здоровы, мама, Виктор – тоже, денег с натяжкой, но хватает… Ну, что еще тебе нужно? «Так не надо печалиться...» как поётся в другой популярной песенке».
Но с середины восьмидесятых годов в стране стали происходить перемены, которые затронули и положение мужа.
1987-93.
«Теперь Борис член СОИ - совета общественных инициатив города. Собираются они в выставочном зале и разговоры ведут об экологии, - о другом не позволяют соглядатаи нашей «руководящей и направляющей», - но под праздник революции семнадцатого года обсуждали: с какими лозунгами идти на демонстрацию? И решили: «За чистый воздух и чистую совесть!», «Нет строительству фосфористого завода», «Отстоим здоровье наших детей!».
...Седьмого было холодно, по тротуару вьюжил снежок, и я с детьми на площадь не пошли, а Борис ходил и рассказывал:
- Вначале нас было немного, но по дороге присоединялись люди, - и светился от радости: – Ведь наши лозунги на фоне привычных выполним!.. перевыполним!.. достойно встретим!.. сразу бросались в глаза. Да еще впереди шла девочка с куклой в противогазе, так что смотрели на нас, разинув рты, и когда подходили к трибунам, в колонне было уже человек семьсот, - радостно улыбается: - Потом, когда прошли по площади и вышли к дамбе, то подошел какой-то мужик и сказал: «Молодцы! Молодцы, что не побоялись»! Теперь в городе разговоров о колонне «зелёных»!
А в коммунистическом «Рабочем» большинство сотрудников осуждают Бориса, и секретарь райкома партии Дордиева кому-то бросила:
- Надеюсь, вы не запачкались участием в колонне «зеленых»?
Вот так... Даже «зеленым» нельзя быть в нашем соцлагере… красном от крови.
... Ходил мой воитель в воскресенье на митинг партийцев, - решили те «сомкнуть ряды и сплоченной колонной ударить» по хлипким демократам.
- Ну и как? – спросила.
- Около двух тысяч собралось. Орали, доказывали своё, нападали на нас! Мы же лозунги свои принесли, так некоторые партийные бабы бросались на них, чтобы вырвать, - засмеялся. – Хотел и я выступить, чтобы перевоспитать их немного, но куда там! Слова не дали сказать, как, впрочем, и другим СОИвцам*.
... Был у нас в гостях Валерий Степанович Артюхов, главный редактор «Новых известий», созданных как альтернатива партийному «Рабочему». В «застойные времена» работал он в Обкоме партии и словно хвалился: «Грызся я со всеми первыми секретарями! И с Построченковым, и с Сизенковым, и с Погожиным.» Наверное, так и было, ибо публикации свои против коммунистов пишет «со знанием материала» и в статье «Наш пострел везде поспел» разбирал парт аппарат по косточкам зло и ехидно. За бутылкой водки мечтали с Борисом о том, какой станет их газета, какие книги при ней будут издавать, а потом он пел под гитару. Голос-то у Валерия Степановича хороший, но до чего громкий!»
Тогда я радовалась: ну, наконец-то мой муж получил возможность писать то, что думает, - Ведь Перестройка, гласность! - да и работу постоянную обрёл. Но уже примерно через год стал бросать недовольные реплики в адрес главного редактора, сотрудников, и в общем-то был прав: Артюхов, сломленный в годы социализма идеологией партии и привыкший к подчинению, так и не смог, да и не хотел делать каких-то решительных шагов, чтобы делать газету «Новые известия» самостоятельным печатным органом, и сотрудники – тоже. И постепенно газете превращалась в серую, лишенную каких-либо аналитических статей газетёнку, а со временем перешла в руки журналиста, который полностью подчинился губернатору-коммунисту Родкину, - в нашей области он ещё долго оставался у власти - и муж даже трижды судился с ним из-за своих статей.
«Борис снова вечером пришел домой хмурый и теперь молча ужинает. Сижу напротив и тоже молчу, - пусть сам расскажет.
- Сегодня Артюхов с Теребовым, - наконец слышу, - уехали куда-то пить, а меня не пригласили...
- Ну и чего ты переживаешь-то?
- Да я не переживаю, но все же... - замолкает, жует, опустив глаза.
Становится его жалко. Чем утешить? Мягко, очень мягко говорю:
- Борис, ты не для таких компаний. Ты не светской болтовни человек. С тобой всегда напряженно, ответственно, - стараюсь польстить, и он вместе с яичницей пока проглатывает это. Тогда крадусь дальше: - Отдыхать с тобой в одной компании опасно, вот-вот переведешь всех на серьезные разговоры, поэтому люди и сторонятся тебя, - завариваю чай. - Я сама такая. Но разница между нами в том, что я - кошка, гуляющая сама по себе, а ты вечно стремишься сбить вокруг себя коллективчик, не веря, что это невозможно. Ну, нет таких людей, которых можно было бы объединить твоими моральными принципами, нет!
Выслушал молча… Но, когда начал рассказывать, что, мол, коммуняки совсем обнаглели и на сегодняшней встрече с депутатом-демократом Верховного Совета кричали: «Этот козел Ельцин*!..», да и самого депутата оскорбляли, я подхватила:
- Ну, что оскорбляли, это еще не страшно. Вон, когда Прасолов собирал в Карачеве подписи за референдум о земле, то ему звонили домой и даже убить грозились.
- Да брось ты! - прервал. - Это он все врёт.
- Думаю, что не врёт, - терпеливо возразила. - Я еще с детских лет его знаю: очень прямой человек. Помню, все стихи свои Виктору носил...
- Все равно сомневаюсь, что говорил правду.
- Вот-вот, еще эти твои вечные сомнения... Жалуешься, что не берут в компании. А как тебя брать, если даже я!.. и то, разговаривая с тобой, вечно на стороже: поверишь или не поверишь? И уж если согласишься, то аж сердце от радости ёкнет. - Смотрит на меня, чуть улыбаясь. - Чего лыбишься? Да-да, именно так. А как ты думаешь, приятно беседовать с человеком, который сомневается в каждом твоем слове? Вот и твоим коллегам... – И говорю все это мягко, улыбаясь, наливая чай в кружки: - Ну, неужели так уж трудно хотя бы промолчать, если не веришь? Нет, тебе обязательно надо опровергнуть!
- Да, все так, - кивает головой, но тут же цитирует: - «Платон мне друг, а истина – дороже*».
- Ну, раз истина тебе дороже, то и оставайся с ней. - Что ответит? Нет, пока молчит. Тогда продолжаю: - Но учти, не зря люди создают мифы, легенды. Значит, нужно это человеку… значит, живет в нем потребность в неправде, и чтобы в неё верили. – Замолкаю, искоса наблюдаю за ним: не взорвется ли? Нет, слушает спокойно. И тогда делаю последний аккорд: - А ты еще и пропорцию не соблюдаешь. Что-то, конечно, надо опровергать, а что-то и нет. Ну, отстаивай большую правду, где это необходимо, а в мелочах...
Нет, как раз в этом не соглашается и уходит смотреть «Вести», а я, домывая посуду, закругляю свои соображения: «Истина ему, видите ли, дороже. Смотря, какая истина! - Раскладываю на поддоне вилки, ложки. - Вон, для Павлика Морозова* истиной было строить колхозы, поэтому и на отца донес. - Вытираю руки, снимаю фартук. - Нет, уж лучше наоборот: истина - истиной, но отец мне дороже… но друг мне дороже, - человек».
Стремление Бориса говорить всем только правду привело его в последующие годы к полному одиночеству. Моё же отношение к нему было каждодневной работой души, когда надо было во время «подставлять плечо», сносить постоянную нехватку денег и порою это становилось настолько тягостным, что я теряла ощущение радости.
Но пока Борис писал рассказы, повести, последний роман «Недостойный», изданный за счёт спонсоров в 2004 году и работал в газете, у нас оставалась много общего и было о чём поговорить, поспорить. Но дети выросли, создали свои семьи, а муж, так и не поладив с редактором «Новых известий» и коммунистом-губернатором, в шестьдесят три года уйдёт из газеты и станет пенсионером, с усердием работая на даче.
Глава 10 Портрет души
С 14 лет я вела дневники, - правда, не регулярно, - но к концу моей «трудовой деятельности» в Комитете по телевидению и радиовещанию, их накопилось довольно много, так что с 1997 года начала «копаться» в них. А тут еще появилась возможность набирать мои записки на компьютере, вот и начала с маминых рассказиков, из которых через пару лет соткётся повесть «Ведьма из Карачева». Потом из таких же записок напишу «В Перестройке. 1987-2000» и «Игры с минувшим»; сложится и две повести, - «Искусы Эроса и «Твой образ...» (об отношениях с журналистом, с которым пришлось работать). Попутно буду писать зарисовки, миниатюры, стихи, рассказы... И почти во всём написанном не будет выдуманного, - мои тексты сплетались из когда-то прожитого, прочувствованного, что и прорисует «портрет» души.
Рассказ «Живые ниточки».
«Бедненький, так уж никому ты и не нужен? Такой милый, а выдворили. Что, так и будешь ютиться в подъезде?» Это я говорю мягкой игрушке, маленькому серому... или белому коту в красной шляпке и голубых шортиках, который уже с неделю сиротливо сидит на подоконнике под фикусом. Каждый раз, когда начинаю подниматься на свой пятый, он провожает меня грустным взглядом синих глаз, а я невольно опускаю свои карие... и даже слегка сжимаю плечи, спеша прошмыгнуть мимо. И потому, что он... нет, не он, а взгляд его похож на чей-то! Но никак не могла вспомнить «чей»? А вот сегодня, когда опять проходила мимо, то мой биологический Яндекс вдруг выбросил ответ: у неё был такой, у неё!.. у Ланы Ленок. «Ну что ж, спасибо тебе, выселенный и никому не нужный серый… или белый котик, давай за это усыновлю тебя. Пошли».
Ну вот, выкупанный и повеселевший сидишь теперь напротив меня и, может быть, поможешь вспомнить Лану, раз так настырно подшептывал о ней… Ну да, тогда она, мой новый ассистент, появилась у нас незаметно, - главный редактор не представил её на летучке, - и она, сидя в уголке холла, лишь иногда поднимала глаза и пристально всматривалась в кого-либо, - я сразу заметила в ней это, - да и потом не раз улавливала её потаённое вглядывание, вживание в тех, кто был рядом, и даже в вещи, предметы… Да понимаешь, серый… нет, теперь уже белый после купанья-то... довольно скоро я поняла: не быть ей ассистентом режиссера с этой своей особенностью! Ассистент во время прямого эфира должен быть бойким и «стойким оловянным солдатиком», схватывающим на лету и исполняющим сказанное, а она… Ну как она могла тут же «воплощать замыслы» режиссера, если вдруг пленялась чем-то и зависала над ним?.. Например? А вот тебе пример. Когда во время прямого эфира по тихой связи я посылала ей очередную команду, то она не всегда слышала её и я через смотровое стекло видела: уставилась на заикающегося выступающего и даже пытается подсказать ему что-то.
Ну, а когда наезжала самодеятельность для записи концерта, то Лане и вовсе становилась не до режиссера, - до конца выслушивала всех, кто подходил к ней, а если еще тот рассказывал ей что-то с воздыханиями!.. Ну конечно, непременно надо было ей утешить жалобщика и тогда, стоя напротив того с лёгким дрожанием рук и готовая вот-вот расплакаться вместе с ним, уже не слышала ни просьб, ни команд. Ну подумай, мой освежённый белый кот, ну как было прервать такую задушевную беседу? Вот и приходилось взваливать всё на другого ассистента, а тот потом тоже жаловался… но уже начальству.
Ну, а внешность Ланы Ленок… Да
