неизвестности. Не дождавшись результатов обследования, поставила себе диагноз.
Рак.
Конец спокойной, счастливой жизни.
Конец жизни.
Коротким же оказалось ее «бабье лето»…
— Мефрау Дингеманс? – Из кабинета вышла женщина в белой брючной униформе и оглядела сидящих.
Вероника отозвалась не сразу. Дингеманс – фамилия бывшего мужа, звучала по-чужому.
Встрепенулась.
— Да.
— Добрый день. Пойдемте.
В ультразвуковой комнате было темно настолько, что вырисовывались лишь очертания большого, как шкаф, аппарата с экраном и кушетки рядом. Медсестра сказала лечь и оголить живот. Размазала желе, в точности как показывают в передачах про беременных, когда они приходят определить пол ребенка. Желе холодное и скользкое – прямо-таки змея на животе. Бр-р-р…
Медсестра ушла, явился врач в белом халате с коротким рукавом. В темноте разобрались лишь его общие характеристики: худощавое сложение, подчеркнуто прямая спина, короткая прическа. Представился, пожал руку лежачей Веронике и стал водить по ней трубкой на скрученном спиралью шнуре, такие шнуры раньше были у домашних телефонов. Сам уставился в экран. В том месте, где она чувствовала боль, задержался подольше. Наступил момент истины, и Вероника напряглась: сейчас услышит приговор, оправдательный или смертельный…
Приговор доктор не огласил. Убрал трубку, разрешил встать.
— Результаты осмотра отправлю вашему домашнему доктору, — сообщил он сухим голосом и пошел мыть руки. — Вы завтра зайдите к нему.
Больше ничего не сказал. Не утешил, не напугал. Вероника натягивала брюки и все ждала объяснений – ведь именно за тем пришла. Но, видимо, этот врач не был уполномочен разъяснять.
— Завтра не забудьте сходить к доктору, — еще раз, настоятельно, проговорил он и скрылся в соседнем кабинете, вроде испугался – как бы Вероника не начала задавать вопросы. А ему неохота отвечать, или некогда или… вообще его тут не было.
«Обязательно сходите к доктору» — звучало тревожно. Что-то он там увидел…
Пока шла по коридору, думала про всякое, больше про плохое, но как-то отвлеченно, не в прямом отношении к себе. Вышла на улицу, в глаза ударили лучи, такие яркие, что зажмурилась. Бодрость солнца заразительна – тревоги отступили и показались слишком далекими, не присутствующими в данный момент. Может, ничего страшного? Обойдется? Погода слишком хорошая, чтобы умирать. Какие ее годы! В пятьдесят четыре жизнь только начинается…
На следующий день с утра моросило. Вероника поехала к доктору Брайсу опять же на велосипеде. Водонепроницаемые куртку и брюки из мягкого пластика надевать не стала – не страшно, если немножко промокнет. Понадеялась, что тучи скоро разойдутся. Голландская погода до неприличия непостоянна: сейчас моросит, через десять минут вовсю сияет светило.
Попала удачно – в очереди томиться не пришлось, доктор пригласил к себе сразу, вроде только и ждал, когда Вероника прибудет. Обычно доброжелательно-улыбчивый, он выглядел озабоченно. Ни слова не говоря, посмотрел в компьютер на ее медицинскую карту и сказал:
— Сейчас позвоню в больницу, назначу время для обследования на МРТ.
МРТ?! Как обухом по голове. Обследование на томографе – серьезная процедура, дорогая для страховщика, из-за мелочей не назначают. Вероника видела по телевизору. Вокруг пациента суетится группа медиков: укладывают на кушетку, завозят в трубу и просвечивают до самых внутренностей. Целый ритуал — это не допотопным стетоскопом органы прослушать.
Почувствовала, как вытянулось собственное лицо. Не знала, что делать, что говорить. Начинать плакать или погодить?
Кажется, тучи сгущаются не только на улице…
Доктор продолжил объяснять, обтекаемо:
— Ультразвук ничего конкретного не показал, вернее – врач не рассмотрел, в чем дело. Насчет МРТ-обследования позвоню сам. Если вы будете этим заниматься, придется слишком долго ждать.
Значит, время поджимает, отметилось в уме Вероники — отдаленно, только как факт. Доктор взял трубку, набрал кнопками номер, сказал:
— Назначьте время для пациентки, срочный случай. – Помолчал, послушал. Наверное, там спросили, что за причина срочности. Сказал: — У нее процесс в животе размером пять сантиметров.
Тут Вероника побледнела. И онемела. Вообще замерла, изнутри и снаружи.
Все, это конец – даже не подумалось, а жестко ощутилось в сознании, которое моментально разграничилось на «до» и «после». Вся прежняя жизнь осталась за чертой «до» и потеряла всяческую целесообразность, а также смысл и значение, что по-голландски называется одним словом «релевантность». А «после» — это то, что сейчас и в будущем. Только есть ли у нее будущее?
Ответ должен дать томограф. Он придирчиво разглядывает внутренности, не обманывает, не ошибается, не дает расплывчатых ответов. Значит, от его показаний зависит Вероникина жизнь. Именно так, не меньше.
Доктор положил трубку.
— Сегодня после обеда вам позвонят из больницы, назначат дату обследования, — сказал. И добавил: — Если сегодня не позвонят, завтра сообщите мне.
Завтра была суббота. Если говорит позвонить ему в выходной, значит дело серьезное. Вероника кивнула – чисто автоматически и поняла, что разговор окончен. Так же автоматически пожала протянутую руку и растерянно посмотрела на доктора. Приветливой улыбки, с которой он провожал пациентов, не возникло. Лицо напряглось, во взгляде цепкость. И сострадание. Как к человеку обреченному. Приговоренному к… ну, понятно — к преждевременной гибели в расцвете.
Плохой знак. В груди Вероники полыхнуло холодом. Здешние люди не смотрят с сочувствием на других, если нет большого повода. Вероятно, доктор утаил от нее самое главное и самое страшное, чтобы не брать на себя неблагодарную роль вестника несчастья.
Во взгляде тревога за эмоциональное состояние пациентки. Как ни старался он говорить обтекаемо, она, конечно же, догадалась, о чем речь, и подумала о самом худшем.
Это предсказуемо — по правилам психологии. Услышав о процессе в пять сантиметров внутри себя, сникают даже самые жизнерадостные оптимисты. Рак – гарантированная смерть в большинстве случаев, все еще проблема номер один для современной медицины. Удастся ли пациентке переработать новость без стресса, паники или бешенства? Не упадет ли в обморок прямо здесь? Он должен быть готов поддержать ее — в прямом смысле…
Истерить или впадать в другое неуправлямое проявление эмоций Вероника не собиралась. Она вообще не была склонна бурно выражать свое состояние – по привычке хорошее и плохое переживать внутри себя. Вот и сейчас. Стало немножко неловко перед доктором, что причинила неудобство своей болезнью, заставила звонить, сострадать. Нашла силы улыбнуться, мол — не беспокойся, Брайс, ситуация под контролем.
Побежала на улицу – хватануть чистого воздуха и освежить голову, мутная она какая-то.
Утренняя морось превратилась в настоящий дождь, но его сырости Вероника не заметила. Она не заметила бы и другого – солнца или снега. Не до погоды. Вообще ни до чего, что происходит снаружи ее тела. А внутри – неразбериха. Одна мысль: там идет процесс, от которого она может умереть. Неизвестно когда, может завтра, может через месяц. Или через год. Но умрет точно.
Безвременно.
Несправедливо.
Не хочется.
Не верится.
Сына одного оставит на свете. Роман не допишет. Следующего лета не увидит…
Почему она?!
Слезы хлынули – сами по себе, без подготовки. Смешались с дождевыми каплями, затуманили видимость. Вероника остановилась, ожидая, когда в глазах прояснится. Оглянулась в нерешительности – забыла, что собиралась делать. Невдалеке стоял велосипед, она смотрела и не понимала, для чего он. В голове – пустота, полнейший мыслительный вакуум. Мозг на перепутье: надо что-то думать, планировать, заставлять тело двигаться…
А для чего? Если все это больше не имеет значения? Если она больше не принадлежит этому миру? Если она скоро умрет?
Стояла… долго? недолго? Неизвестно. Поплакала, выпустила первое, самое жгучее ощущение несправедливости. Вроде, на душе полегчало, а в теле тяжесть — за минуту оно набрало пятьдесят килограммов обид. Очнулась, кое-как постаралась встряхнуться. Сделала пару неуверенных шагов к велосипеду. Далее пошло машинально: открыла ключом замок цепи, прикрутила ее к сиденью, отогнула вверх поддерживающий штырь. Развернула велосипед и покатила, как в туманном тоннеле, не замечая ни людей, ни машин, ни домов, ни деревьев.
Обычно выходишь на улицу и становишься участником действа, в котором всё происходит по правилам, и все друг с другом незримо связаны. Вероника ощущала себя выпавшей из общей связи. Смотрела на окружающее как зритель, со стороны.
Туманный туннель вел ее не домой, а в другое измерение — за живую черту.
Доехав до дома, Вероника окончательно уверилась, что скоро умрет и решила как следует подготовиться: привести в порядок дела, рассказать сыну, что должен делать, когда ее не станет. Показала пароль от своего счета, как открывать, снимать деньги, а также управлять сберегательным аккаунтом. Показала, где лежит небольшая сумма наличных – для срочных или непредвиденных расходов. Объяснила, как платить за квартиру, производить другие ежемесячные отчисления.
Затратила минут пятнадцать. И это все ее земные обязанности?
Странно.
А что она хотела?
Когда жила, думала: смерть – настолько значительное событие, что не замеченным не пройдет. В реальности получилось иначе. Ее уход не станет событием мирового значения. И даже не местного, голландского. Только внутриквартирного. Живет на чужбине — ни друзей, ни семьи. Кто здесь поплачет о Веронике? Кроме сына, никто.
Она исчезнет быстро и навсегда. Даже могилы в память не останется – ее кремируют и пепел разбросают.
Печально.
Что-то еще хотела сделать…
А, да — на случай возможной госпитализации собрать сумку с вещами: пижаму, зубную щетку, тапочки, белье.
Еще пять минут затратила. Села отдохнуть, обдумать. Вот, собственно, и все дела: сына предупредила, сумку собрала. Никому в тягость не будет, отойдет в мир иной тихо-мирно…
Опять странно. Еще вчера ничто беды не предвещало, а сегодня все перевернулось с ног на голову. Без предпосылок — невыносимых болей, неудачной операции или затяжной болезни.
Почему сразу умирать?
Потому что в животе процесс в пять сантиметров.
Сколько это?
Раздвинула пальцы, посмотрела – приличный размер, не отмахнешься, мол мелочь, само рассосется.
Не заметила она, как нечто чужеродное внутри образовалось. Рак именно тем коварен, что развивается без симптомов. Лишь на последней стадии появляется боль, когда опухоль дает метастазы. Человек угасает за считанные
