… Умирал он долго и постепенно. Как летний день. Как день – вообще умирает...
Сначала угасли очи-небеса: стали тусклыми и невыразительными, застиранными какими-то стали. И выгоревшими. И очи эти перестали быть любопытными. Они будто смотрели на людей и не смотрели в то же самое время. Как-то – сквозь и дальше. Перестали глаза людьми интересоваться. Не любопытны люди стали глазам этого человека. Словно он видел перед собою что-то большее, чем те и то, что рядом в этот момент было.
Так бывает, когда к концу жаркого и пылкого дня вдруг пот высыхает и становится совсем не жарко, а при порывах ветерка откуда-то с поля или реки, - даже прохладно. Почти зябко. Плечами даже передёрнешь от внезапного воспоминания о зиме.
Нет её, зимы этой самой, и ничто даже не предвещает. А вот вспомнишь её, почувствуешь. И содрогнёшься даже от… будущего холода.
На балкон выходил. Длинный такой и узкий. А с балкона виден старый парк, в котором ели вековечные стоят потому, что всегда стояли. И ти-и-ихо так. И белки по ветвям шмыгают. Нахальные такие и не милые. С бесстыдно задранными хвостами, под которыми зияют крошечные анусы. Но всё равно – противно.
Он курил и, согнув пальцы, «стрелял» в белок окурками. Они даже не пугались. А так высокомерно, знаете ли, оглядывались через плечо и продолжали жрать кусочки хлеба, которые для них люди закладывали в кормушки. Эти почтикрысы, наверное, думали, что удачно поохотились.
А он уже и забыл про них, хоть глазами и провожал задранные к спине хвосты. А сам говорил. И не замечал, что рассказывает им что-то:
- И потом так же будет. Белки, парк, ёлки и город впереди. Меня только не будет вместе с ними. А и не страшно. Только вот Женечка как же. Одна. Без меня. Она ведь слабенькая такая. Не справится. Затоскует. Пропадёт… А я тут умирать собрался. Хорошо мне, конечно. Легко и не больно совсем. Лекарства вот пью, капельницы там. Прямо всё славно как-то. И воздух чистый кругом. И тихо, не хлопотно.
А Галя там с печкой возится. Печку-то я так и не поправил ей. Дымит. И угарно от этого в доме очень. Весной бы надо переложить… Хотя, какое там! Умираю же. Не до печки. Так и будет дымить. Мама ещё переложить собиралась. Всё отца просила, чтобы печью занялся. А он не успел. И я, стало быть, не успею…
Жалко, всё-таки, что – не успею. Так уходить не хочется. Не страшно, а тоскливо как-то…
Да и чёрт с ней, с печкой!
Самое обидное, что так и не увижу Тадж-Махал… Я ведь знаю его. Почти лично… По картинкам и фотографиям. Можно даже сказать, что влюблён в него…
Вижу всё, до самых мелочей вижу…
И палевый, словно тростниковый, сахар стен, и гладь воды, в которой он, отражаясь, светится. И небеса рериховские на закате над ним, когда тучи, будто разноцветные кудели, прихотливо переплетаются одна с другой, и волокна багрово-оранжевого сполохами проникают в красное и чёрное, чтобы утонуть в нём при следующем повороте витка.
А утром он сам себя отражает в глади бассейна, делая воду кипейно-белой, как молоко кобылицы, ещё ни разу не кормившей своего жеребёнка. И чем день жарче, тем ослепительнее белизна его стен, тем, кажется, крепче сила любви Шах-Джахана к его великолепной Мумтаз-Махал…
Не-е-ет… а я тут – умирать собрался!..
Ни Тадж-Махала не увидел, ни печку для Гали не переложил!!.
Ну, вот, скажем, умру. А там, на том самом ТОМ СВЕТЕ отец меня встретит и спросит:
- Ты, сынок, печку-то поправил? Переложил дымоход?..
Что я ему отвечу? Не успел, дескать, батя. Всё руки как-то не доходили. А тут и смерть навалилась, все планы нарушила.
А мама сзади к отцу подойдёт, обнимет его за плечи и из-за папиного плеча на меня ка-а-ак глянет своими синими глазами. И тоже спросит, но уже совсем другим голосом:
-Ты что же, сынок, даже Тадж-Махала не увидел? Не обошёл его вокруг? Мы с отцом не видели. И ты – туда же? Как же нам быть тут, в Раю, если мы и Землю-то нашу не видели?
И стыдно мне станет от маминых слов. И так больно на сердце. Она нам с сестрой Галей для чего же зимой на печке маленьким «Песнь о вещем Олеге читала»?
А Женя? Дочка? Она же не только Тадж-Махал не видела, но даже замуж не вышла. А я её здесь одну оставлю? И не помогу ничем?..
Не-е-ет, Петя… Нельзя умирать. Не время ещё… Вон, и у белок корм кончился. А им, бедным, зиму ещё зимовать.
Как же я их всех тут брошу? И спрячусь?? В смерть спрячусь???
Трудно им без меня всем будет… Затоскуют… Пропадут…
А, значит, - жить надо!..
