Так вот, если Бог – это некая творческая энергия, то за неимением организма, он не может мыслить и конструировать какие-то идеалы. Но поскольку эффект творчества духа в природе налицо, остается предположить, что творческой энергии, приложенной к материи, присущи определенные принципы, которые присущи творчеству вообще. Ведь мы же обнаруживаем некоторые принципы у магнита. Магнит избирателен в притяжении предметов, взаимодействует с электротоком, соблюдает правила полюсности.
Из нашего учения о креативности природы нам известны такие принципы творчества и красоты как «принцип преодоления», «принцип новизны», «принцип преемственности», «принцип рациональности», «принцип целесообразности» и пр. Особо следует упомянуть «принцип дополнительности». Он главный, поскольку именно ему мир обязан идеалом гармонии, в которой заключается тайна красоты и любви.
Но если креативные принципы присущи творческой энергии Вселенной, которая вечна и участвует во всех процессах бытия, то мы их должны признать фундаментальными, как физические законы природы. А в этом случае они вполне отвечают представлениям об эйдосах Платона. Правда, эти эйдосы существуют вовсе не в виде совершенных моделей. Зато с их помощью творится конкретные вещи и их гармоничное сочетание.
Отсюда следует, что необходимости в изобретениях идеалов нет. Их успешно заменяют «принципы творчества», благодаря которым существует идеал гармонии, то есть, наилучшее сочетание элементов системы. При этом гармония в природе не может быть застывшей моделью, поскольку она может нарушаться из-за внутренних противоречий. Поэтому гармония, опять же благодаря энергии, постоянно восстанавливается в новом сочетании. Это напоминает смену гармоничных аккордов в музыке. Отсюда, идеальным следует признать то, что наилучшим образом встраивается в гармонию. И значит, идеалы ситуационны. То, что было идеальным вчера, завтра может быть признано уродством.
Конечно, идеальная встроенность всякой сущности в систему гармонии невозможно без собственных творческих усилий сщности. Но гармония Вселенной не отменяет внутреннюю энергию объектов. Напротив, она строится по принципу логоса, где по мнению Гералита: Из одного – все, и из всего – одно». И значит, внутренней энергии объекта присущи те же креативные принципы, где среди прочих есть принцип целесообразности, который в творчестве подразумевает стремление к идеалу. Однако этот идеал продиктован логосом, как значение слова обусловлено контекстом литературного произведения. Поэтому идеальные проекты вещей могут меняться, но не произвольно, а в зависимости от состояния гармонии.
Это объясняет разнообразие сущностей в природе, и доказывает, что красота безотносительна. Крыса не менее прекрасна, чем кошка, а северные ландшафты имеют свои преимущества перед пейзажами тропических островов.
Впрочем, в восприятии человека красота все же относительна, и причиной этого является множество факторов, влияющих на формирование его идеалов. Правда, исходя из вышесказанного, можно предположить, что у человека существует естественное представление о прекрасном, когда его идеалы следуют из контекста логоса. Но тут надо учесть, существование факторов, меняющих аккорды гармонии.
И все же главным фактором в сотворении наших идеалов является мышление (Дазман), которое исходит из простых соотношений лучшего и худшего, теплого-холодного, известного-неизвестного, вредного-полезного, и т.п. То есть, если отбросить чувственное восприятие, которое, в основном, ситуационно, то устойчивое представление об идеальном формирует мышление. Ну, а поскольку мышление (Дазман), способно навязывать разуму свои понятия, то следует признать, что подлинным автором наших идеалов в виде каких-то застывших, совершенных и, в общем-то, мертвых форм является наш интеллект. И значит, прав Хайдеггер, говоря, что «Дазман создает представление о Боге».
Однако, с разоблачением мифа о существовании идеальных образцов в природе, выясняется, что наши привычные представления о Боге неверны. Ведь даже если мы воображаем Бога в виде всемогущего Творца, вряд ли разумно приписывать ему знание точного результата своего творчества в виде совершенного объекта. Иначе, с возможностями Бога, он мог бы сразу создать задуманное. Но какой интерес истинному творцу, создавать то, что уже заранее известно? Притом Бога нельзя сравнить с художником, у которого уже есть исходные натуры. И даже, если Бог стремится реализовать некий свой замысел, например, выразить себя в некоем совершенном облике, этот образец еще надо сотворить. А это возможно только через эволюцию, путем перебора кандидатов на высокое звание «венца природы».
Так что, главный вывод нашего исследования идеи Платона об эйдосах состоит в том, что эти эйдосы существуют в виде креативных принципов, на основе которых первородная энергия Вселенной творит сущности и их эволюцию через механизм гармонии в природе. Поэтому, говоря об идеалах как о совершенных образцах, мы на самом деле говорим о несуществующем, о «ничто», которое на самом деле конструирует наше мышление. Истинно же идеальное гармонично и творчески деятельно.
Пожалуй, это вполне объясняет эффект, о котором пишет Сартр: «Реальность всегда сопровождается крахом воображаемого, даже если между ними нет конкретных противоречий, ибо их несовместимость проистекает из их природы, а не из их содержаний».
Отсюда следует, что сокрушения по поводу нашего несовершенства, которыми любят оперировать экзистенциалисты, в сущности, беспочвенны. Думаю это замечание из ряда тех случаев, когда философия может послужить психологической науке, применительно к человеку, который обманывает себя призраком совершенства, вместо того, чтобы искать пути к гармонии в реальном мире.
12. Но вернемся к Хайдеггеру.
Хайдеггер не верил в существование Бога, а значит, и в миссию души с ее багажом эйдосов, ведь он читал сочинения Гегеля, Маркса, Гуссерля и прочих предтечей экзистенциализма. Но при отсутствии души получалось, что творчество – это какая-то зараза, вирус. Помните: «Дазайн порождает Дазайн»? Впрочем, и то, что творчество чревато творчеством, не объясняло нужду индивида в созидании. Эта проблема очень напоминает вопрос о происхождении первотолчка в природе без участия Бога. Как известно, этот вопрос всегда ставил философов в тупик.
Между тем, признанный авторитет философии Локк утверждал, что новорожденный ребенок – «чистая доска». То есть, у ребенка нет никаких знаний, а есть только душа. Но поскольку наличие души Хайдеггер отрицал, то выходило, что в разуме ребенка нет ничего. Зато это как раз означало, что в нем есть «ничто». То самое «ничто», которое Платон провозгласил лучшим материалом для истинного творчества.
Но что такое это «ничто»? Разве оно существует, если оно ничто? Решение этого вопроса Хайдеггер подхватывает у Парменида. Этот древний мудрец говорил примерно следующее: «Бытие – это то, что существует в данный момент. Все, что за пределами этого бытия не существует, и значит, оно ничто. Но раз в мире есть пределы бытия, за которыми находится ничто, то ничто существует, и потому мы о нем можем помыслить».
В свое время на такую актуализацию «ничто» клюнул и знаменитый Гегель. И Гегель сотворил из этого «ничто» настоящего монстра. Правда, в этом ему немало послужил древний лещ от Гераклита, который утверждал, что все развитие в мире обеспечивает единство и борьба противоположностей.
Надо сказать, Гераклит, как это часто бывает в сфере мудрости, был в чем-то прав, но он оставил за скобками кое-какие важные детали, в которых обычно скрывается весьма коварный черт. Вот этот черт и проявил себя в учении Гегеля.
Гегель рассуждал примерно так. Если прошлое и будущее находится за пределами бытия, и значит, в сущности, «ничто», то и отрезок времени, мостик между ними может быть бесконечно уменьшен до состояния «ничто». Следовательно, бытию противостоит «ничто». Будучи противоположным бытию и постоянно его отрицая, «ничто» провоцирует развитие всего сущего. Отсюда получается, что «ничто» равно Богу и, по сути, является сотворцом Вселенной.
И все же Гегель, как будто, не отрицал Бога. Но под Богом он разумел Мировой Дух, творчество которого направлено на познание самого себя путем создания материального мира. Для этого-то Мировой дух и изобрел механизм развития в виде диалектических отрицаний. Но, будучи, гениальным конструктором, Создатель сотворил свой инструмент эволюции настолько совершенным, что тот мог работать без участия самого автора. Этот механизм по достоинству оценил Маркс.
Маркс решил, что если диалектика может работать без Мирового Духа, то никакой нужды в этом духе и нет. Зато главным узлом в диалектике оставалось «Ничто». Оно-то в виде бесконечных отрицаний и заняло место Мирового Духа. Правда, кое-кто из философов задумывался над вопросом: «Как, благодаря «ничто», появляется и развивается все? И откуда берется все то, что подвергается перманентному отрицанию?» Но таким умникам задавался вопрос: «Вы бога видели? Ах, не видели. Тогда расскажите, как все развивается, если каждое следующее мгновение не отрицает предыдущего, превращая его в прошлое, в ничто, и уступая место будущему, которое пока «ничто?».
Между тем, согласно религиозным учениям у «ничто» плохая репутация. Демонологам оно известно под именем «Лжец и отец лжи» в ранге «Князя Мира Сего», сущностью которого является «Ничто, которое ничтожит».
Хайдеггеру это, конечно было известно. И он вовсе не собирался делать из «ничто» Бога. В «ничто» Хайдеггер справедливо видел лик смерти и ужаса. Но, научные данные собратьев по мудрости, и в частности идея Платона о необходимости «ничто» в творчестве, приводили его к мысли, будто «ничто» - есть то единственное, что способно заводить в человеке пружину творческого процесса.
Но где же оно может скрываться это вожделенное «ничто». Благо лещей в философии хватает. И Хайдеггер сталкивается с учением знаменитого врачевателя душ по имени Фрейд.
[justify] Фрейд также является крупным лещем в ряду предтечей экзистенциализма. Занимаясь психоанализом, Фрейд пришел к выводу, что человек достаточно примитивное существо. Все многообразие его поведения объясняется наличием двух природных инстинктов: самосохранения и воспроизводства, что мало отличает человека от собаки Павлова. Притом психические процессы, которые инициируют эти инстинкты, скрыты от
