Толкователь снов психологический детективный сюжет, который понят в конце произведения. Тайный опыт сознания.... Сложный, глубокий сюжет, заставляющий думать и размышлять

Толкователь снов психологический детективный сюжет, который понят в конце произведения. Тайный опыт сознания.... Сложный, глубокий  сюжет, заставляющий думать и размышлять


Толкователь снов роман (перо Жанны) (переведён на итальянский язык.)
Глава 2 – стр. 23.
Глава 3 – стр. 34
Глава 4 – стр. 82
Глава 5 –стр. 95
Глава 6- стр. 122

Глава № 1

Она смотрела на меня, не моргая, желтыми пятнистыми глазами. Улыбалась, как всегда, уголками кривого рта. Ее ирония была обидной, тем более что, я не мог ей ответить, и злиться было бессмысленно.

«………….. Эко, кретин, уже проснулся, или, еще не спал? И какой смысл твоего пробуждения? Ложись-ка в свою мятую постель, и я пошлю тебе пару интересных кошмаров, так любимых тобой…»

Да, бессмысленно ей отвечать, но я могу избавиться от созерцания желтой физиономии одним движением руки. Задергиваю шторы, и лишь слабые желтые лужи просачиваются под плотной тканью, шарят по полу, словно пытаются схватить меня за ноги:

«.. Ну иди же сюда… я расскажу тебе самое главное… ты помнишь, когда ты был еще маленьким кретином, я посылала тебе прекрасные сны, полные невероятных ужасов? Если бы ты слушал меня, то с тобой бы не случилось, то, что случилось с тобой… Потому что, на самом деле ВСЕ не так, как в действительности…»

… На самом деле, все не так, как в действительности…

Да, тогда я еще не видел снов как таковых, и, действительно, это были лишь детские кошмары и всякая ерунда, создаваемая растущим мозгом. В те мои немногочисленные годы больше запоминалась явь, а не сны.
И если обратиться к самым истокам, к тем крупицам существования эго, когда началось ощущение себя как индивидуума, то память возвращает ощущения потерь и разочарований. Каким образом человек знает идеал еще в нежном возрасте, когда еще не говорит всех букв? Но малыш чуть ли не рождается с представлениями о лучшем, а затем, по ходу жизни приступает к разочарованиям и потерям... разочарованиям и потерям...
Да, я уже не мог спать, взял сигарету и чашку кофе… попытался осмыслить странные вещи, происходящие со мной. Понять их природу, связать с прошлым. Что такого было в моей жизни, что может пояснить безумные происшествия сегодняшнего дня? … И воспоминания завертелись в моем сознании, как полчища моли вокруг забытой в шкафу одежды…

… на самом деле, все не так, как в действительности…

Глядя на желтые лужи лунного света, я спросил себя, что такое было мое детство? И ответил, не задумываясь: оно было как у всех: ночные страхи неизвестного, сидящего под кроватью и в темном шкафу; карман штанов, набитый семечками и слипшимися конфетами; содранное колено, и зеленка на локте; холодный весенний ручей и бегущая по нему каравелла из коряги… Что здесь может быть нового? … Но что-то же должно быть, что объяснит мне сегодняшнее необъяснимое?
То, что еще помню о малолетстве, так это, прежде всего - наш огромный (возможно он мне таким казался) каменный дом в два этажа. В нем было множеством пристроек и чердачное помещение, которое не навевало на меня никакого романтизма, не смотря на интригующую литературу по поводу заброшенных чердаков
Бывало, я поднимался туда и рылся в пыльных ящиках, открывал облупленные старые шкатулки, но ничего, кроме кашля и скуки не испытывал. Лишь однажды, в куче хлама, я нашел старую, измятую картинку, почти потерявшую цвет. На ней был запечатлен ангел с огромными сложенными крыльями. Он смотрел, обернувшись, из-за плеча выцветшими глазами без всякого выражения на лице. Меня потрясло это изображение, мне казалось, что он смотрит прямо на меня и только на меня…

Я везде носил его с собой, перекладывая из одного кармана в другой, пока картинка не порвалась окончательно, и не исчезла после очередной уборки моей комнаты.

Я помню, что общался в основном со своей матерью, высокой худой женщиной, с тонким рисунком лица, выражающим постоянное ожидание чего-то плохого. Оно должно настать, что-то отвратительное, ... вот- вот... Она знает об этом, а все остальные - слепы...
Общение наше складывалось из набора замечаний, типа:
«Михаил, надень тапок…», - от чего в единственном числе? «…И ложись постель…» Произносилось это без предлога, потому как предлога не сделать, что - либо, сказанного матерью, просто не могло быть…

" …Сделай то, что, намечено на сегодня и помолись перед сном о здоровье твоих родителей..."
Кем, "намечено на сегодня"? Конечно же, мамой. Больше никем, ничего не могло быть "намечено на сегодня", так как никому до меня не было НИКАКОГО дела: ни двум братьям, ни двум моим сестрам, среди которых младшим был я.
Нет, это не совсем так... моя старшая сестра... но об этом странном, что касается моей старшей сестры чуть позже.

Отца, словно какое-то чудо, я видел иногда, мельком, без всяких эмоций для себя... впрочем, для него тоже... Хотя, нет... были моменты, впечатлявшие мою детскую психику не самым приятным образом...

Например, однажды, он вернулся домой поздно ночью, и чтобы не будить мать, которая закрыла входную дверь на все возможные цепочки, забрался на дерево возле моего балкончика и стал стучать по стеклу. Чтобы я не испугался,
(мол, какой-то незнакомый человек барабанит в окно второго этажа), он царапал стекло и мяукал... Мой несчастный отец рассуждал так: мальчик услышит за окном кошачий звук, подумает, что это всего-то кошка, подойдет ближе, увидит родного папу и обрадуется. Каково же было на самом деле мое состояние, когда я видел, что в мое окно ломится черный на фоне луны человеческий силуэт и при этом мяукает?! Такое бывало... и не раз, к чему я никак не мог привыкнуть... Когда я, все-таки пройдя через шоковое состояние, и слыша уже знакомые человеческие чертыханья, открывал балконную дверь, он, назидательно похлопывал меня по плечу - мол, учись у отца, и вручал мне какой-нибудь презент: карамельную конфетку или жевательную резинку...
А в обычные дни Родитель мой вставал рано, и привычно старался быть незамеченным. Теперь мне кажется, напрасно он старался - его, итак, никто не замечал, никто из жителей нашего большого непонятного дома.

«Непонятного», как мне думается по прошествии лет, потому что все находились в нем не от желания здесь жить, а оттого, что вынуждены были обитать в этих давно не видящих ремонта, и даже не слышащих разговора об этом, стенах…
Передвигаясь по утренним надобностям, отец мой умудрялся не включать свет, быстро и тихо готовя себя к выходу. Затем, он крался в прихожей, бесшумно вступая по пушистому половику, и на ходу застегивая пиджак, тихо притворял за собой входную дверь, повернув ключ на один оборот, и тут же забывал о семейной жизни навсегда... до самого позднего вечера…
Окна мои выходили как раз на эту же сторону дома, и я, бывало, видел, как он спускался с крыльца, облокачиваясь на перила, чтобы меньше скрипеть расшатанными ступенями, давно и безуспешно требующими покраски. Я частенько просыпался от коридорного скрипа и наблюдал из-за приоткрытой шторки утреннее нисхождение моего отца в «грешный мир» из нашего «святого уголка».
...Так, в основном, я и общался с моим отцом…

Еще из моего окна хорошо просматривалась противоположная сторона улицы, и я часто наблюдал снующих горожан. Я видел, всякий раз, как одна маленькая монашенка спешит утром по своим святым надобностям. Ее несоизмеримо большие чеботы смешно семенили, неся маленькое тело в черных одеждах. Я еще много лет встречал ее на улицах нашего города, и она практически не менялась. Все такая же маленькая, незаметная, спешащая по бесконечным делам, только личико становилось все более сухим и смуглым, словно в ее келье светило беспощадное солнце. Она напоминала мне поздний листок с того самого дерева, которое росло у моего окна. Как - будто листок этот оторвало от его начала и закрутило осенним ветром, и он никак не хочет ложиться под ноги прохожих, как ложатся тысячи других листьев. Словно не может поверить, что его ждет та же участь, что и собратьев, несмотря на все усилия задержаться у ветвей, подняться ветром выше неумолимой земли…

В этот период моих сиюминутных воспоминаний, мне было лет шесть - семь, не более, и я получался самым младшим среди двух своих братьев и двух сестер. Период этот, называемый детством, запомнился мне, как унижение всем и всеми моей маленькой личности. Возможно, я был слишком чувствителен.
Средний брат Афанасий и младшая из сестер Лизавета, слыли большими затейниками и озорниками. Любимым их занятием было - запереть меня, маленького хнычущего мальчика, в моей же комнате. Дверь загромождалась снаружи чем-нибудь тяжелым, и я, бывало, часами не мог выйти из своей тюрьмы.
Помню, как я сидел на голом полу, специально отодвинув толстый шерстяной ковер, подобрав под себя затекшие от жесткого покрытия ноги, и плакал навзрыд, как плачут только дети, не закрывая лица руками и высоко запрокинув голову. Я словно наблюдал за собой со стороны чьими-то сочувствующими глазами, и для пущей жалости слегка подрагивал всем телом, то, замедляя, то, учащая конвульсии, всеми силами пытаясь умереть… назло... Но, сильный молодой организм вовсе не собирался испускать дух, а, напротив, через некоторое время начинал предательски требовать есть, пить и что-либо обратное...
Слезы постыдно быстро пересыхали, и я принимался колотить в дверь.
Если меня высвобождала из плена мать, то я к тому же непременно получая тумаков.
Мама натягивала манжет своего длинного платья на кисть руки, придерживая его длинными сухими пальцами, и била меня по тоненькому заду костяшкой запястья. При этом, она кивала головой абсолютно не в тему. Если не видеть, что происходит внизу, то, глядя на ее лицо, можно было бы подумать, что я отвечаю любимый, хорошо сделанный урок, и мама очень довольна моим ответом.

…Лишь моя старшая сестра Жанна, единственная, кто утешал меня в этом надоевшем всем безумном доме. Ей в ту пору исполнилось шестнадцать. В такие минуты моего горя, она садилась передо мной на корточки, обтирала подолом очень модного, как мне казалось, платья, мое мокрое лицо и говорила самые приятные на свете вещи: "Не плачь, малыш... я очень, очень люблю тебя... ты хороший мальчик… (мать часто роняла с раздражением: "...ты плохой мальчик, ты не вымыл перед завтраком руки...")
… У тебя такие умные глазки... ты будешь самым умным из нас..." При этом ее светлые прекрасные волосы рассыпались по плечам до пола, ясные ласковые глаза сияли спокойным внутренним светом... Лёгкий запах корицы исходил от ее рук... Она была как АНГЕЛ! Я ее обожал…
Года через два, как я помню, после описываемых воспоминаниями событий, Жанна пропала... Она уехала с молодым человеком, вертлявым и очень вредным, на мой взгляд, пареньком, на летнюю дачу к друзьям этого своего приятеля...

… Больше ее никто не видел...
С того момента и начались непонятные события, в моей дальнейшей жизни… хотя, возможно, я только чувствовал так, только воспринимал заурядное, как из ряда вон выходящее. Кто определит грань «нормы»?

…До места назначения они не доехали... “вихлявый” приятель пропал тоже. Не знаю, искали ли его родственники, я был слишком мал тогда для понимания всех деталей происходящего. Помню, что лишь спустя примерно год после пропажи сестры, мать, наконец, объявила,