в сердце. Как-то она спросила Джека, почему он передумал и решил взяться за дело Мэтта, а он ответил: «Из-за ваших глаз». Он все время выделял ее глаза и как будто восхищался ими. Может, он и женился на ней из-за глаз? Подумав об этом, Кэрол горестно хмыкнула. Пустоплет.
Но он прав. У нее поразительные, просто изумительные глаза, и, скорее всего, этим они обязаны именно той толике печали, которая всегда так не нравилась Кэрол. Весьма довольная собой, Кэрол покинула комнату, уверенная в своей неотразимости. Может, она не такая красивая и идеальная, как Даяна, но она вполне могла гордиться своей внешностью. И поблагодарить за нее Элен. Нет, она не позволит Джеку втоптать ее в грязь и лишить самоуверенности, из-за того, что бегал к другим женщинам, потому что она какая-то не такая. Это не она «не такая», это он такой.
- Мам, какая ты сегодня красивая! - с восторгом заметил Патрик.
- Спасибо, мой хороший, - просияла Кэрол. - А кто, по-твоему, красивее, я или тетя Даяна?
- Конечно, ты, - уверено ответил мальчик. - Тетя Даяна похожа на куклу на витрине.
Кэрол расхохоталась, сильнее, чем следовало бы.
У госпиталя она заметила девушку-калеку, просящую милостыню. У несчастной не было ног. Кэрол и Патрик подошли к ней и подали щедрую милостыню.
- Смотри, какая она красивая, и какие печальные у нее глаза, - шепнул мальчик матери на ухо. - Наверное, она никогда не будет счастливой, потому что ее никто не возьмет замуж.
- Ну, почему же, Патрик? Может, она найдет свое счастье в чем-нибудь другом. Не все, кого берут замуж, бывают счастливы…
Когда мальчик отвернулся, Кэрол быстро сняла с пальца обручальное кольцо и бросила его в тарелочку для подаяний, которую держала в руках девочка.
Патрик первым влетел в палату, Кэрол неторопливо вошла следом.
Мальчик озадачено стоял у постели и разглядывал лицо отца, ища непострадавшее место, куда можно его поцеловать. Кэрол замерла за его спиной, с удивлением разглядывая молчаливо смотрящего на мальчика Джека. Он был неузнаваем. Все его лицо было разбито, покрытое страшными гематомами и ссадинами, на переносицу был наложен гипс, на нижней челюсти красовалась шина. Поцелую приткнуться было негде. Даже лоб был разбит, припухший от удара… или ударов. Но Патрик все же отыскал местечко и с любовью чмокнул отца в висок. Губы Джека тронула легкая улыбка.
- Привет, пап! Как ты?
- Папе, наверное, нельзя, разговаривать, - сказала мальчику Кэрол, заглядывая в хорошенькое детское личико. - Видишь, у него челюсть болит.
- О-о, - огорченно протянул малыш. - Сильно болит, пап?
- Нет, - выдавил Джек хрипло.
- Значит, ты можешь разговаривать? - обрадовался Патрик.
- Да… немного. И плохо.
- Нет, пап, нормально, все понятно, не волнуйся. А ты их тоже так сильно побил?
- Кого?
- Ну, тех хулиганов, которые на тебя напали? Мама сказала, что их было трое, но ты не испугался и не убежал. Ты молодец, пап! Лучше быть храбрецом с синяками, чем трусом без синяков! - сумничал Патрик.
Джек поднял взгляд на Кэрол, но она сразу же отвела глаза.
- Привет, Джек. Эдак по тебе поганая метла прошлась! - не удержалась она, вспомнив его слова о Тимми, которые были ей так неприятны.
- Мам, а как это - поганая метла?
- Это просто выражение такое, образное. Побудь пока с папой, а я пойду, поговорю с врачом.
Поставив для мальчика стул к кровати, Кэрол вышла из палаты, чувствуя на себе пристальный взгляд мужа. Боль и горькая обида вновь заговорили в ней с первоначальной силой, когда она встретилась с ним взглядом, но она была полна решимости держать себя в руках. Безмерно уязвленная гордость не позволяла ей дать понять ему, как глубоко она была ранена, как страдает. Он, конечно, понимает, что это было для нее ударом, при том неожиданным, но Кэрол не хотела, чтобы он знал, насколько сильным. Нет уж, ни он, ни Даяна не увидят, какой несчастной они ее сделали. Они уже достаточно над ней поглумились, хватит. А еще больше ей не хотелось, чтобы Джек ее жалел, ни он, никто другой. Да, впервые в жизни ей не хотелось, чтобы ее пожалели. Потому что сейчас это было бы унизительно и противно.
Всегда ей хотелось человеческого сочувствия, понимания, жалости. Джек создавал вид, что он всегда ее жалел, поэтому якобы и помогал. Не из жалости ли он на ней, бедненькой, обиженной жизнью и людьми, женился? Фу, как отвратительно! Не жалел он ее, вранье это все. Не пожалел же, соблазнив и вышвырнув, не пожалел, пять лет наставляя рога с ее единственной и горячо любимой подругой. И было бы противно, если бы он стал демонстрировать нежную жалость к ее разбитому сердцу теперь. Пусть себя пожалеет и свою обожаемую любовницу. Хотя, похоже, он вообще не способен к жалости.
Да, Тимми постарался, когда бил Джека. Доктор довел до ее сведения, что у пострадавшего в двух местах сломана челюсть, а также нос и два ребра. Кроме того, было два вывиха - на запястье и в локтевом суставе правой руки, а также многочисленные ушибы и гематомы. В общем, выслушав диагноз, Кэрол пришла к выводу, что у Тимми довольно тяжелая рука. Впрочем, у него и в детстве были крепкие кулачки, хоть и маленькие.
В некотором замешательстве Кэрол вернулась в палату. Перед ее мысленным взором все еще стоял образ нежного мальчика, маленького и хрупкого, каким она помнила Тимми, и никак не могла себе представить, что все эти травмы - его рук дело. Как же это Джек позволил так себя избить, неужели не смог защититься? В драке с Рэем он показался Кэрол довольно ловким и сильным, и даже Рэй не смог с ним тогда справиться, хотя был гораздо крупнее и спортивнее. И оба тогда отделались синяками. Сейчас же все обстояло намного жестче. Тимми жестокий. И, похоже, умеет постоять за себя и за других получше Рэя и Джека вместе взятых. Что ж, наверное, это не удивительно. Должно быть, его этому научили улица и война. И одно, и другое одинаково беспощадны. Что ж, оставалось только надеется, что это отобьет у Джека всякое желание поднимать руку на женщину. Хотя надежды эти были пусты. Джек не из тех, кого можно чем-либо запугать и приструнить. Его можно только разозлить. А в том, что Тимми его разозлил, Кэрол не сомневалась. Только вряд ли он отдавал себе отчет в том, как опасно злить Джека. Тимми только что приехал из-за границы, где прожил почти всю жизнь, и вряд ли имел представление о том, кто такой Джек Рэндэл, и что он из себя представляет. Доктор сообщил Кэрол, что Джек отказался что-либо говорить о произошедшем, и не стал писать заявление на обидчика, когда приходил полицейский. Естественно. Джек никогда не писал никаких заявлений в полицию, со своими обидчиками он предпочитал разбираться сам. И для них это было гораздо хуже.
Как только она снова вошла в палату, взгляд Джека впился в нее и почти не отрывался, но Кэрол упрямо избегала смотреть ему в глаза. Во-первых, ей становилось нестерпимо больно, а во-вторых, она не хотела, чтобы он увидел эту боль. Она была спокойна и молчалива, тихонько сидя на стуле, предоставив Патрику завладеть всем вниманием отца. Но мальчику это не удавалось. Джек только делал вид, что слушает его, кивал и улыбался, что-то с трудом говорил в ответ, но глаза его все время были устремлены на Кэрол, и, судя по всему, мысли - тоже. Кэрол хотелось бы знать, о чем он думает, когда смотрит на нее. Ей всегда казалось, что он считает ее дурой. Теперь она в этом была уверена. Что ж, с этим трудно было не согласиться. Она устала оттого, что он всегда заставляет ее чувствовать себя дурой. Ни с одним другим человеком у нее не возникало таких неприятных ощущений.
«Может, я не такая умная, как он, но я не дура. Это он делает из меня дуру, потому что я ему верю. В этом и заключается вся моя наивность и глупость - в том, что я ему верю», - думала Кэрол, разглядывая свои руки.
Хватит. Хватит быть дурой. Хватит позволять ему водить себя за нос и постоянно обманывать. Кэрол уже затруднялась определить, где была ложь, а где правда между ними, начиная с первого дня их знакомства, и вряд ли он когда-нибудь даст ей ответ на этот вопрос. А если и ответит, то она все равно уже не поверит. Его ложь обходилась ей слишком дорого. Его ложь ломала ей жизнь второй раз. Но самое страшное, что от его лжи пострадала не только она.
Чтобы чем-то себя занять и отвлечься от его невыносимого взгляда, Кэрол навела порядок в тумбочке у кровати, аккуратно разложив медикаменты. Потом достала из сумки пепельницу, зажигалку и блок сигарет. Она знала, что без этих вещей Джек не может обходиться. Бросив на него взгляд, она заметила, что он улыбается.
- Тебе разрешают здесь курить? - немного растеряно спросила она, распечатывая коробку.
- Пусть попробуют запретить. Я уже чуть не умер, но здесь никто мне не принес и поганого окурка, как я не просил. Я им всем припомню, вот только встану. Думал, так и сдохну тут от нехватки никотина.
Кэрол молча распечатала пачку и, достав одну сигарету, протянула ему. Приподняв здоровую руку, Джек с нежностью погладил ее кисть. Кэрол не пошевелилась и не подняла глаз, терпеливо ожидая, когда он возьмет сигарету, потом поднесла ему зажигалку, помогая прикурить. Пододвинув пепельницу к краю тумбочки, чтобы ему удобнее было сбивать пепел, Кэрол вернулась на свое место.
Посидев еще немного, она снова поднялась, убрала стул к стене, обращаясь к Патрику:
- Сынок, нам пора. Мне на работу, а папе надо отдыхать. Если хочешь, я скажу Норе, чтобы она привезла тебя сюда сегодня еще.
Поцеловав Джека в висок, Патрик выжидающе посмотрел на маму, удивляясь, как это она забыла поцеловать его, когда они пришли, и не забудет ли поцеловать на прощанье. Раньше она никогда не забывала. Мальчик привык к тому, что родители всегда целуются при встрече и расставании. Джек тоже не отрывал от нее глаз.
Кэрол поняла, чего ждет сын, но не смогла заставить себя это сделать.
Максимум, на что она была способна, это на скупую неискреннюю улыбку.
- Поправляйся, Джек. Если что, звони. Пойдем, Патрик.
Недоумевающий мальчик пошел за ней к дверям.
- Пока, пап! Я сегодня еще приеду. Мам, а ты разве не приедешь сегодня еще?
- Конечно, приеду. Заеду после работы.
Джек проводил их погрустневшим взглядом, расслышав, как Патрик спрашивает:
- Мам, почему ты не поцеловала папу? Ты что, забыла?
Смех Кэрол.
- Так куда ж его целовать, сынок? Все места для поцелуев заняты синяками! Ему будет больно.
- Он, наверное, обиделся.
Что ответила Кэрол, Джек уже не слышал.
Вечером она не заехала, как обещала, но Патрик об этом не узнал.
Джек лежал в полном одиночестве, нарушаемом лишь появлением медсестер и врача, предоставленный себе и своим невеселым мыслям. Позвонив своей секретарше, он сказал, что приболел и просил не беспокоить, никому и не при каких обстоятельствах. Ему совсем не хотелось, чтобы распространялись слухи о том, что с ним произошло. А из тех, кто знал, никто не приходил. Лишь Патрик заехал к нему ближе к вечеру, да отец забежал высказать то, что он о нем думает. Джек с отсутствующим и равнодушным видом выслушал его ругательства и оскорбления, а потом, когда отец выпустил пар, тихо сказал:
- Уйди, отец, и без тебя тошно.
- Тошно? Это хорошо. Значит, остатки ума у тебя еще какие-то есть. Сейчас они тебе не помешают, чтобы наладить отношения с женой. И еще я тебе скажу, мой голубок, вот что! Хочется гулять,
