Ох уж мне эти грибочки!

  

  Уж сколько раз твердили миру: чрезмерное усердие вредно, оно подчас приводит к непоправимым, даже трагическим последствиям. И ужаснее всего, что какая-нибудь мелочь, чепуха, да что там чепуха, просто ерунда, причем совершенная из самых лучших побуждений, порой оборачивается крупными неприятностями. В этом я смог убедиться еще раз, когда работал в НИИ “Союзгриб“. Институт в ту пору хотели преобразовать и даже реорганизовать то ли во ВНИИ высших грибов, то ли во ВНИИ грибоведения. Вопрос наименования, естественно, также решался на самом высоком уровне. Согласитесь: “ВНИИ“ звучит намного солиднее, объемнее и весомее. Сразу видно и, я бы сказал, даже слышно, какими важными масштабными проблемами здесь занимаются. При этом термин “микология” всерьез не рассматривался: слишком общо, хотелось также сохранить преемственность и, как метко подметил замдиректора по научным вопросам, вовсе не будучи квасным патриотом, “от этого слова больницей и плесенью отдает, а у нас организм здоровый, растущий.”

  Позволю себе подробнее описать что собой представлял Институт, чтобы глубже понять трагическую нелепость всего происшедшего.

  НИИ располагался в 2,5-этажном здании сталинской постройки. Фасад его обрамляла колоннада из двух колон, других архитектурных излишеств не имелось. Все было бледно - желтым. Словом, образец скромной утонченности. На массивной — в два человеческих роста — двери большая табличка “Вход”. Разница между просто дверью и дверью с табличкой  неоспоримая, именно поэтому на  дверях всех солидных учреждений есть соответствующие вывески. Наша дверь, как нельзя лучше, подчеркивала серьезность и деловитость происходящего за ней. Там, конечно же, находился стол с вахтером, почти неусыпно следившим за холлом, по обе стороны которого располагались не менее солидные гардеробные.

  Между прочим, фамилия начальника охраны была Лесничий, что иногда провоцировало на двусмысленные каламбуры.

  Из холла широкая мраморная лестница вела на второй этаж, на стене которого висело длинное красное полотнище с лозунгом ”Мы придем к победе коммунистического труда!”, под ним стенная газета ”Грибник” с обязательным в таких случаях призывом “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”.

  Однажды некий нехороший молодой человек дополнил призыв словами “для сбора грибов”, жирно написав их карандашом. Естественно, бдительные кадровики его быстро вычислили, очевидно, по корявому почерку. После чего он был исключен из комсомола, а затем и вовсе уволен по причине профнепригодности, разумеется, с формулировкой по собственному желанию. Впрочем, я, кажется, немного отвлекся.

  Итак, лестница делила Институт на две части. В левой части второго этажа находился отдел несъедобных грибов, в правой — съедобных. Лабораторию филогенеза  боровиков и весь отдел в целом за соответствующую надбавку возглавлял директор: Аристарх Ильич Благородов, отчего эту половину здания для краткости называли благородной, а директора - боровиком или еще уважительнее — Ильичом. К нему подходило и то, и другое. Другие грибы, конечно же, изучались в соответствующих лабораториях. Как с гордостью говорил зам по науке: “У нас что ни гриб, то лаборатория”. Это, правда, относилось скорее к грибам первой и второй категорий и то не в полной мере. Но кто же упрекнет в такой малости ученого, радеющего за Институт, тем более, что такая тенденция явно прослеживалась?

  Отдел был славный — сосредоточение интеллектуальной элиты! В этой связи не могу не упомянуть патриарха лаборатории онтогенеза подосиновиков, бессменного ее заведующего, маститого ученого, имеющего, пожалуй, наибольшее число публикаций, сопредседателя многих конференций и симпозиумов, члена ученого совета и, вместе с тем, неисправимого романтика, мечтающего открыть какой-нибудь неизвестный съедобный гриб.

Правда, завистники, как же без них, утверждали, что это всего лишь тайная ревность к славе Келе и Веленовского, давшим свое имя сыроежкам. Клевета! Настоящий исследователь не гонится за сыроежечной славой!

Словом, завлаб, безусловно, человек редкой души и ума. И таких было много. Замечу, сотрудники лаборатории действительно иногда делали открытия, но это было что-то мелкое и несъедобное. С природой не поспоришь! Впрочем, один из них этот тезис отвергал принципиально. Его кипучая натура не вмещалась в прокрустово ложе подосиновой тематики. Что поделаешь — гений! Например, он пытался скрестить подосиновик обыкновенный с луговым опенком. Польза очевидна, трудности тоже. Некоторые коллеги даже считали это вовсе невозможным, говорили: “Болетовые и негниючниковые — совершенно разные семейства”. Право, не опускать же из-за таких пустяков золотые руки?! В конце концов, здоровый скептицизм — двигатель науки. Скептицизм был очень здоровый. По патентно-лицензионным соображениям методики работы держались в строгом секрете, в отличие от результатов первых опытов. Нечеткая фотография пяти сросшихся не то обабок, не то опят не раз украшала отчеты. К сожалению, отсутствие необходимого дорогостоящего оборудования и дефицитных реактивов не позволили довести работу до логического конца, пришлось ограничиться выделением из луговых опят маразмовой кислоты. При этом автор идеи на себе испытал полученный концентрат и наглядно доказал его антибактериальные свойства — истинный ученый! Кроме того, и это подчеркивалось, препарат также содержал трегалозу и, при соответствующей доработке, вполне мог бы использоваться, как заменитель сахара или в качестве ксеропротектора клеточных мембран. Результат явно на лицо! Казалось бы, работай, выделяй кислоту дальше и успех гарантирован.
Но что может ограничить полет мысли исследователя? И вот уже он сам себе поставил более грандиозную задачу: разработать технологию безотходного выделения млечного сока млечников в промышленном масштабе! Даже элементарный расчет показывал, что при использовании всего половины млечников, произрастающих на наших необъятных просторах, вполне можно обойтись без половины молочного стада. Конечно, требуется серьезная переработка такого молока и возникает море других проблем — к примеру, как быть зимой? Но, как верно указал завлаб: “Это мы решим в рабочем порядке”. Действительно, по словам автора, применение капиллярного электрофореза вроде бы обнадеживало, но и эту весьма смелую и перспективную работу пришлось свернуть, по его же словам, “из-за какого-то отдела снабжения”. Об этом подразделении несколько позже.

  Изюминка безотходности заключалась в том, что жмых после щадящего отжима грибов, должен был идти на производство грибной икры, и ее было бы гораздо больше, чем красной и черной икры вместе взятых. При этом цена меньше!

  Прошу прощение за некоторую вульгарность, но от такой перспективы не только дух захватывает, а еще и слюнки текут. И обиднее всего, что вопрос извлечения сока был практически решен. На конструкцию такого устройства была даже подана заявка на изобретение. Не знаю, какое название было в заявке, врать не стану; мы же справедливо называли его доильным аппаратом для грибов. В выдаче, правда, было отказано с ссылкой на какое-то кузнечнопрессовое приспособление прошлого века. Как все-таки мало патентоведы разбираются в тонкостях высокой науки! Ужасно обидно! Ужасно!

  Разумеется, и в других лабораториях трудились не меньше, хотя, справедливости ради, следует отметить, все же не столь успешно. Во всяком случае, в социалистическом соревновании лаборатория подосиновиков почти всегда занимала второе место после лаборатории боровиков.

  К примеру, взять лабораторию лисичковых, также претендующую на высокое место. Когда-то ее сотрудники, теперь уже сплошь пенсионеры, настойчиво пытались выделить вещества, кроме известной хитинманнозы, защищающие от вредителей. И методами генной инженерии, так сказать, ”облагородить” другие съедобные грибы. Представляете, как это подняло бы благосостояние простого советского человека? Потрясающая задача! С целью детального изучения данной проблемы в те времена вся лаборатория с лета до глубокой осени разъезжала по командировкам. И заметьте: с нескрываемым энтузиазмом разъезжали.

  Вообще, некоторые думают, что в исследовательских институтах только протирают штаны. Обывательский, беспринципный, эгоистический, невежественный взгляд! У нас до половины сотрудников постоянно находилось в длительных командировках, а в осенний период и того больше, причем зам по науке несколько раз бывал даже за рубежом! Впрочем, я опять отвлекся.

    Однако, несмотря на энтузиазм, и эта работа не дала ожидаемого результата. Дело так и не дошло до генетических экспериментов, т. к., из-за отсутствия селективного хромато-экстрактора, нужные вещества не были выделены. Его, в свою очередь, не смогли разработать в специальном конструкторском бюро Института, ссылаясь на отсутствие четкого задания. Неясно, дескать, что конкретно нужно выделить.

  Как все-таки развитие науки зависит от вспомогательных служб! Об этом подразделении также несколько позже.

  И все же, было бы неверно полагать, что результат был отрицательный, а проделанная работа — бесполезной. Из командировок привезли столько материала, что на его систематизацию требовались многие годы, чем, собственно, и занимались сотрудники, вернее, сотрудницы. Единственный сотрудник — старший лаборант-механик, глубокий пенсионер, упорно пытался создать столь нужный экстрактор. Его поделками были уставлены все стены лаборатории. И каждая, кстати говоря, была признана рацпредложением с двадцатирублевым вознаграждением! Это, знаете ли, дорогого стоит!

  Насколько я могу судить, наш умелец давно бы добился успеха, если бы в его распоряжении имелись все необходимые приборы и материалы. Ситуацию со снабжением он комментировал так:

    – Мне снабженцы руки по ногам связали. У них ритуал такой: принять заявку, положить ее в долгий ящик и давай туда же тянуть кота за резинку на подробностях месяц за месяцем. А чуть что, гнут свою линию прямо — работаем, уже на подходе. Отдел ритуальных услуг и только!

  Пожалуй, излишне грубовато и не совсем объективно. Ничего не попишешь, возраст есть возраст. Хотя рациональное зерно проглядывает. К счастью, на интенсивность исследований это заметно не влияло. Приведу только один пример: сотрудницы лаборатории практически не ходили в институтскую столовую, а пили чай на рабочих местах, разумеется, в обеденный перерыв. Немного перекусив, в оставшееся обеденное время дружно брались за вязание. И, мирно беседуя, всегда, подчеркиваю, всегда переходили к составлению долгосрочных планов, при этом так увлекались захватывающей перспективой будущих свершений, что частенько не замечали окончания рабочего дня. Скромный трудовой подвиг — по-другому и не скажешь, но до переходящего вымпела не дотягивает, почетная грамота, не больше.

  Чтобы не сложилось ложного впечатления, будто бы все самое замечательное сосредоточено лишь в благородном отделе, скажу несколько слов в защиту отдела несъедобных грибов, который исключительно для краткости и, конечно,