непонятной вере.
- Этот поп только и делает, что сидит в своем храме, а ты ему часть урожая носи да дровы коли, а еще и мёд вози!
- Тише ты, Степан, пачуе нас дак и забьють на месцы. Тишей будь,- успокаивал дед Фома местного кузнеца, лет 30-40ка с широкими плечами, на которые еле налез тулуп.
- Я не понимаю этого, дед. Совсем не понимаю! Только и делаю, что раблю все для людей, а мне этого Бога в рожу тычут да говорят слушать библию и крест целовать. А я не хочу, зачем мне это?
- Терпи, сам ведаешь, что будет, если не послушаемся. Нужно не трогать этого Тихомира, он мне тоже не нравится, наглый шибко, но он и не баба, чтоб мне нравится,- дед широко улыбнулся, его седая бородка слегка трепыхалась от легкого смеха, кузнец лишь посмеялся.
Мать по пути домой лишь слегка задумалась: "Делать нечего, раз Князь сказал, то лучше сделать как кажа, только вышиванку закончу". Стоило только забрать малышей и устроится на своем любимом месте, как работа пошла быстро, а из-за пения матери малыши, будто околдованные, тихо играли друг с дружкой. Когда Мария взглянула в окно она ахнула:
- Ох-ти мать честная! Уже вечер почти,- она укутала детей в рубашки, а после в две пеленки и, накинув на себя сермягу, выбежала с хаты. Малыши с интересом смотрели на чистое темнеющее небо и улыбались кусающему морозу и появляющимся звёздам.
"Добра, что морозец не сильный, спасибо, Зюзя, но надо спешить, а то ночью ты злее".
Войдя в церквушку женщина тяжело вздохнула: "Успела". Через узкие окна внутрь проникало мало света, поэтому поп часто ставил свечки возле алтаря, чтоб в полутьме не опрокинуть чего. Минуя несколько рядов деревянных лав, Мария подошла к Тихомиру, в руках он держал берестяную табличку. Сам же поп стоял прямо у ванночки со святой водой, возле которой располагался столик для пеленания, а на нем лежала кучка крыжм. В нескольких шагах как справа, так и слева находились подсвечники, а сзади священника плакали иконы.
- А водичка свяцая теплая? Дитё у меня одно хвороватенькое, дай Бог, чтоб не заболел,- она слегка улыбнулась и перекрестилась, чтоб не вызвать гнева попа.
- Тепленькая, матушка, тепленькая.
Тихомир, в ответ на улыбку и крестное знамение, вытянул руки и получил в них Богомила, раздев его на маленьком столике и обернув в крыжму, трижды вывел на воде крест, и чем-то измазал младенца, а после три раза окунул малыша в воду, попутно что-то шепча себе под нос, духовник даже не заметил, как накинул крестик на тонкую шею, малыш смотрел с широко раскрытыми глазами и посасывал солоноватый деревянный подарок.
Поп обменял крещеного на Ратибора, провел те же самые движения, словно косец на поле, только лицо его слегка сморщилось из-за холодной кожи ребенка. Когда он стал окунать его, Мария не отводила глаз, чуть переживая. Раз - мальчик завопил. Два и три — на белоснежной коже ребенка появились черные, трупные пятна, но Тихомир этого не заметил, плачь настолько был невыносим, что он защурил глаза и полностью доверился отточенным движениям пальцев.
Женщина быстро выхватила второго и, со скоростью лисицы убегающей с курятника, запеленала обоих детей, попрощалась с батюшкой и вышла из церкви. Поп с облегчением вздохнул и перекрестил мать, а после добавил на табличке два новых имени.
- Ну тише, тише, все хорошо, сильно болит? Так и знала, что этому Христу доверять нельзя! - заметя, что малыш пытается убрать крестик она сорвала его и оставила под своим платком.
Черненький хохолок спал на лоб, а Ратибор, как только вышли с кладбища, начинал успокаиваться. Через несколько дней пятна исчезли, но непонимание и некоторый страх за судьбу малыша поселились в душе Марии. На груди найдёныша остался след от поповского подарка, похожий то ли на родимое пятно то ли на большой синяк.
"Ох, лишь бы к добру это было... Лишь бы к добру..."
Глава третья. Юшка.
Низенький дедуля замкнул белый клубок в свой синий ларчик и достал из-за пазухи веточку, с набухшими почками - а это значит время весне!
Солнце приятно ласкало уставшую от холода кожу, топило лёд на реке, пуская его в последний пляс, улыбалось едва проснувшемуся лесу и смотрело радостно на засидевшихся крестьян. Не зря люд праздновал масленицу, ведь Дажьбог их услышал и выпустил весну чуть пораньше. Снег быстро растаял, а трава сочно-зеленым цветом смотрела с ответной улыбкой на людей, любующихся ею. Ожил лес, то и дело слышно, как поют грачи и жаворонки, шумно стучат дятлы и где-то в роще бродит то кабан, то олень, а может и волк.
"Вот и пришла весна. Это уже их 15 весна, как же быстро они вымахали",- подумала Мария собираясь на поле.
- Мамко, ты скоро? - проговорил из сеней хаты каштановолосый парубок, так напоминавший ей мужа. - Мы вже хотим поле посмотреть.
- Идите-идите, а я опосля приду.
Женщина смотрела из окна на своих ребятишек. Широкоплечий Богомил, в рубахе и широких штанах, гордо шел вперед, волосы его закрывали лоб почти что полностью, а под носом чернели редкие волосы. Возле него также одетый шел Ратибор, даже на фоне общей бледности от зимы, в его кожу, казалось, въелся цвет снега, из-за чего мальчишка был похож на живой исхудавший труп. Черный чуб его был подвязан и свисал сбоку.
Мальчишки прошли немного по лесу и вышли на два поля, которые делила дорога. Сбоку от гостинца, возле Деда Фомы, столпились мужики, одетые наскоро, и бабы в белых платках, парубки влились в толпу ожидающих.
- Ну же, Дед, не тяни! Убери свою носогрейку и землю посмотри!
- Накуриси еще!
- Во-во! Хорош томить, Дед!
- Эх вы, малахольныя, да в таком деле спеху быть не должно.
Под общий гул старичок спустился к земле, зачерпнул горсть в сухую руку и сжал, чуть подождал, и, сделав тягу носогрейки, дед открыл кулак.
- Рассыпалась. Готова земелюшка наша.
- Готова говорит!
- Э-гей, братцы, по домам да за работу!
- Это верно ты говоришь!
Крестьянская куча уже стала редеть.
- Дедусь, а можно уже траву косить? - спросил Богомил проведя пальцем под носом. - Больно уж хочется руки занять чем-нибудь!
- Косить то можно, но пока попозже. Вы то соберите живел да на попас их. В поле посидите, коль не страшно будить.
- Это, Дед, мы запросто!
- А куда, коль уж вести, лучше их гнать? - спросил Ратибор разглядывая проснувшееся поле.
- А гоните на камень, там травушка-то раньше всего поспевает.
***
Зеленый луг радовал глаза мальчишек, где-то в траве стрекотал кузнечик, где-то ползали муравьи и другие разные жучки. Стадо коров разошлось по полю, но к лесу близко не подходило, колокольчики на шеях тихо звенели; ветер ласково трепал волосы и одежду, гладил своими невидимыми руками спины и бока животных, шелестел листвой. Оба парубка уселись на траву, наблюдая за стадом.
- Хутшее (быстрее) бы косить начать, уж засиделся я за зиму!
- Лучше пока посидеть, привыкнуть к теплу солнца и посмотреть на эту красу.
- А чего ж сидеть? В хате не насиделся? Глянь какой ты белый! Даж рубаха и то темнее тебя будет.
- А ты то больно темный!
- Тоже правда, да только глянь какой я сильный! Меня даже Степан к себе в ученики возьмет, а ты вот как кветачка(цветочек), тебя сломать как жука прихлопнуть!
- Ломай, но не сломаешь, я хоть и как кветка, да и не кветка, а ствол дубовый! Посильнее тебя буду.
- Ну так час проверить хто из нас покрепче будить!
Богомил встал и с улыбкой помог встать брату, договорились бить до юшки, чтоб рубахи не пачкать сильно. Первым начал Ратибор, обменялись парой ударов, а после свалились на землю и покатились вниз по склону. Коровы с интересом наблюдали за сражением. Асилок оказался сверху и крепко держал друга за руки, волосы обоих растрепались и слегка смочились пóтом.
Мимо их проходил пастух Егорушка, говорят, что он встретился с чертом и теперь совсем не говорит, ведя перед собою стадо из дюжины коров. Заметя драку, опытный пастух слегка испугался и хотел было пойти разнимать, но вдруг понял, что дело не серьезное и пошел дальше, а на его обросшем лице появилась улыбка, вспомнил себя.
- Сдавайся!
"Кветачка" резко ударил лбом, как козлик, и попал точно в нос - красная юшка брызнула на траву и Богомил лег рядом стирая кровь с лица ладонью.
- Ишь ты! Хорошо ударил, сразу побежала!
- Да ты тоже силы не жалел, бока все измял!
- А ты мне по груди как треснул, так и дыхать больно!
Оба рассмеялись, так и не выяснив кто из них сильнее. Порой, нужно парубкам хорошенько задать друг другу, чтобы дружба стала еще крепче.
Вечер наступил незаметно и быстро, как только солнце стало спускаться, мальчишки быстро согнали коров поближе к валуну, что был в центре поля; сами же развели костер из сухостоя. Мария передала сыновьям, через Софию - дочку кузнеца - пол ковриги и пару яиц, сама же девочка быстро направилась домой,- "Спать в поле страшно",- и быстро скрылась, не замечая за собой горячий взгляд Богомила.
- Ты больше к Степану хочешь из-за Софы.
- Да не в этом то дело... - мальчишка покраснел, заметя улыбку брата. - Ну и на нее полюбоваться, конечно, хочется, но и дело кузнечное мне нравится...- отломав себе хлеба он стал жевать мечтательно поглядывая на огонёк. Чтобы не обижать старшего, младший начал задавать вопросы, на которые, за частую, сам уже знал ответ.
- Вот мне интересно, как тут этот камень оказался? Ведь такой валун большой сам же не придет и не ляжет здесь.
- Дед говорил, что это голова волота старого, раньше даже твар было видно, а потом пришли попы и сделали простой камень залепив глаза грязью и отбив молотом нос.
- А раньше они и вправду были, эти волоты?
- Конечно были, как же тогда озера появляются? Это волот сильно ногой топнул - вот и озеро.
Слегка подкрепившись они улеглись на траву, наблюдая за чистым небом. Некоторые коровы также улеглись на землю, а другие продолжали лакомиться травой.
- Ты знаешь историю про колдуна Зорана?
- Не знаю.
- Это от него нам достались звезды...
Раньше на небе было четыре луны, на каждую сторону света, и каждый год они встречались возле огромного холма, который соединял явь и навь. Когда луны сходились на этом холме они давали яркий фиолетовый луч, который манил и завораживал людей, по сильнее баб-ворожих. Свет от лун, самый чистый и яркий, превращался в прекрасную девушку. Наряд её был лунно-белого цвета, а волосы ее переливались от сияния луча. Решил один колдун посетить этот холм во время встречи лун, чтобы поглотить свет и стать сильнейшим, да только стоило ему забраться на холм, как он услышал радостное пение, которое сразу заворожило, голос был такой же как у нашей матушки. Подошел он к столбу света и вновь влюбился, но уже не в голос, а в девушку, которая приветливо улыбалась ему: одноглазому и безносому уроду. Глаза ее были разноцветные левый белый-белый, а правый черный, как битум.
- Стань моею! - закричал колдун. - Ты так прекрасна! Я хочу, чтоб ты была лишь моей!
Девушка согласилась. Жили они вместе на холме, когда луны расходились колдун безумно тосковал по любимой, настолько сильно, что возненавидел луны, которые не могут сойтись на веки. И в один день, когда девушка вновь появилась и нежно обняла его кривую стать, он сковал ее.
- Отпусти же меня! - воспротивилась она.
- Ты только моя и я буду решать, когда лунам расходится!
Все четыре луны остались на том холме. Луч лишь слегка стал тусклее. Колдун все никак не мог нарадоваться своей идее. Вот
