Безумие, как состояние счастья

проснулась я и правда стучит кто-то. Мы с бабулей в одной постели спали. Толкаю её в бок, а она мне шепотом
- Не бойся, внучка, это голбешник. Он плохого не сделает. Пусть себе стучит, а ты спи  спокойно
. А под утро, когда уже рассветало, толи  во сне, толи наяву вижу -  на столе сидит, сложив  ноги калачиком, старичок в солдатской шапке ушанке, полушубке, ремешком подпоясанном. Лица почти не видно из-за седой бороды, только глазки весело так блестят. Потом говорит
- Пошёл я. И вам с бабулей пора - и достает из кармана что-то, кладёт на стол. Потом смотрит на меня и говорит
- Самостоятельной тебе надо, девка, быть. Красивая ты, но на мужиков не надейся, сама себе будь мужиком.
Мне, помню, так жутко стало, что я глаза закрыла и моментально заснула. А проснулась только, когда бабуля уже встала и хлопотала у печи. Она как увидела, что я встала,  достает из кармана глиняную свистульку в виде курочки и спрашивает, откуда она у меня. Я и говорю, не знаю, может голбешник оставил. И всё, что утром случилось, бабуле пересказываю. А она, перепуганная до смерти, говорит мне, что эту свистульку ей подарил отец, когда она была ребенком лет пяти.
- Я-то думала, что потеряла её, а это выходит голбешник её себе прибрал. Говоришь, собираться велел? А когда ничего не сказывал? - потом покачала головой - ой, хо – хо. Придётся тебе в город к родителям ехать внучка, раз такое дело.
Через два дня отправила она меня  к родителям, поручив знакомой проводнице, а ровно через девять дней умерла, хотя до этого почти никогда не болела. Так вот всю дальнейшею жизнь на вас, мужиков, я не рассчитывала и верно делала. Ничего хорошего от вашего брата, сказать честно, я не видела.
Саня обнял её, взволнованный необычным рассказом. Они постояли так некоторое время, молча прижавшись  друг к другу. Потом она попросила разжечь камин. Когда весёлые огоньки пламени осветили комнату и призрачные  тени начали свой танец на стенах, всё вокруг приобрело сказочный, нереальный вид, Сане показалось, что он переместился куда-то в другое пространство.  Комната, каждый сантиметр которой он знал с детства, стала неузнаваемой. Они принесли из спальни матрас, положили его на пол у камина и расположились на нём. Сухие дрова тихо потрескивали в пламени и теплые волны ласково бродили по их обнажённым телам. Только ближе к полуночи они  смогли оторваться друг от друга. Саня подбросил  в угасающий камин дров, затем принёс тарелку с бутербродами. Они принялись есть, глядя на огонь.
- Давай хряпнем по рюмочке – внезапно предложила Лида -  налей мне беленькой.
Саня засмеялс
- Почему ты смеёшься?- спросила девушка.
-  Странно это звучит из  твоих уст- подавая ей рюмку, пояснил Саня - очень уж не по-здешнему.
-В Сибири так говорят. Знаешь, какие там названия? Верхняя Кежма,  Верхотурье, Захряпино, Ядрынцево,  Хомулупша, «кто подальше от неё, тому и лучша». Там не говорят водка, только беленькая. И чалдон - не ругательство. Так называют всех с русскими фамилиями.  Есть ещё хохлы, кержаки, буряки, самоеды разные.
Приехала я в Усольцево под вечер, амбулатория не топленая, завалена снегом под крышу. Пока её откапывали, да в порядок приводили, меня на два дня определили к чалдонам в семью. Хозяин - охотник промысловик, трое детишек. Самого–то дома не было, а хозяйка первым делом давай охать.
- Как же это ты без мужа к нам.  Такая красавица. Ай- ай  нехорошо–то как. Ну, да ладно, давай мы с тобой беленькой с дороги хряпнем.  Меня Зоя зовут, а тебя?  Ой! Да ты, небось,  голодная. Пельмени с медвежатиной будешь? А рыбной строганинки поешь.
  Подвыпили мы с ней. Она смущенно так  показывает руку. На запястье у неё опухоль торчит.
Ты – говорит - уж извини, рак у меня, видишь, опухоль выперла. Сколько мне ещё жить осталось, ведь у меня трое их, детишек,  мал-мала меньше. Может не поздно ещё операцию сделать. С полгода это у меня. - Я ей говорю
- Не поздно. Иди, руку в горячей воде попарь, сейчас прооперируем. - Распарила она руку, я ей опухоль эту через минуту пальцем обратно в сустав заправила.
Так она на меня, как на икону чудотворную, после этого смотрела, только, что не крестилась. А утром человек пятьдесят выстроились на приём. На следующий день - в два раза больше. Так и пошло. А ночью через недельку явился местный участковый. Я только уснула. Совсем без сил. Даже поесть с устатку не смогла перед сном. Он ввалился здоровый, как медведь, весь в снегу.
-Что – спрашиваю - случилось?
-Так это – говорит - ты одна, я на дежурстве тоже вроде, как одинокий - и вытаскивает из-за пазухи бутылку - будем, как говорится, дружить.- Я ему говорю
- Пошел вон.- А он
  - А что тебе жалко.
- Представляешь! Ну, конченый идиот. С месяц, примерно, как встретит, делает хитрую морду и спрашивает
– Ну, что, не надумала ещё?- Первое время не отвечала, а как надоело
- Нет – говорю - вся в раздумьях пока. Как только надумаю, хрен моржовый, я через твою супругу письменное приглашение сразу пришлю. Чувствую, что испугался он этого, отстал, но не так всё оказалось просто. Ещё через  месяц заваливают ночью ко мне два уголовника. Это участковый организовал. Эти миндальничать не стали. Первым делом - дверь на ключ. Вижу, дело плохо, говорю им
- Что ж вы, как нелюди, силой, я ведь и сама не против. Думаете легко одной?  Давайте только по- человечески. Садитесь за стол, ребята, я вас чистым медицинским спиртом угощу. Погуляем по-настоящему. Достала флакон спирта, еду, какая была, на стол выставила. Сама из процедурного кабинета через форточку выбралась и в одной ночнухе по снегу до ближайшего жилья. К той самой соседке,  которой  руку лечила. Она мне и говорит
- Как ты только без мужика столько времени обходишься. Мой вон, если неделю по тайге шарошится, так я с ума схожу и на стенки лезу.  Шла бы ты замуж. И бабам нашим спокойнее будет. Всё одно не миновать этого.
- За кого идти–то? - спрашиваю.
- Так а тут и к старухе не ходи. За Гонтаря - хохла. Больше не за кого. Ты врачиха, он бывший учитель, теперь у него песцовая ферма, только туда тебе дорожка.
- Ой! Зоя, как ты себе это представляешь, сватов к нему  что ли заслать? Да и не видела я его никогда.
- На этот счет ты даже и не беспокойся. Я это дело в два счета проверну.  Мужик он видный.
- Нет, Зоя, ты уж оставь это - толкую ей.  Но куда там. Через пару дней сам жених пожаловал. Симпатичный мужик, только болтун жуткий и хвастун. Начнёт трепаться, слова не вставишь. В первый же день повёз меня смотреть, какой он дом строит.  Не дом, а терем с башенками. Здесь холл, здесь гостиная, тут детская, тут спальня, тут бассейн. Я и подумала - после родительского жакта, да убогой комнаты при амбулатории, не плохо в таких хоромах пожить. Словом сошлись. Дом он весной достроил. Свадьбу сыграли уже в нем. Мать он свою привёз из этой самой Хомулупши, от которой, чем дальше, тем и лучше.  Стерва, надо сказать, она редкая. Первое, что  мне сказала
- Ой, халатик какой у тебя весёленький, все голышки наружу. Не хорошо, ты ведь мужнина жена. Да он же у меня с высчим образованием.
И понеслась душа в рай, это не так, то не эдак. Шага не ступить было, пока она не заболела. Мясо она обожала копченое. С утра и до ночи готова была его трескать. И вот в один прекрасный день встать не смогла. Суставы заболели. Я в учебниках медицинских поковырялась и поставила диагноз - подагра. Мясо ей есть запретила, таблеточки прописала. Через недельку боли прошли, но дурь-то таблетками и диетой не вылечить. Смотрю, она опять то балычок, то пастрому жуёт и таблетками запивает.
- Нельзя – говорю - вам такое мясо, курочку кушайте. И таблетки эти нельзя постоянно пить.- А она мне
- Другим можно, а почему мне нельзя?  Жадная ты.- Я к Фёдору говорю ему
- Потолкуй с матерью, а то ведь пропадёт.- А он
- Пусть ест, что хочет. У меня и на черную икру денег хватит. Хвастун и дурак. Ладно, думаю,  пусть ест, пока петух в одно место не клюнет. А она и рада стараться. Прихожу однажды, смотрю- свекруха с унитазом обнимается. Я ей
- Что случилось? - а она
- Опоила ты меня. За что только. Ладно, живите одни, а я помру.- Дала  новокаина выпить. Ей полегчало , но дурь так и прёт. А я голодная, как бездомная собака, себе супчик разогрела, налила, ем с сухариками. За весь день времени перекусить не было.
Свекруха сидит  в кресле напротив, глазки тупые, злые, скорее даже безумные. Спрашивает меня
- Лида, а за что ты меня так не любишь, что на такое злодейство решилась.
- На что  решилась?
- Отравить меня.
- Говорила же вам таблетки эти пить долго нельзя.
- Нет, это не от таблеток. Опоила ты меня чем-то.- Я ей говорю
- Знаете что, идите вы туда, куда Макар телят не гонял, вместе со своим сыночком. Супчик дохлебала, собрала чемодан и вернулась в комнатку при амбулатории. И так ясно вдруг открылось, что я мужа не люблю, что даже жутко стало. Ночью Федя явился
- Зачем ты – говорит - маму  неизвестно куда матом послала. - Я ему
– Вот именно, неизвестно куда. И вовсе не матом?  И тебе туда неплохо бы прогуляться. Ты знаешь, в чём она меня обвиняет?
- Лида, она старый человек мало ли что иной раз ляпнет.
- Пусть, что угодно делает, но жить так невозможно. И потом, какая она старая,  только пятьдесят пять стукнуло, а ей уже мерещится чёрте что. Ведь не старуха глубокая, чтобы из ума выжить.
- Не могу же я мать из дома выгнать.
- Я тебя и не прошу. Видишь, сама ушла.
- Я с ней поговорю. Пойдём домой. - И, правда, поговорил. После этого она успокоилась. А я поняла тогда главное. Стерпится, слюбится – это не про меня. Обдумала всё и решила в институт поступать, причем,  чем он дальше будет от дома, тем лучше. Иначе не вырваться из той бессмысленной жизни. Вот и вся моя история.
С этого дня Саня с Лидой стали жить вместе. Им было хорошо  вдвоём. Днём оба учились, тот, кто приходил раньше домой, готовил еду и обязательно писал на зеркале допотопного бабушкиного трюмо в прихожей фломастером коротенькое приветствие. Тому, кто являлся позже, было всегда приятно найти новую надпись, ничего кроме заботы не обозначающую, вроде – «Мне с тобой счастье», или «Я изнывал в тоске». Время шло быстро и незаметно. Наступила зима. Новый год встречали с Саниными родителями, в их квартире. Около двух ночи  пошли пешком домой. Была прекрасная новогодняя ночь, падал снег. Город не спал, в окнах горел свет. Люди вокруг веселились, и от этого ощущалась какая-то умиротворенность и покой. В квартале от их дома из арки дома внезапно выехала машина с незажженными фарами. Она неторопливо ехала  прямо на них. Водитель затормозил слишком поздно.  Машина пошла юзом и, как показалось Сане, с ускорением. Он попытался оттолкнуть Лиду в сторону, но сам получил удар и одновременно услышал  глухой стук. Машина проехала ещё приблизительно метр и остановилась. Саня увидел в сугробе лежащую в неестественной позе Лиду в раскрытой шубке, потом пьяную, красную рожу водителя, выскочившего из машины. Тот, видимо, находился в шоке и повторял скороговоркой беспрерывно
- Всё хорошо, всё хорошо.
Саня попытался встать, но ощутил боль в ноге. Не узнавая собственного голоса, он спросил у водителя,  указывая на Лиду
- Что с ней? - Но тот только твердил одно
- Всё хорошо, всё хорошо.  Стукнулись маленько. Всё хорошо.
Удивительно, что скорая подъехала сразу. Наверное, проезжала мимо. Сане наложили на ногу шину, положили на носилки,