1.
- Видишь, Антоша, как я тебя уважаю, вон от того, нашего столика там в углу, конечно, помнишь, сюда, к двери подошёл, открыл. Как дела, дорогой?
- Да всё...
- Ты не думай, не для проформы спрашиваю...
- Да я...
- И не для красного словца...
- Я...
- Вижу, вижу, что это ты, Антоша. Что застыл, растерялся, зря. Здесь много кто помнит тебя до сих пор. Хочешь узнать, кто?
- Ну...
- Не скромничай, не стоит. Давай без церемоний, как в юности, да? Чего молчишь? Язык проглотил?
- Да ты мне не даёшь рта раскрыть, Егор! Болтаешь без остановки.
- Я? Болтаю? Антоша, ты чегой-то путаешь! Скромняга ты наш! Дай-ка я тебя обниму!
- Не стоит. Что подумают...
- Люди? Плюнуть и растереть!
- Егор, не так сильно, кости сломаешь!
- Тебя сломаешь, как же, семь потов сойдёт. Ну, не стой, Антон, как Рамзес шышнадцатый, иди к столику. Не то люди и в самом деле подумают черт те что!
- Это ты, Егор, мнешь воздух.
- А ты что, тестикулы? Чего покраснел, как красна девица? Румянец по щекам растекся.
- Наш столик, Егор?
- Наш, если перевернуть, на обратной стороне столешницы увидим свои имена. Давай, посмотрим!
- Погоди, черт бесстрашный, ещё наряд вызовут.
- Антоша, ты как был боязливым...
- Осторожным.
- Так им и остался. Ладно, мы пока столько не выпили, чтобы мебель разбрасывать. Помнишь, как тогда, после дипломы обмывали?
- Забудешь такое!
- Хорошо, отменно даже, покуролесили.
- А где утром проснулись? А, Егор?
- В отделении милиции. Тогда была ещё милиция. Участковый наш, дядя Веня, всегда поучал, мол, ребятки, ведите себя скромно.
- Как он сейчас, жив, поди?
- Нет, Антоша, на миллениум погиб, месяц до пенсии оставался.
- Не знал. При каких обстоятельствах случилось?
- Брали банду, их тогда развелось, что мух на котлетах. Подробности не уточнял, бандиты захватили заложников, он сам вызвался быть переговорщиком. Шло поначалу вроде всё ништяк. Потом то ли планы поменялись, черт знает, короче, дядя Веня собой закрыл ребёнка и бандюк в спину ему полрожка выпустил. Не хочу дальше говорить, на душе муторно.
- Егор, давай выпьем?
- Это можно, друг. Помянем молодость и тех, кого с нами нет.
- И уже не будет. По полной, Егорша?
- Спрашиваешь, Антоша!
- А хорошо-то как пошла! Будто нектар из садов Семирамиды!
- Гляди-ка, Антоша, ты будто там был…
- Ага, меды да пиво пил, как там у классика дальше-то?
- Вот так, Антон: по усам текло да в рот не попало.
- Верно подмечено, Егорша, всё мимо пролилось. Повторим, коль уже начали?
- Антоша, надо что-нить заказать. На пустой желудок развезёт-размажет, как курицу под катком.
- Не переживай, Егорша, для того и есть на белом свете старый друг, чтобы думать на два хода вперёд.
- Свистун, как в молодости, вот за что тебя всегда любил.
- Не-а, Егорша, свистеть перестал попусту, теперь, ежели что, только, по существу. Скоси взор налево, видишь, аппетитная официанточка в белом передничке, смугленькая такая…
- Глазки немного косые.
- Не присматривался. Вот она-то сейчас и устроит нам за нашим столом пиршество бывалое и небывалое.
- Антоша, если ты так широко распоряжаешься, то помнить должен нашу любимую песню.
- «Старое кафе»?
- Ага!
- Кальянов исполнял… до слёз пробирало…
- Ну, так…
- Голосище басовое, с хрипотцой. Поёт, ажно душу выворачивает.
- А у меня всегда мурашки по спине скребли.
- Егор-Егор, что ты вот за человек! Тебе о высоком, о чистом, наглядном, чтобы на примере учился. А ты – мурашки. У тебя всегда так, как в анекдоте: то мурашки, мандавошки.
- Не я один славился умением цеплять на крючок рыбку сухую, Антошенька. Слушая, где бродит наша косоглазая примадонна? Пора по второй дерябнуть, а на столе окромя скатёрки да приборов ничего нет больше.
- Главное, есть водка, Егор! Остальное второстепенно.
- Антоша, ты вот только про блины не вспоминай…
- Которыми, вместо салфеток морду лица вытирали, сильно принявши на грудь?
- Ну, да. Всё кафе над нами потешалось. Но ничего, ты, Антоша, вышел из трудного положения достойно. Помнишь, как?
- Напомни, запамятовал, что-то.
- Скромник, ты, как погляжу.
- Егор, в самом деле, забыл. Лет то почитай сколь прошло.
- Предложил устроить соревнование, кто быстрее съест настоящие салфетки…
- Льняные, да? Накрахмаленные и наглаженные?
- Ох, хитрец, помнишь, ведь!
- Припоминаются отдельности и частности.
- Так вот, Антоша, хорошо, что есть на свете верный друг Винни Пух и он же Санчо Панса в одном лице. Это я про себя.
- Сам себя не нахваливай, Егор.
- Никто меня не любит так как я. Антош, итак, я перед поеданием салфеток предложил выпить. Но как?!
- Пальцем, Егор, в лицо не тычь! Пили много, по-разному. Всего упомнишь ли…
- Я попросил принести из кухни самую большую кастрюлю. Оказалась на пятьдесят литров. Вылить всё спиртное, имеющее в баре и на складе…
- Припоминаю, Егор… Водку, пиво…
- Антоша, вино и коньяк, ликёры и виски…
- Вот где была веселуха! Ты, Егор, стоял на разливе. Черпачком так вежливо и аккуратно каждому плескал полный стакан. Редко кто устоял на ногах после третьей атакующей на мозги дозы.
- Антон, а помнишь, тебе одна тёлка понравилась. Всё кобенилась, мол, ты такой да сякой, жеманничала, плечиками крутила, носиком вертела. А?
- Имени не помню её… какое-то чудное… Изабелла, что ли…
- Вино было «Изабелла», а её подруги называли Стефани. Ты её то сяк, то так, пойдём потанцуем, познакомимся поближе. Смотришь, найдутся точки соприкосновения.
- Чем окончилось-то?
- Как в анекдоте: не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки.
- Так-так-так, Егор…
- Что – так-так… Да, получилось – так-так.
- Ну-ка, давай дальше, прям заинтересовало!
- Жизнь, она мудрее всех нас вместе взятых. И один из её законов гласит: это трезвым перебираешь, ту хочу, ту не хочу, а стоит выпить – что Баба Яга, что Василиса прекрасная, все на дно лицо. Милые, добрые, отзывчивые. Вот так, Антоша.
- Читал где-то: сели за стол красны девицы и добры молодцы. Отведали медов крепких и стали девы добрыми, а молодцы – красными. Егор, чем кончилось?
- В самом деле не помнишь или притворяешься?
- Ты меня не интригуй, Егор. Выкладывай, не то…
- Не то – что… неужто уйдёшь?!
- Обижусь.
- Да ладно, ты, Антон-всемогущий, обидишься, как мелюзга амёба-шмамёба и инфузория-туфелька? В жизни не поверю!
- Егор!
- Не дави. Не люблю прессинга, Антон.
- Егорушка, прошу тебя ласкательно и вежливательно!
- Ладно, уболтал, чёрт языкастый! Окончилось всё мужским туалетом.
- Я, что, до таких чёртиков напился, что в туалете… того…
- Того, не напился. Того – произошло в туалете. В мужском, напоминаю. Так как в женском все места были уже любвеобильными парочками заняты. Да и в мужском одна кабинка всего была свободна. Там-то ты и пощекотал гланды и проверил на прочность замок этой Стефани.
- Да не может быть!
- Не восклицай так поражённо! Всё прошло шикарно. Поломалась она для приличия, насколько выпитое позволяло, затем начала вытворять с тобой такие фокусы…
- Я делился с кем-то?
- Не ты, она через неделю моей Клавке рассказала… Короче, она и гланды любительница была пощекотать, и задним ходом проводить эвакуацию.
- Вот не знал, Егор.
- На самом деле она никакая ни Стефани оказалась, Саша, Александра. Сейчас её не узнать.
- Так изменилась?
- Не, Антон, высоко поднялась. В администрации заседает. Папаня туда устроил секритуткой, она замуж за папика солидного выскочила…
- Ну, с её-то способностями, Егор, ещё не туда выскакивают.
- Он оказался ба-альшим шалунишкой с ранимым сердцем. Наша Стефани-Саша своими возможностями спровадила старичка на тот свет, но перед этим он устроил её на хорошенькое выгодное местечко. Она возьми да окажись той ещё дамой, с хваткой сильнее, чем у некоторых мужиков. По головам-головушкам шла, судьбы ломала, пока не оказалась наверху. Теперь поживает и добра наживает.
- Зачем она его жуёт? Егор?
- Кого в смысле жуёт?
- Добрана, Егор. Кого же ещё! Сам сказал: добрана живает. Жуёт, то есть.
- А, вот ты о чём, Антон, ну да, в какой-то мере она всех жуёт-пережёвывает. Да где она наша раскосая управительница?
- Посмотри, Егор, как она идёт! Плывёт, как царевна Лебедь!
- Вижу, не ослеп.
- Боюсь, Егор, ослепнешь от красоты такой неописанной.
- Неписаной красоты, Антон.
- Вечно ты придираешься.
- Вечно ты слова путаешь.
- Хорош пикироваться. А то как мы перед девушкой выглядеть будем? Как два старых пса, решившие вспомнить былые обиды и разобраться беззубыми ртами…
- Пастями, Антон!
- Я ему о Фоме, он об Ерёме! Егор, да остынь и не кипятись без лишнего повода. Стоп-стоп-стоп! Не тяни ручки к подносу!
- Антон, хочу помочь девушке.
- Егор, после твоих благих намерений ей одна дорога на улицу.
- Почему?
- Не отбирай работу у человека. Это её прямые обязанности, прописанные в договоре, что ей делать, как и когда.
- А я что же?!
- Не понимаю твоего возмущения. Ты у неё работу отбираешь. Пусть уж девушка …
- Имя у неё красивое – Олеандра! Правда?
- Это её сценический псевдоним. Как пить дать.
- Не понял, причём тут сцена? Мы не в театре!
- Да какая разница, где мы, в партере или в ресторанном зале. Девушка исполняет роль. В данном случае – она официант. Смотри на скорость, Егор, как быстро работает. Просто загляденье!
- Помнится, Шопенгауэр говорил, что бесконечно долго можно смотреть на костёр, на звездное небо и текущую воду. Согласись, Антон, есть в этом простая немецкая правда.
2.
- Вся правда скрыта в мелочах, как в них кроется дьявол, Егор. Если говорить о немецком философе, то я сейчас найду в телефоне, как звучит настоящая истину из уст…
-Звучала, тогда уж.
- Не, это самое, как его, Егор, не сбивай с панталыка. О! уже нашёл! Слушай…
- Да угомонись, Антон, и так сойдёт, как в народе говорят. Что сказано, то сказано.
- Не-а, Егор, истинную мысль нужно читать и слушать в точном соответствии, как изложил её на бумаге автор. Слушай, кому говорю!
- Ты не кричи, Антон! Вызовут, не дай бог, охрану.
- Повода не дадим. Или дадим? Если не выслушаешь…
- Слушаю.
- Внематочно?
- И внимательно – тоже.
- Так вот, как на самом деле звучат искажённые слова Канта.
- Погоди, почему Кант?
- Потому что – Кант!
- Антон, я запомнил, как наша классная в десятом классе цитировала именно Шопенгауэра!
- Я не отвечаю за события, прошедшие много лет назад и не ручаюсь за истину слов нашей классной, но автор этих замечательных слов Кант! Это я тебе говорю, Антон! Твой лепший друг! Или ты мне не веришь?
- Верю, как же, как самому себе. Только тише, ради бога!
- Не вспоминай имени моего всуе! Егор, ты понял – всуе!
- Ты меня просто забросал цитатами, Антон. Читай своего Канта-Шопенгауэра и выпьем.
- Кх-ммм… Так вот, прямо как говорится из печи: Две вещи наполняют душу всегда новым и всё более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, - это звёздное небо надо мной и моральный
|