Гиперпанк Безза... Часть 2 Глава 4

своего я, в которых ты чувствуешь себя нераскрытым, несмотря на наличие стольких скрытых от всех резервных мощностей, потенциала и главное, потребностей всё это раскрыть, выведи формулу определения того, что тебе мешает себя реализовать в полной мере, выясни алгоритм своих дальнейших действий и действуй. – В общем, легко сказать и советовать, когда это касается не тебя и не в тебе столько скромности, как бы ты сказал, а все почему-то всё это в мягкой версии называют твоим страхом перед реальной жизнью, а если так, как оно есть на самом деле и по их мнению, то соплежуйством и малодушием. И Умник бы ей сейчас сказал, что он по этому поводу думает, если бы Бодсюзу его не опередила в плане остановке их общего внимания на одной области реальности Умника.
– Вот что тебе всегда, нет, не мешает, а не даёт возможности выразить то, что ты всем своим сердцем и душой хочешь выразить? – вдруг задаётся вот таким вопросом Бодсюзу. И Умник прямо озадачен, не понимая нисколько, о чём это она. Что он так и спрашивает. – Это вы о чём?
– Ты знаешь. – А другого ответа от Бодсюзу и не ожидалось услышать. И Умник, только после этого её ответа спохватившись на этом, зло так ей отвечает. – А если скажу, что не знаю, то скажите, что я так только думаю, а на самом деле я пока что это не осознал.
– Как ты отлично меня и этот мир понимаешь. – Расплывшись в довольной улыбке, говорит Бодсюзу. Что вывело из себя Умника и он вот что заявил Бодсюзу. – А вот что вы на это скажите. – Разгорячившись уже видимо, заговорил Умник. – Я не хочу быть тем, кем вы хотите меня видеть. Этим избранным вами, хрен знает кем. Кто по мне так, есть переходная ступень к высшей человеческой идентификации по меркам нынешнего времени, апгрейду себя и всех остальных – инклюзиву. Этому нарративу общества потребления, его эксклюзиву. Где инклюзив представления в себе индивидуума требует к себе ультра-эксклюзивного обслуживания его приоритетов, как в материальном обеспечении, так и в душевном. Для чего, собственно, и разработана новая квалификационная модель потребительского общества, разделённая по своим классам и подклассам гендера. Где для каждого из них создаётся своя линейка по оказанию эксклюзивных услуг и продажи уникальных товаров под ваш определитель и идентификационный номер гендера. Ведь если в физическом плане уже нельзя расширить потребительские рынки, то человеческое сознание, с его беспредельными возможностями по своему расширению (в том числе по потреблению себя и в самом лучшем случае только самого себя), есть безмерная кладезь для торговли и продажи своих товаров и услуг. – На этом месте Умник сделал паузу, чтобы перевести дух, а Бодсюзу взяла и ею воспользовалась, чтобы вставить своё замечание, с помощью которого она хотела перебить мысль Умника и не дать ему резюмировать себя.
– А ты философ. – Вот с помощью чего хотела свести на нет принятое решение Умника Бодсюзу.
Но Умника уже поздно сбивать с мысли, он для себя много чего решил. О чём он и говорит сейчас. – И знаете, как бы общество не стремилось человека и меня обособить, создав вокруг него вакуум из информационного фона-комфорта и своей самостоятельности, я не откажусь от своей природы, быть одним целым с людьми и народом. – Умник замолчал, уставившись на Бодсюзу. Та же сперва своим ушам не поверила, судя по её виду, а затем только, где-то чуть позже как сразу, в одно мгновение становится неприветливой и какой-то колючей в своей улыбке.
– Вот значит как. – Говорит Бодсюзу, делая вслед удивительный для Умника вывод. – Хочешь над этим вопросом подумать.
Умник сразу не понял, что ещё непонятно Бодсюзу из сказанного им, а затем он понял её по-другому. – Это ей нужно время, чтобы принять неизбежное – моё несогласие с ней. – Рассудил Умник, поглядывая на Бодсюзу искоса. – Что ж, почему бы его не дать ей. Тем более, форсировать события не в моих интересах. Вначале нужно разобраться, что тут к чему.
– Это будет разумно. – Даёт ответ Умник.
– Если только это так. – Бодсюзу в своём ответе Умнику даёт ему понять, что она не так проста, как он тут может за неё решил думать, и она его любые шаги просчитывает. На что Умник отвечает молчанием, не давая возможности Бодсюзу зацепиться за его ответ.
– Что ж, подумать, так подумать. – Задумчиво и размышляюще говорит Бодсюзу, перемещаясь вдоль кухонного гарнитура до столешницы, на которой стоит ваза типа конфетницы, раз в ней насыпаны конфеты и другого рода сладости. Плюс там стоял стационарный телефон чёрного цвета, который почему-то только сейчас его заметил в таком цвете Умник. Бодсюзу берёт трубку телефона и без набора номера, после короткого ожидания в него говорит следующее: «Хм. Как я и говорила, он хочет подумать». После чего она кладёт трубку и смотрит на Умника со снисходительным взглядом и со своим посылом к нему. А вот что это был за посыл, то это пусть сам Умник понимает и чёрт себя самого подери, разбирает.
И вот здесь Умник уже ничего не может ей противопоставить, рефлекторно принявшись возмущаться и поражаться столь открытой самонадеянности и нахальству Бодсюзу, заявившей так открыто, что она его за раз и без труда просчитала заранее, и всё вышло так, как она предвидела. Ну а словесно и про себя в Умнике это возмущение лишь вот так выразилось:
– Ещё и хмыкает в мою сторону. – Ну а как только возмущение в Умнике исторглось, то он уже более спокойно рассмотрел эту выходку Бодсюзу с телефоном. – А ведь она специально так сказала. – Рассудил Умник. – Но зачем? – вслед последовал вопрос, ответом на который стала интересная мысль. – А чтобы всю вину на это принятие мной решения не быть избранным возложить на меня. – На что следует возражение Умника. – Но ведь так оно и есть. – И на этом всё, он решает переключить своё внимание на конфетницу, явно не зря ему демонстрируемую. – Заедает своё недовольство. И судя по ней, очень частое. – Вот что сейчас надумалось Умнику.
А Бодсюзу между тем посмотрела на Умника, да и с мыслями вслух: «Времени у тебя будет предостаточно, чтобы понять себя и принять единственно-правильное решение. Так что тебе нужно хоть чем-то подкрепиться», потянулась рукой к конфетнице. А пока она начала рукой отыскивать в конфетнице нечто такое, что по её рассуждению подходит под то, что может дать подкрепиться Умнику, Умник в себе раздражался по поводу этих заявлений Бодсюзу.
– Это она на что таким иносказательным способом намекает?! – нервно задался вопросом про себя Умник. – Что я тугодум и не способен сразу решить за себя, что мне нужно?! Да если на то пошло, то это ты страдаешь таким параличом мысли, и это тебе нужно время, чтобы понять, что я непреклонен и твёрд, как скала, в своём решении. – И только Умник так о себе поведал, как его в момент осадило осознание того, что Бодсюзу, пожалуй, как раз и добивается от него вот такой стойкости и непреклонности духа. «Только избранные могут не хвастаться, а иметь в себе вот такой скальной твёрдости дух», – без сомнения со стороны Умника, вот так всё с ним происходящее преподнесёт своим кураторам Бодсюзу.
– И что мне тогда делать? – уже с другим направлением нервности, упаднически вопросил себя Умник. – Не ломаться же в самом деле. – Всё же удержал себя Умник от желания поддаться лукавству той части своего ума за которым стоит инстинкт его самосохранения, который на всё готов пойти, лишь бы сохранить в целости физическую основу его интеллекта, а он значит потом страдай нравственно и душевно. И Умник, рассмотрев все предложения из всех своих центров принятия решений, приходит к единственному устраивающему его выводу. – Только оставаться и быть собой.
А Бодсюзу-сан тем временем нашла то, что искала – ничего особенного, обыкновенный кексик, и со словами: «Вот держи», его протянула Умнику. На что Умник смотрит с немалым удивлением и в общем, не знает, как реагировать на это.
Бодсюзу-сан смотрит же на эту заторможенную реакцию Умника со своей точки зрения.
– Давай бери. – Говорит Бодсюзу-сан, своими ручными действиями с кексом, подталкивая Умника к взятию кекса. – Это не бог весть что, но хоть на время, а аппетит перебьёт. Или чего-то боишься? – А вот это было уже лишнее со стороны Бодсюзу-сан. И Умник, итак находящийся весь в сомнениях насчёт этого, что и говорить, а очень странного предложения Бодсюзу, сейчас ещё сильнее настроился быть недоверчивым и критичным ко всему, что она делает и ему предлагает делать.
– Она что, предполагает возможность моего отравления?! – с долей патетики вопросил себя Умник, инстинктивно посмотрев с большей и тщательной внимательностью на протянутый кекс. Внутри которого кто знает, кроме Бодсюзу и лаборатории исследований отравляющих средств, что находится. И как понимает Умник, то ему никак не получится отказаться от этого кекса, – его не уговором, так силой заставят его съесть, – и тогда он должен смягчить и снизить поражающий его этимологию человеческого права на своё я и индивидуальность элемент этого кекса. А как это сделать? То только хитростью.
– Значит, рассчитываете на мою большую неуступчивость. – Обращается к Бодсюзу-сан Умник, смотря на неё через призму кекса.
– Больше, конечно, на благоразумие. – Говорит Бодсюзу-сан, ухмыляясь. – Но и упрямство, и необходимость проявить себя человеком твёрдым, нельзя не учитывать. И вот для их успокоения и нужно время, и этот кекс.
И вроде бы Бодсюзу-сан всё говорит складно, разумно и понятно, но всё же Умник так и не поймёт причём тут это кекс. Хотя отчасти у него есть на этот счёт разумения.
– На понт меня хотите взять этим кексом? – Умник вдруг вот такое вопрошает Бодсюзу-сан. Кто и в самом деле сейчас теряется, и не понимает того, что сейчас имел в виду Умник.
– Это ты к чему сказал? – спрашивает она.
– Разве непонятно. – В насмешливой манере говорит Умник. – Проверяете меня через кекс на решительность. Если его возьму, то я и в самом деле избранный (меня ничего не возьмёт), а не возьму, то… такого варианта развития событий не предполагается. Так? – задаётся вопросом Умник.
А Бодсюзу-сан имеет полную возможность понять этот его вопрос хоть как. Но ей этого не даёт Умник, что-то слишком разошедшийся в себе. И он с вопросительными словами нервной спешки больше, чем решительности: «А вот это вы предусмотрели? Что теперь на это скажите?», хватает кекс из её рук, подносит его ко рту, затем без всякого промедления откусывает от него что-то и, бросив кекс на пол, начинает демонстративно для Бодсюзу жевать то, что откусил.
– Скажу, что бестолково и беспорядочно вести себя в любом положении и случае, не хорошо. – Спокойным голосом говорит Бодсюзу-сан и Умник загнан в свою неловкость, принявшись сбиваться в деле своего пережёвывания кекса.
Что сразу было замечено Бодсюзу-сан, заявившей. – Смотри, не подавись.
На что со стороны Умника следует немедленная словесная реакция, правда какая-то маловразумительная и невнятная. А всё потому, что вся эта сухомятка во рту сковала пространство для манёвра его языка и не давала ему себя точно выразить.
– Ни пода-а-влюсь. – Протяжно выговаривает это слово Умник, а сам в это время чувствует, как у него всё это неловко и противно вышло. А тут ещё эта Бодсюзу с такой неприкрытой