла она матерными проклятьями: но нельзя - там вон за спинами старших и детишки тоже слушают главаря, выгадывая будущую судьбу. Только какой она будет? кто б знал.
И я для людей вытащил гудящее сердце, генератор из пазухи: оно поначалу невнятно заклёхтало тугими клапанами, потом откашлялось чёрной слизью, и кровью, и выползло на лоб вместе с фиолетовыми толстыми венами.
- успокойся, - шепнуло оно щекотно мне в ухо. - ты бей их правдой; она есть бог, а не сила. У кого богатство немереное - значит, воровано; у кого власть на поводке - верно, куплена. Ну а уж если и господь с ним? - выходит, что вера приручена, и церковь с ладони ест… И на бесов, на бесов напирай, - поспешило оно с напутствием, увидев суетливые скачки тележурналисток. - да к сему запомни: народ зримо чтит праведников, но втихомолку обожает бунтарей… Ну? чего ты заглох? - сердце больно стукнуло меня по шее. – тьфу на тебя! отойди в сторону и
