- Как мы пели, мой мальчик, как мы пели!
Играли тогда на танцах в пригородном ДК. Усилок ламповый с зелёным глазом - умора! Гитары - самопал. Дули с Валерой в один микрофон, второй похрипывал, в него иногда Колька подпевал. Наш уровень считался неплохим: у Валерки музыкальная школа, Колька в гитарном кружке занимался, меня сосед на басу поднатаскал, на ударных Мишка, тот ваще из Петикантропов пришёл - стучал как зверь. Битлов, Шакен Блю, Криденс делали на голоса, о Поющих и не говорю. Из толпы любой мог крикнуть название песни и мы делали на раз. Чувихи с нами приезжали, как бы фанатки; светские балы в клубе проходили весело: с вином, мордобоем и лотереей. Клёвая картина открывалась со сцены: на пятачке, освобождённом от кресел после киносеанса, толкались чуваки и чувихи и все как один отчаянно били ногами в пол, старые доски гнулись, скрипели, и мы боялись, что весь клубешник вот-вот провалится в подвал вместе с народом. Пылища до потолка, огромная круглая печь - не притронуться. Дышать нечем, но весь зал истошно орал вместе с нами: "Шизгаре!!!"
Бывало, во время танца один наступал другому на ногу, тут же получал по фейсу, вспыхивал махач; тогда песня прерывалась, и мы ждали пока дерущихся растащат... обычно потасовка быстро затухала, но могла и выкатиться на улицу. Потом бойцы гордо возвращались со свежими фингалами на мордасах... А то какой-нибудь совсем бухой орёл уже не мог держаться на ногах, валился во время танца в толпу — визг, мат, куча-мала.
Это был "шейк", Жорка. Да брось ты свои наушники, послушай деда. Ну... как хочешь.
Потом барабанщик кричал: "Пора!", мы объявляли перерыв и закрывали занавес. Разгорячённая молодёжь валила на улицу курить и бухать за клубом. Из нашего дежурного рюкзака извлекались бутылки красного вермута за рубль тридцать семь или белого портвейна по два две... Тут же на тесной сцене выпивали по стакану, закусывали одной мандаринкой на всех или яблоком, курили беломор... Ещё по полстакана и открывали занавес.
Второе отделение начинали супер-хитом "Гёл" - это был "медленный танец": кавалеры с волосами до плеч и в метровых клешах приглашали дам в мини-юбках и туфлях на толстенных каблуках. Слышался стук кресел, в сумрачном зале топтались пары. Для меня до сих пор "Гёл" пахнет вермутом, а у "Хелп" вкус портвейна.
Как мы пили, чувак... И не надо, не слушай.
Потом последняя электричка, возвращение в город. В вагоне девчонки, смех, "Еллоу субмарин" всей толпой. Рядом Маринка. Вокзал. Мороз. Зимы тогда лютые были. Чуваки и Маринка с подругами валят в метро. Прощаемся... Теперь бегом домой, благо живу недалеко, за спиной болтается бас-гитара в чехле — не потрескалась бы на морозе. Все дома. Представляешь, Жорка, дома матушка, отец, сестра, бабушка... Тепло. Лёжа в постели всё ещё слышу визг гитары, бухание барабана, тяжёлый гул баса. Вспоминаю Маринкины глаза, меховой воротник её пальто пахнет духами, от которых кружится голова. «Быть может» назывались.
Как мы жили, Жорка.
Ладно, слушай свою фигню... Пойду на кухню, помяну Мишку с Колькой... допью портвейн. Массандра. Дорогой. Но вкус... нет, того вкуса уже не будет.
Ребята сами играли на школьных вечерах
Спасибо, Александр.