УЗОРЫ ЖИЗНИ Лирико-эпическая повесть. Часть 2

в общем-то ничего особенного в её внешности не было. Не сказать, что красива, да и некрасивой не назовёшь. Да и плоть её не кричала о себе, - высокая, худенькая и одежда как бы соскальзывало с неё, не задерживаясь ни на груди, ни на бёдрах, лишь книзу открывая довольно стройные ножки. А, впрочем, зачем я - о внешности? Я же - о другом хочу.
Так вот, мой безмолвный кис, помню еще и такое: она сидит и что-то вяжет в ожидании эфира. Подхожу, сажусь рядом:
- И что мы вяжем? – улыбаюсь.
- Свитер, - отвечает сразу, словно ждала вопроса.
- И кого ж потом одаришь таким красивым свитером?
Нет, только улыбнулась, хочет набрать очередную петельку и тут слышу тихое:
- Глупая, непослушная, никудышная… - Кому это она? Никого рядом нет, а она опять: - Ну что ты вытворяешь?
Ой, да это она – петельке! Ну и ну…
- Лана, ты с каждой… так? – снова улыбнулась.
- Нет, не с каждой, - хмыкнула. - Хочу вытяну её вот так… - И петля выросла на моих глазах, - а нитка по-своему хочет… мстит за что-то.
- Мстит? – уточняю.
- Ну да, ведь ниточки тоже живые, вот и…
Тут же подумалось: «Ла-аночка, детка, как тебе и жить-то, если еще и ниточки…» Но говорю:
- Да, конечно. Может, и в твоей черной нитке есть нечто, похожее на чёрную… ой, прости, на белую душу.
Да нет, мой пушистый, и не думала я над ней подшучивать! С такими, предмето-ощущающими, шутки плохи. С ними надо - бережно, как с тонким стеклянным сосудом, иначе и его разобьёшь, и сам руку… душу порежешь.
Что еще помню? А, пожалуй, вот… Надо было как-то закупить несколько вазочек для цветов… перед выступающими на столы ставить. Послала её, и что-то долго не возвращалась, а когда наконец-то!.. то я лишь руками развела, а она бережно взяла один из купленных сосудов и с блеском в глазах почти запела:
- Это я из-за неё… из-за этой прелестной и единственной, чуть не опоздала. - Я удивлённо взглянула, а она поспешила пролить свет: - Понимаете, все вазочки были одинаковые и я не сразу могла выбрать вот такую, с пупочкой.
- Лана, ну какая еще пупочка?
- А вот такая… Видите? – И, проведя пальчиком по тёмному ободку, погладила на светлом поле вазочки капельку стёкшей краски. - Правда, как пупочек?
Котик мой приёмный, ну что было ответить?.. Вот и я - ничего… правда, тоже погладила капельку-пупочку, потом налила воды в «единственную», опустила в неё веточку гвоздики и сказала:
- Пожалуй, так еще красивей будет… да еще с пупочком! Отнеси в студию, поставь на стол выступающего.
Но нет, хватит прорисовывать образ Ланы, - для карандашного, а, вернее, для словесного наброска и этого достаточно, - хочу теперь вот о чём… а, вернее, о ком.
Появился тогда у нас и новый помощник режиссера, Серёжа Филатов. И, кстати, в том самом свитере, который вязала тогда Лана. Да-да, значит, связывала их живая ниточка, да они и сами были похожи… нет, не внешне, а по мироощущениям. И о Серёжке помню больше, чем о Лане потому, что был он ну очень интересный паренёк: лицо почти всегда напряженное, взгляд беспокойный, а порой лихорадочный, и похож… Похож был на красивого щенка-подростка. Когда представили его на летучке, то как-то сразу мне подумалось: ну вот, подходящая пара для Ланы… и еще одна моя головная боль. В чём вскоре и убедилась.
В студии - репетиция с танцевальным ансамблем, я – за пультом, Сережа - в наушниках у пюпитра, и вдруг по тихой связи слышу:
- Не бродить, не мять в кустах багряных лебеды и не искать следа...
- Сережа, при чём тут Есенин*… под эту залихватскую музыку? - Взглянул в мою сторону, но продолжил: - Со снопом волос твоих овсяных отоснилась ты мне навсегда.
Спустилась к нему в студию, а он:
- А чего ж они с ерундой приехали!  - И подошел к танцмейстеру: - Что же вы такую чепуху показываете?
Тот, конечно, набычился и даже покраснел:
- Молодой человек, нехорошо так…
А Сережа, нисколько не смутившись:
- Почему ж нехорошо? А если я так думаю.
Вот таким курьёзным парнем оказался мой новый помощник… А что потом… Потом нагрянули вот такие события: приехала я на работу, иду по двору телецентра, а он орёт, как оглашенный!.. Да не Сережа, а котёнок, вроде тебя. И орёт, паршивец, словно его четвертуют! И кто его только подкинул к нам во двор?.. или перебросил через забор белокаменный? Длинноногий, лохматый, тощий. Взяла, принесла в кабинет, отдала ему колбасу со своего бутерброда, он её тут же слопал, а потом свернулся калачиком под батареей и сладко задремал. Но вошёл директор телецентра и сразу ощетинился: откуда, мол, животное?.. чей, мол, зверь?.. разве не знаете, что на телецентре не должно быть животных, а то залезут в аппаратуру и замыкание произойдёт! Что было делать? Успокоила его: не успеет, мол, эта зверушка замкнуть вашу аппаратуру, унесу с собой… хотя дома уже и жил такой же, с троллейбусной остановки подобранный. Но тут вошла Лана:
- Ой, какой хорошенький! Ой, какая прелесть! – залепетала, позабыв о фотографиях, которые надо было вставить в паспарту.
- Ланочка, ну и возьми его себе, а то директор…
- А что, можно? – вспыхнула румянцем.
- Ну, конечно, - обрадовалась я и даже на радостях взялась советовать: – А назови его Васей.
- А Вася у меня уже есть, - всё так же мурлыкала моя ассистентка.
- Ну, тогда Васядва…
- И Васядва есть, и Васятри, - рассмеялась.
- Ланочка, радость моя, и сколько ж на сей день у тебя Васей?
- Восемь, - вроде бы чуть смутилась, приглушив своё мурлыканье.
- Ну что ж… - рассудила я трезво: - В такой многолюд… многокошачьей компании одним Васей меньше, одним больше…
И после передачи сунула Лана мою длинноногую находку за пазуху и увезла домой.
Все ли события? О, нет, мой бело-пушистый, то были лишь цветочки, ягодки покатились... точно и не помню, но, кажется через неделю. Приближался Первомай* и, как всегда, на наших студийных мониторах замелькали упитанные, розовощекие партийные товарищи с вдохновляющими речами, обращенными к труженикам сёл, городов, предприятий с призывными речами к новым трудовым победам. Попался и мне такой «товарищ» - первый секретарь Обкома комсомола. Ну, выдала его пламенную речь прямым эфиром, вхожу в холл и вижу: перед только что выступившим стоит взволнованный Сережа и что-то горячо ему говорит, а у того глаза!.. словно привидение увидел. Но к собеседникам уже спешит мой начальник, берёт секретаря под ручку и тихо, но настойчиво уводит.
- Серёженька, - подхожу к своему распалённому помошнику, - ты что?.. и ему читал Сергея Есенина?
Но оказалось, что подошёл Серёжа к главному комсомольцу области и сказал: «Что же вы врете! Только что сказали людям, что поголовье скота в колхозах растёт и увеличивается, а на самом деле коровы, телята, барашки и лошади там от голода умирают». А об этой многолетней и горестной пагубе рассказал недавно вернувшийся из командировки редактор наших «Новостей», но мы то уже привыкли к таким реалиям, а Сережа… Он же так любил лошадей! Вот и решил по случаю – главному, о том, что те, мол, «умирают»… А что потом… Я-то думала, что мой начальник, который и сам сомневался в «достижениях и очередных победах партии» пожурит Сережу, - ну, что ж ты, мол… не надо бы, мол… знай, с кем можно, а с кем… - да и всё. Ан, нет. Когда я вышла после недельного бюллетеня, то Сережи не увидела. Уволили. Из самого Обкома партии позвонили и приструнили начальника: в идеологической организации!.. и держите таких?..
Не встретила и Ланы, ибо подала она заявление «по собственному желанию» - потянулась за связанным с ней «живою ниточкой» Сережей, - и его… ну, конечно же!.. тут же мой начальник подмахнул. Ну что, молчальник, не устал от моих реминисценций?.. Нет, конечно, ведь ты же… А, впрочем, вот ведь как интересно получается: хоть ты и не живой, а чувствования и ощущения всколыхнул что ни-на-есть самые живые.
Живые ощущения, живые чувства… Спустя примерно год, встретила я коллегу, а он и рассказал: к тому времени колония спасённых Ланой кошек выросла аж до семнадцати, а жила она с матерью в однокомнатной квартире, и можешь себе представить, что в ней творилось?.. Ну, конечно, ты не можешь, а вот я… Вначале мать почти безропотно сносила сердобольные увлечения любимой и единственной доченьки, варила лохматым пшенную кашу с килькой, но, когда нагрянула её сестра!.. Только на один день Лана уехала в командировку, но тётке и его хватило, чтобы позвонить куда надо. И приехали откуда надо. И отловили всех постояльцев, и увезли куда-то, а когда Лана возвратилась… Несколько дней разыскивала она своих подопечных, а потом слегла с высокой температурой и умерла… Нет, не знал коллега, да и я не знаю: только ли исчезнувшие кошки были тому причиной? Но одно я постигла, дружок, вглядываясь в свои жизненные наблюдения: таких человечков с оголёнными, незащищенными душами, в «коллективах» почему-то зачастую пощипывают и понемножку, и очень.
Помню, приехала я раз на сессию в Ленинград, группу поселили в школьном классе, а в ней и оказалась такая же Лана. Вот и стали её пощипывать, хотя и бегала для всех за молоком, батонами, каждый день подметала пол. И пришлось взять её под крылышко… Да нет, не столь это обременительно, но как тебе сказать? Такие прирастают, не отходят и подчас становится с ними томительно.
А еще, видя их вот такую расслабленность на грани прострации, порою и самой хочется… О нет, самой не пришлось, такая роскошь не для меня. Ну, как я могла позволить себе быть слабой, когда каждый день – моя любимая, но сумасшедшая работа, рядом – дети, муж, в очередной раз томящийся без работы из-за вечных конфликтов с партийными «товарищами», да еще так называемая дача с подрастающими овощами, а в сорока километрах – старенькая мама с братом, и надо ездить к ним на выходные, помогать. Вот и приходилось быть сильной…
Но что-то отвлеклась я от рассказа, а надо заканчивать.
И закончу вот этими записями из дневника той поры, слушай:
«У Сережки слабейшие нервы. Не могу видеть его лихорадочных движений, воспаленного взгляда, - хочется обнять и, напевая что-то светлое, ласковое, навеять забвение. Яркий, колеблющийся от малейшего ветерка огонек, светлый луч...»
«Во время упадка духа надо обращаться с собой, как с больным и, главное - ничего не предпринимать» - советует наш великий классик литературы Лев Николаевич Толстой. Хорошо, прислушаюсь к совету классика. И уже смотрю на черного плюшевого кота, который стоит на приемнике: один ус - вверх, другой - вниз, зеленые глаза и хвост - в стороны. А подарил мне его Сережка со словами: «Не давайте никому… - И чуть дрожащей рукой протянул мне: - Он потеряет тогда свою магическую силу». Милый Сережка! Ты и сам, как этот кот, но… Но для меня - словно свежий ветерок в душный полдень и в меня из тебя вливается свет, - кажется, так у Андрея Вознесенского*?
Родственные души…  Рядом с ними - словно в себя заглядываю. А когда уходят – уходит и частица моего «я»… Да нет, мой пушистый, тогда не навсегда потеряла я из