его Кошка.
Кошка села на тумбе спиной к Вельзевулу. Она была похожа на белый сугроб – пушистая, мягкая…только сугроб не даст вам лапой, если вы его погладите, когда он этого не хочет.
–Пошли домой, делай то, что хочешь, – убеждал Вельзевул. – Я никогда больше так себя не поведу.
Кошка слегка склонила голову набок, мол, говори-говори…
–Ну! – у Вельзевула кончались слова. Он не был оратором, за что его постоянно подкалывали демоны вроде Асмодея или Азазеля, прославленные красноречием и умением затмевать людской рассудок сладкими словами.
Кошка молчала.
–Придётся, всё-таки, брать пуделя…– вздохнул Вельзевул. – Эх, ладно, бывай!
И Вельзевул повернулся, готовый идти назад. Этого Кошка снести не могла! Чтобы какой-то пудель… тьфу! Погань! Она раздражённо мяукнула, призывая Вельзевула вернуться. Тот ждал и повернулся с готовностью, осторожно взял её на руки. Кошка, впрочем, не удержалась от мелкой мести и всё-таки цапнула его пару раз, но так. Слегка, чтобы помнил, как он перед нею виноват.
Но Вельзевул даже не вздрогнул – руки были в тепле и в мягкости его единственного любимого существа.
***
С Кошкой в руках Вельзевул шёл к своим покоям, когда на его пути вырос, как из ниоткуда Азазель.
–Куда идёшь? – спросил Азазель таким тоном, от которого у Вельзевула всё внутри сжалось. Ничего хорошего такой тон не сулил, это ясно.
–К себе, – осторожно ответил Вельзевул.
–А эту…куда? – Азазель кивнул на Кошку, та напряглась – она не любила, когда её называли «этой» при ней же. В конце концов, это свинство! Она же Кошка. Кошка и есть.
–К себе, – повторил Вельзевул и крепче сжал Кошку в руках, любимица напряглась, он это чувствовал и спешил её успокоить.
–Не положено, – мрачно отозвался Азазель и объяснил: – пока тебя не было, пудели Мефистофеля взбесились. Один прогрыз какое-то там пальто у Самого…
Азазель демонстративно указал пальцем вниз, подразумевая Люцифера. Азазель и Люцифер, когда были ещё ангелами, были друзьями. Наверное, по этой причине Люцифер и не отстранял сейчас Азазеля от себя – ему нравилось видеть своё величие, которое казалось ещё больше рядом с другом, с которым он когда-то был равен в силе.
–Пальто…– не понял Вельзевул и осёкся.
–Ага. Передали. Оттуда, – Азазель ткнул пальцем в потолок, – а эти пудели…короче, сейчас у нас пока такая политика. При дворе никаких животных. На конюшнях, пожалуйста. В заповедниках тоже. Но никаких!
Вельзевул почувствовал, что должен заступиться за свою Кошку. Она принадлежала ему и он должен был спасти её, не предавать её доверия и не возвращать в глубины преисподней, в которых вряд ли был санаторий…
–Моя Кошка очень…
–Всех животных, – категорично возразил Азазель, не желая даже слушать блеянье Вельзевула. А дальнейшее от Вельзевула уже и не зависело. Он помнил, как вдруг легко-легко стало рукам, как бессильно они сжались, пытаясь поймать исчезнувший вес пушистого белого облака, но хватанули лишь пустоту.
–Мне жаль, – сказал Азазель, когда стих отчаянный, похожий на слезу, мяв белой Кошки, исчезнувшей в руках вурдалаков-стражников.
–Нет, потому что ты никогда ни к кому не был привязан, – Вельзевул обычно не дерзил Азазелю, боялся, но здесь посмел. Страх куда-то ушёл прочь, стал маленьким и незначительным. Зачем бояться, если только что с Вельзевулом сделали что-то страшное? Он думал, что потеряв небо, голос бога, крылья и нежный цвет лица он потерял всё, что имел. Ан нет.
Эта Кошка была его теплом. Он сам не знал до нее, как ему хочется вернуться к любви и заботе.
Но кончено. Всё снова кончено.
–Ты лжёшь! – Вельзевул стиснул руки в кулаки. Он был весь в её шерсти, а её самой уже не было.
–Ага, – согласился Азазель равнодушно. – Это моя работа и моё мастерство. Ну бывай. Отчёт не забудь – Люцифер уже спрашивал.
И Азазель – равнодушный и обыденный пошёл по коридору, оставляя Вельзевула наедине со своим горем. Вельзевул посмотрел ему вслед, затем в потолок, и, наконец себе под ноги, и обращаясь сразу ко всем, а заодно и к самому себе, прошипел:
–Ненавижу!
***
Пушистость белой кошки угадывалась смутно. Шерсть её загрязнилась таявшим снегом и какой-то пылью, свалялась. Она сама похудела. И ничем не отличалась теперь от других кошек.. даже пропитание ей теперь было необходимо точно такое же, как и им. Никто её не вычесывал, никто не шёл за нею по мирам, она обратилась в одну из уличных кошек, глядя на которых вы не подумаете ничего, кроме чего-то сочувствующего или яростного о беспечных хозяевах, что не умеют справляться с ответственностью за братьев наших меньших.
Только глаза могли бы выдать её, но… ярко-зелёный цвет смылся слезами, а кто-то ещё утверждал, что кошки, мол, не плачут. Яркость же, горделивость – всё в ней исчезло. и она сама думала о том, что скоро исчезнет, и ждала этого мига как облегчения своего нескончаемого наказания, за преступление, которого она, если честно, уже даже не помнила.
Одно лишь её утешало – ветер стихал. Не рвал так безжалостно, как в прошлый раз, когда она, о, глупая, выбежала сама в этот мир, который оказался таким неприветливым.
