… В Помпеях брожу…
… Брожу и вижу…
… Сколь хрупок мир человеческий…
… Как женщины в этом мире сильны…
… Насколько трогательно беспомощны мужчины…
Город, который Великий Вулкан на заре нашей эры засыпал пеплом, чтобы запечатлеть человеческое горе и страдание во всей сиюминутности его.
Всё, что жило и дышало, в один миг покрылось толстым слоем Вечности. И мы, люди, владея этим напоминанием, всё равно живём бездумно: предаём и мучаем, ненавидим и заставляем страдать, губим и истязаем. Себе подобных. Таких же – живых и тёплых, думающих и чувствующих, страдающих, тоскующих и радующихся…
Собака… Вывернулась в своём собачьем счастье, в своей преданной радости и легла на спину. Нежилась, наверное, когда хозяин, лаская её, чесал живот. У неё даже уголки рта, словно в улыбке, приподняты к ушам. И глаза сладостно полуприкрыты. «Какое блаженство, - думала, верно, она, - что есть у меня дом и тот, кто любит, кого я люб…» Недолюбила. Теперь уже – на веки, на всё то время, пока Земля жива.
А эти занимались любовью. Молодые совсем. Тела их… вернее, то, что когда-то было телами.. стройны и прихотливы в изяществе сладострастной позы. И дышит любовь. Нет тел, а любовь всё ещё дышит. И живёт. Сама по себе – в памятнике и памяти тел.
И эти тоже лежали. Вместе. Муж и жена. Потому ясно это, что он так доверчиво прижал голову к её животу, как только может сделать это немолодой уже мужчина, который так привязан к своей женщине, что мнит её полумамой. Той самой, к которой придёт он вечером и на плече которой заплачет. И стыдно не будет, потому что она – родная. Самая. Потому что она – его женщина, которая и в самом жерле вулкана прижмёт к себе и будет защищать, пока дышит. Ибо и он – её дитя. Она ведь его выбрала ещё молодым. И заставила поверить в то, что она – самое прекрасное, что рождал когда-либо Бог. И поверил он. И пошёл за нею, думая, что это она идёт за ним и во всём покорствует ему. Наивный, глупый. Но такой трогательный на последнем вздохе своей жизни.
И мальчик тянется к женщине. Женщина – мама его. И объяснять не надо. Ведь мать только может так страдать и любить в одно и то же время, чтобы даже метровый слой пепла не смог исказить и обезобразить черты её, прекрасные и нежные. А руки, которые тянет она к своему чаду. Жест их столь изломан и труден, что веришь: с п а с ё т… Хоть и не спасла. Теперь мы это знаем, спустя почти двадцать веков.
А улицы Помпеев были стройны и тенисты… наверное… Ибо не широки они и не бездушны. В прихотливых изгибах каждой видно, что люди по ним ходили. И улыбались друг другу. И ругались, наверное. Но з д е с ь про плохое думать не получается.
Вхожу в дом, высокие и расписные своды которого могу себе только представить, ибо раздавлены они временем и всепожирающим пеплом. Уютно и сладко было в доме этом жившим в нём, потому что там, в самый канун трагедии, царил беспорядок. Вот гребень брошен на пол. Так и остался лежать. Навеки. А тут столик стоял, где зеркало было, отражавшее лик Самой Прекрасной Женщины Земли. Как жаль, что так и не увидим мы никогда её черт, пленительных и дивных. А рядом стул стоял. И он, Единственный Мужчина, сидел рядом, когда она любовалась собою. Ему, одному, единственному, позволено было наблюдать это. Он был Удостоен Ею…
Но самая трагическая фигура застыла дальше…
Сидит он, обречённо обхватив руками колени и скорбно склонив голову. И столько терпения и покорности в этой позе, что, вылейся вот она прямо сейчас из этого окаменевшего тела, хватило бы на то, чтобы все люди Земли замолчали и замерли перед трагедией такого же как они сами человека, так и не успевшего дожить свою жизнь.
Роденовский мыслитель – наивная мультипликация рядом с ним. И Ангел на вершине Александрийского Столпа, склонивший голову перед Богом, уж слишком театрален в своей скорби. Здесь, в одном из домов Помпеев, - вся скорбь и величие Человека. Его одиночество и покорность Божьей Воле. Его красота и его убожество.
А Мать, лежащая на спине и протягивающая Богу своё дитя… Это – Дар или попытка спасти самое дорогое, чем она владеет?..
… И мы тут с вами, в своём кичливом XXI веке! Пигмеи, управляемые к а р л и к о в ы м и вождями и вождишками, не думающие о Конечности Бытия, о Вечном!!
Или, всё же, - думающие?..
Не можем н е д у м а ю щ и м и быть, потому что мы ведь – потомки тех, кто жил когда-то в Помпеях…