Волонтер

после очередного разбирательства.
– Где он там застрял?
– Много говоришь. Шлем надень, – приказал Болт разведчику. Все собирались в исходной точке, некоторые забирались к начальству, чтобы, сняв шлем, спросить, какого черта они здесь делают. Так заканчивалось каждое второе задание.
– Вот спорим, что он там засел, – сказал другой.
– Ага, он по карте мертв. Опять шлем и костюм бросил.
– Шухер сам за себя ответит. Таракан-то где? – Болт надел шлем, сверился и снял.
– Да где-то там ползает. Без шлема, его система не видит, но костюм передает, что живой.
– Ясно. Ждать не будем. Первая группа уходит, вторая и третья с интервалом в десять минут, разбег пятнадцать градусов, – скомандовал Болт.
– Базара нет, все знаем, – пожилой разведчик подошел вплотную к Болту. Он был ниже его и меньше, но бороться со старой гвардией никто не хотел, можно было получить. – Шухер прав. Это что за подстава?
– Я не знаю?! – разозлился Болт. – Труби отход.
Пыль и копоть немного осели, и показалось яркое солнце. День был ясный, уже по-летнему теплый и солнечный. В такие дни природа радуется, заражая и человека жизнью, желанием жить и делать что-то хорошее, но здесь природа давно умерла – ее убил человек, может, и навсегда. В солнечном свете блеснули стекла бинокля на десятом этаже полуразрушенного дома. Дрон полетел туда, не спеша, оставляя ракеты в спящем состоянии. Этот дом находился в двух кварталах от улицы, на которой шел бой, и оттуда было отлично видно все. Раньше, когда не было войны, обзору мешали другие дома, которые были и выше и гораздо больше этого чудом сохранившегося дома. Домов больше не было, а гордая развалина возвышалась над бетонной пустыней.
Шухер смотрел, как ловушка стояла возле нагромождения бетона. Он видел, как до этого туда что-то бросала другая машина. И вот пришла новая и ждет. Он не сразу заметил, как возле него повис дрон. Робот просто смотрел на человека и ничего не делал.
– Будешь стрелять? – спросил Шухер, улыбнувшись роботу. Если бы у робота была голова, то он бы точно помотал ею. Дрон сделал качающееся движение и улетел. – Ну, спасибо, друг.
Шухер задумался, мысль о том, что правила изменились бродила среди разведчиков. А он думал иначе, что ничего, на самом деле, не поменялось, а это они стали лучше видеть, начали прозревать. Вернувшись к наблюдению, он увидел, как из узкой щели бетонного холма вылазили дети. У каждого был индивидуальный кислородный баллон, он был сделан в виде плоского рюкзака, маска полностью закрывала голову, как в допотопных противогазах. Изделие было старое, к ним поступали новее и легче, но и запаса кислорода в них было меньше.
Шесть детей выстроились в шеренгу, впереди был самый высокий мальчик или девочка, из-за маски и худобы понять это было невозможно. Дети, прижимаясь к обломкам домов, побежали вглубь квартала, к роботам. За ними следовала ловушка, будто бы присматривала. И скрылись, вместе с роботами. Насколько мог видеть Шухер, никого в квартале не осталось.
Он надел костюм и шлем пропинговал Таракана. Слава отозвался не сразу, его точка была довольно далеко, почти в самом логове роботов. Эфир молчал, обсудят на базе, а пока каждый сам должен выбрать маршрут и вернуться на базу. Перебегая из одного квартала в другой, Шухер прикидывал, сколько статей устава он сегодня нарушил. Могут и в рядовые опять разжаловать, а что они еще могут?

5
Дрон завис в четырех метрах над землей. Если не смотреть на жужжащие лопасти, то можно было бы подумать, что робот отключился. Где-то не очень далеко, всего в пяти минутах лета, гремели взрывы, стреляли пулеметные станции, выбивая последние куски из бетонных обломков. Обыкновенная жизнь города, от которой устали даже машины, не знающие ни жалости, ни усталости, техника была призвана служить людям, но здесь она была призвана убивать. Никто не знал, что творится в мозгах робота, много раз пытались взломать коды, и ничего не выходило. Разбитых полуживых дронов подбирали, тащили на базу, чтобы потом, по секретному тракту, передать в Центр, где находилась лаборатория. Новичкам рассказывали, что взламывая мозги роботов, инженеры получали новые коды шифрования, и еще детский ум молодого разведчика, получившего первую нашивку на гимнастерку, верил в эту небылицу.
Молодым разведчикам и волонтерам вбивали в голову множество мифов, и большинство верило, только единицы сопоставляли, обдумывали, уже узнав, что такое реальный бой, что такое проваленное убийственное задание, цель которого не была ясна никому, и что такое смерть. Со смертью дела обстояли неплохо, отлажено: с раннего детства смерть была неизменным спутником в жизни ребенка. Сначала она была незаметная, когда люди просто пропадали, и о них никто особо не горевал, по крайней мере при других. С раннего детства ребенка впрямую и косвенно учили молчать, превращая все в игру по поиску шпионов, и очень часто игра не заканчивалась и во взрослом состоянии. Пропадали сомнительные элементы, доносы отправлялись анонимно через специальную подпрограмму образовательного портала в библиотеке. И редко кто понимал, что ничего анонимного после авторизации быть не может, и об этом не думали, может, не хотели, а, скорее всего, не умели.
Смерть настигала в детсаду и в школе, когда начиналась эпидемия. Раз в два-три года возвращалась холера или норовирус со своим другом ротавирусом. В первую очередь погибали дети, ослабленные нехваткой питания и свежего воздуха. Как ни старались медработники убедить и воспитателей-учителей, и родителей в том, что детям нужны воздух, солнце и чистая вода, всеобщий страх нападения, не снимаемый режим «Крепость», действующий с самого начала войны, тонны листов электронных уставов, регламентов и правил вводили мозг человека в кататоническое состояние, когда любое изменение, любое мнение, просто слово, воспринимались как угроза. Угроза каралась жестоко, люди выпускали на свободу свирепого и слепого от ярости зверя. Это состояние подпитывалось каждый день во время часа политинформации и новостей с фронта.
Разведчики и волонтеры, из тех, кто остался в живых после пяти лет службы, делились на две неравные группы: большая – беспрекословно верила и защищала, малая часть не верила и молчала. Из этой малой части никто не верил, что ключи шифрования связи можно было вытащить из мозгов пойманного робота, а даже если и так, то роботов надо было ловить каждый день, а ключи они получали уже с утра. Должен был быть склад дронов и малых беспилотников, но в демонстрационных и обучающих залах были одни и те же образцы, покрытые десятилетней пылью. В городе летали новые модели, но их почему-то не было. Не так-то просто было поймать дрона за хвост, а новые были гораздо хитрее и заранее угадывали любую военную ловушку, редко отличавшуюся новизной или, хотя бы в малой части, смелостью и элегантностью. Роботы были умные и просто скрывались из поля зрения, шлем их тоже не видел, а робот спокойно следил за всем из надежного укрытия, в какой-нибудь бетонной куче. Роботы учились у людей, играя с ними в кошки-мышки или прятки, любимая игра дронов.
Задние камеры дрона поймали скрытое движение в развалинах жилого дома. Там сохранился нетронутым подвал, куда ловушки привозили матовые стальные контейнеры и десятилитровые бидоны с тугими герметичными крышками. За всем следил дрон, вызывая ловушку тогда, когда следовало забрать пустую тару. Разведчики и волонтеры не совались в этот район, зная, что здесь большое скопление патрульных машин, ловушек и дронов. В шутку это поле 58 называли «птичьим базаром», за скопление дронов. Не раз было предложение ударить по ним имеющимися ПЗРК и гранатометами, попадешь в любом случае, и урон будет существенным, но командование запрещало, не видя в этом тактической цели. Опытные разведчики шепотом шутили, что они тоже не видят ни в одном задании никакой тактической цели.
Дрон подлетел к узкому лазу, ведущему в подвал, и застыл в метре над землей. Из лаза выглянула бледная голова девочки четырнадцати лет, дрон опознал ее по картотеке: «Катя Симонова, 14 лет, сирота. Вольная». Конечно, картотека была зашифрована понятным только машинам языком, реестр никто и не пытался вскрывать, не видя в нем смысла.
Девочка улыбнулась и помахала роботу. Она скрылась, и через пару минут вылезла с большим рюкзаком. Баллон с кислородом висел спереди и  напоминал бронежилет, маска аккуратно пристегнута к поясу, комбинезон чистый, потертый и чиненный, в больших серых заплатках, высокие ботинки в темной цементной крошке. Девочка была коротко стриженная, смахивала на худого мальчика, выдавали красивые зелено-голубые глаза с хитрым азиатским прищуром, красивые уши, аккуратный нос и улыбка. Тонкие бледно-розовые губы выдавали ее сразу, можно было и не смотреть на красивое худое лицо, носившее тень взрослой усталости и скорби. Девочка старалась больше улыбаться, но могла быть и очень строгой, а жестокости ее научили взрослые.
Из лаза с трудом выбирались дети. Она помогла первым, двум мальчикам десяти и одиннадцати лет, робот отметил их в реестре, приветственно помигав прожектором. Мальчишки боялись дрона, но старались не подавать вида перед Катей. Они помогли выбраться трем малышам шести и пяти лет, две девочки одногодки и мальчик пяти лет. На всех была потертая заношенная одежда, в основном куртки и полукомбинезоны, подогнутые и ссуженные под малышей. Одежда была явно с чужого плеча, и дети путались в ней, падали, и их подхватывали старшие мальчишки. Каждый ребенок нес за спиной рюкзак с кислородом, маска надежно закреплена на поясном ремне. Катя осмотрела всех, поправила на малышах ремни, немного подтянула, чтобы ничего не болталось.
– Попрыгаем, – сказала Катя, и первая стала прыгать на месте. Дети запрыгали за ней. – Коля, подтяни лямки.
Мальчик десяти лет с лицом полным веснушек, без споров подтянул лямки на рюкзаке и баллоне с кислородом. Ему, как и Зауру, не нравилось, что ими руководит девчонка, пускай она и старше и сумела спасти их, когда детей накрыл патруль военных. Никто не спрашивал, почему в них стреляют взрослые, дети с рождения умели не задавать глупых вопросов.
– Мы его боимся, – прошептали малыши, сбившись в кучу и пугливо, но с любопытством, смотря на робота.
– Не бойтесь, он хороший. Роботы добрые, – ответила Катя и в подтверждении своих слов подошла к дрону и протянула руку к его манипулятору. Дрон с незаметным усилием пожал ей руку.
– Ух-ты! Круть! – в восхищении выдохнули мальчишки, испугавшиеся в первый момент за Катю.
– Подойдите, он не кусается.
Мальчишки смело подошли, но по бледным лицам было видно, что они очень боятся. Робот похлопал по-дружески их по плечу и слабо мигнул прожектором, чтобы не ослепить. Первым протянул руку Заур, и робот пожал. Коля спешно протянул свою руку, исчерченную белыми шрамами. Все пальцы и ладони были изрезаны, давно, мальчик уже и не помнил этого. Малыши засмеялись, но подойти к роботу не решились. Дрон выполнил два несложных кульбита, и дети засмеялись громче, прогоняя от себя тяжелый страх.
– Нам пора, а то засветло не успеем, – Катя топнула левой ногой, и дети встали за ней в шеренгу.
Дрон полетел вперед и вскоре скрылся в глубине развалин,